« Предатели » Предатели. Глава 5

Глава 5

Он усадил меня на заднее сидение своей машины, сел за руль. Машина медленно тронулась, и мы поехали по улицам Бранденбурга. Время от времени он глядел на меня в зеркало заднего вида, ожидая, видимо, каких-то слов от меня. Но я молчала. И не потому, что боялась за свой язык, а потому, что знала — мой голос немедленно выдаст меня. И я ничего не могла с собой сделать!

Наконец Канарис остановил машину около ограды внушительного особняка, из дверей которого почти сразу же вышел человек в темном костюме, подошел к машине и распахнул дверцу с моей стороны. Канарис подал мне руку, и я вышла из машины. Мы вошли в освещенный холл и поднялись по красному ковру, покрывавшему белый мрамор лестницы, на второй этаж. В распахнутые двери столовой я увидела инвалидную коляску, покрытую клетчатым пледом и женщину в ней. Ее вьющиеся белоснежные волосы были забраны в простой аккуратный пучок на затылке, из всех украшений я увидела лишь овальную брошь под воротничком шелковой блузки, белой в черный «горох». Светлую кожу ее лица покрывали морщины, но глаза ее улыбались, светились – чудесные лазурные глаза ее сына. Даже в старости это была очень красивая женщина, счастливая при виде ее взрослого мальчика.

-Родной мой! — воскликнула она. — Я так рада! Иди же, я поцелую тебя.

-С днем Рождения, мама!

Канарис наклонился и поцеловал мать, положив ей на колени букет цветов и маленькую шкатулку.

-Спасибо, мой хороший!

Она открыла ее и послышалась музыка. Вальс Штрауса.

-Еще одна в мою коллекцию… Франц, милый, но почему ты в форме? Ты же знаешь, как я не люблю ее! Или работа?

-Да, мама, как всегда. Служба.

Она вздохнула.

-Мама, позволь мне представить тебе фроляйн Катарину Клямер. Она… — моя очень хорошая знакомая из Берлина.

-Здравствуйте, милая! Меня зовут Эльза.

-Добрый день, фрау Эльза, и с днем Рождения! — улыбнулась я. — Очень рада с вами познакомиться! Франц много рассказывал мне о вас, он очень вас любит!

Я взглянула на Канариса, улыбаясь, увидела его светлую улыбку в ответ.

-Спасибо, дорогая Катарина! И давайте же уже пройдем к столу.

В мгновение ока для меня поставили еще один прибор, и мы сели за стол.

Вкуснейший ужин на какое-то время отвлек мое внимание — слишком давно, наверное, целую вечность я не ела таких изысканных блюд. В доме Канариса меня кормили вкусно и достаточно, но проще и сытнее. Здесь же я даже не сразу могла понять, что за блюдо передо мной и из чего сделано. Впрочем, и разговоров почти не велось до тех пор, пока не дошла очередь до кофе и торта. И тут вдруг Канарис встал и попросил принести еще шампанского. Баронесса удивленно взглянула на него.

-Франц! Неужели у нас есть повод еще для одного тоста?!

-Да, мама. Есть. И очень важный.

Лакей принес бутылку, Канарис сам откупорил ее и разлил шампанское по бокалам. Его мать глядела на него так, словно, он — волшебник и сейчас сотворит чудо. В ее улыбке было столько искренней надежды на какую-то, еще неведомую ей радость!..

-Но сначала я хочу обратиться к вам, Катарина.

Я подняла на него взгляд. А он смотрел на меня, глаза его светились и несколько секунд его молчания были громче любых слов. Он достал из кармана маленькую коробочку, открыл ее и произнес:

-Я специально тянул до твоего дня Рождения, мама, что бы здесь, при тебе попросить у фроляйн Катарины ее руки.

Канарис протянул мне руку, и я поднялась с моего стула, чувствуя, что у меня подкашиваются ноги. Я ничего не понимала, глядела в его глаза и чувствовала, как ручьем катятся из моих глаз слезы.

