Спящая девица Хню поежилась от ночного холода. Утром мущщина даст ей жару, но сейчас нужно согреться.Она немного отлежала щеки, но в остальном все хорошо.
Голубые глаза двигались по хнюниному лицу. Она то и дело коротко взглядывала на него, словно желая убедиться, что он не отвлекается.
С расстегнутыми наголо штанами, он не отвлекался ни на секунду.
Никанорово внимание обрело очертания пики с тупым кончиком, чтобы не убивать, а продолжать свой род и заострилось в нижнем положении, мерно покачиваясь от напряжения… Кровь гудела под давлением мощных никаноровых сердечных клапанов.
Он набух, отвердел и был готов для нее еще до того, как Хню дошла до средней пуговицы на мущщинской рубашке.
Хнюнина рука тревожила важную часть его тела.
Теперь Никанор осатаневший стоял перед ней обнаженный над кучкой одежды, давая возможность смотреть на него сколько угодно, во все наполненные страстью хнюнины глазищи. Зрелище было напряжено до предела и поднималось, вздымаясь нелегко.
— Возьми меня рукой… — очень вежливо попросил он и усмехнулся. — В этих замках как-то холодновато.
Нервные мурашки ползли вверх по позвоночнику волнообразно, аки пьяные мужики, только, что не горланя разухабисто песни речитативом и заплетающимся языком…
Сможет ли он разглядеть в темноте, как четко вырисовывается грудь через тонкую футболку и как мурашки бегают по коже?
Никанор мужественно еще теснее прижал ее к себе, острыми углами своего тела оплавив хнюнины женственные изгибы.
В глазах его пылал такой огонь порядочной страсти, что она превозмогла свой страх лишиться девственности через него.
В замке дуло изо всех углов, во все тяжкие, напропалую…