Забравшись в конец автобуса, я достал из рюкзака полуразрядившийся телефон и кейс от наушников. Под звуки дождя и музыки я ехал на место. Вглядывался в лица людей вокруг. Никто. Ничто. Я не видел лиц, я видел лишь мрак, серость и затяжную депрессию. Приближалось лето, а люди выглядели всё такими же тотально изнеможденными и несчастными, словно сейчас конец осени — самое противное время года, как по мне. Я уехал от родителей, надеясь, что в более крупном городе смогу найти нечто большее, чем было у них и своих сверстников. 

Я хотел чего-то достигнуть. Но сам не знал, чего. Не понимал, к чему стремиться. Я желал счастья, но не знал, чем счастье является именно для меня. И в попытке подстроиться под чужие мечты, я не заметил, как сам стал невероятно несчастен. Так что моё лицо тоже было осунувшимся, серым и безэмоциональным. Я был ничем не лучше тех, кого так яростно пытался осуждать. Раньше я боялся это принимать. Я не мог полюбить себя и свою жизнь. Так и научился ненавидеть. Ничто в этом мире мне не казалось более омерзительным, чем я сам. Эти мысли медленно, но верно сводили меня с ума. А потом я смирился. 

И стало гораздо легче. Никто не может тебя оскорбить сильнее, чем ты сам. Никто не способен причинить тебе больше боли, чем ты сам. Так что ненависть к себе удивительно быстро стала моим своеобразным щитом от всех нападок людей и проблем. Какой смысл страдать, когда ты так зол на себя. Какой смысл чего-то достигать, когда ты знаешь, что будешь ненавидеть себя при абсолютно любом исходе событий. Эти мысли стали моей религией. Этим я и жил вплоть до этого самого дня.