-Вы согласны… ты согласна, Катарина? Ты выйдешь за меня замуж?

И он достал из коробочки кольцо, сверкавшее искрой бриллианта.

На секунду я взглянула на баронессу — она плакала, улыбалась и снова плакала. Она была счастлива.

И тогда я посмотрела на Канариса. Он ждал.

-Да… — пролепетала я. — Да… дорогой, я согласна. Конечно!

Рыдания и счастливый смех вырвались из моей груди, я протянула ему руку, и он надел кольцо, поцеловал мою ладонь и притянул меня к себе. Лекий, нежный поцелуй его лег на мои дрожавшие губы, на мои щеки, мокрые от слез.

-Я счастлив, — его голос задрожал. — Я очень счастлив!.. Извините меня!

Он вдруг резко развернулся и быстрым шагом вышел из столовой.

-Подите ко мне, дитя мое! — услышала я голос баронессы.

Я подошла, и она взяла меня за руку. У нее была теплая, сухая ладошка, нежная, как, наверное, у всякой любящей матери. Она погладила мою ладонь.

-Я совсем не знаю вас, Катарина — Франц почему-то не познакомил нас раньше, хотя, судя по вашим отношениям, по тому предложению, что здесь прозвучало, вы уже давно вместе и вас многое связывает… Знаете, я доверяю сыну, доверяю его выбору и уважаю его, но дело даже не в этом. Как только вы вошли сюда об руку с Францем, как только я увидела ваши глаза, вашу — бога ради, извините меня! — нелепую военную стрижку, которую не спрячешь ни за милой шляпкой, ни за ухищрениями парикмахера, вашу улыбку, которую и за миллион марок не купишь, я поняла все. Я поняла, что вижу нового члена нашей семьи, мою новую дочь. Спасибо вам, детка, спасибо за самый дорогой подарок, какой мне только преподносили ко дню Рождения!.. Только не переживайте! С ним все в порядке. Просто он волнуется и думает, что его уход может это скрыть. Вы побудьте здесь, а я схожу, посмотрю, где он.

И пожав мне руку, она позвала:

-Альфред!

Лакей вошел, развернул ее коляску и вывез из столовой. А я осталась стоять столбом и слезы застилали мне глаза.

Я медленно утерла их, сняла свою шляпку, положила на край стола. Мне вдруг захотелось снова напялить свой комбинезон — такой нелепой я показалась сейчас самой себе в своем наряде принцессы. Снова провела пальцами по губам, щеке. Там, где еще горели его поцелуи… Из коридора послышались шаги и звук подъезжавшей коляски. Дверь открылась, и баронесса подъехала ко мне.

-Ступайте в музыкальный салон, Катарина. Альфред проводит вас. А мне уже пора спать — доктор настаивает ложиться пораньше. Надеюсь, вы извините меня!

-Конечно, фрау Эльза. Спасибо вам и спокойной ночи!

Я наклонилась и поцеловала ее.

-Будь счастлива, дитя мое! — улыбаясь, произнесла баронесса.

И я отправилась вслед за Альфредом.

Музыкальный салон представлял собой большой зал, в котором я смогла разглядеть лишь рояль, освещенный луной. Балкон был открыт, в него и в большие, округлые сверху окна вливался лунный свет. Альфред молча исчез, и я медленно вошла в зал, прерывая тишину стуком своих каблучков по сверкающему паркету. Вошла и остановилась, едва увидев Канариса сидящим за роялем.

-Вы… умеете играть, господин штандартенфюрер? — тихо, почти шепотом спросила я.

Он курил, стряхивая пепел в большую хрустальную пепельницу, стоявшую на крышке рояля.

-Уверен, вы любите музыку, Сержант — заметил, как блеснули ваши глаза и вы улыбнулись при звуках вальса Штрауса, раздавшихся из маминой музыкальной шкатулки. Что для вас сыграть?.. Нет, молчите! Подумайте, а я попробую догадаться сам.

Я молчала. А он продолжал курить. Его форма отсвечивала серебром погон, темная челка, выбившись, упала на лоб. Тогда я отошла к балкону, взяла себя за локти, стараясь унять охватившую меня дрожь. И тут раздались звуки рояля. «Лунная соната» Бетховена. Я невольно вздрогнула и… снова заплакала. Именно ее я хотела услышать. Вернее, сердце мое хотело, потому что мозг вообще отказывался думать и что-либо выбирать. И тут я вспомнила. Подняла ладонь к лунному свету и посмотрела на кольцо. Бриллиантик сверкал и переливался голубым сиянием, которое размывалось моими слезами. Вот оно, мое кольцо. Только…

Я повернулась и под звуки рояля подошла к Канарису. Слышал ли он мои шаги? Он продолжал играть. Он прекрасно играл! Я подняла руку, утерла очередную слезу и… легко-легко, самыми кончиками пальцев, дрожа всем телом, дотронулась до его волос. Мне показалось или он правда вздрогнул? Тогда я положила руку на его плечо, музыка прервалась, и он накрыл мою ладонь своей. Секунду подержал и встал. Повернулся ко мне, все еще держа мою ладонь в своей, и повел за собой к лунному свету. Там он поглядел в мое лицо.

-Что с вами, Сержант? Вы плачете?!

-Скажите, господин штандартенфюрер, зачем вам все это понадобилось? Зачем весь этот спектакль, этот костюмированный фарс?

Несколько секунд он, словно изучая меня, молчал. Потом заговорил.

-Я должен был вас предупредить, но мне захотелось вас проверить. Вам предстоит серьезное задание и вы, как разведчик, должны быть готовы к любой ситуации, любому внезапному повороту событий…

-Но ваша мама…

-Моя мама очень давно мечтает о моей женитьбе — мне ведь уже тридцать пять. Врачи не дают ей и полугода. Несколько месяцев, возможно, а то и меньше осталось биться ее сердцу. Вот я и решил порадовать ее. Настоящей кандидатуры в жены у меня нет, срочно на ком-то жениться я не хочу. А этот вечер был и прошел. Вы вернетесь к своим занятиям, которые, кстати, послезавтра закончатся. Вас ждет заброска, Сержант… Баронесса фон Канарис вас никогда больше не увидит. Все просто.

-И что же, вы… довольны?

-Чем? — не понял он.

-Тем, как я прошла вашу проверку?

-Да. Доволен. Даже более, чем доволен. Ваши инструктора писали в рапорте, что вы отличаетесь прекрасными актерскими данными, что для разведчика просто бесценно. И они не ошиблись. Вы — отменная актриса! Знаете, что сказала мне моя мама, когда нашла здесь?

-Что? — прошептала я.

-Она сказала, что счастлива теперь, что я сделал единственно правильный выбор, павший на вас. Почему? Потому что, она видела, КАК вы смотрите на меня. «Ее глаза светятся любовью к тебе, сынок, она вся ею сияет!» — так сказала моя мама. И это высшая оценка вашей игры, вашей способности принимать ситуацию и справляться с ней, Сержант.

Я медленно сняла с пальца кольцо и протянула ему.

-Возьмите, господин штандартенфюрер. Спектакль окончен, публика разошлась — пора снимать костюмы, убирать реквизит. Камень настоящий, я вижу. Стоит немало. Возьмите же!

И я сама вложила кольцо в его ладонь.

-Его вы сможете подарить вашей настоящей невесте, тем более, что кандидатура у вас, кажется, все-таки, уже есть. Агата — красивая девушка, похоже, из богатой семьи. Прекрасный выбор! Интересно только, почему ее вы не позвали сюда, почему ее не представили маме, как вашу невесту? Она-то, кажется, таковой себя и считает.

-Потому что, она не понравилась бы моей маме.

-Что ж, мне очень жаль, но если доктора не ошибаются, вам недолго осталось заставлять Агату ждать ее счастья!

-Но вам-то что? Вы так сердитесь, так взволнованы! Что происходит, Сержант?

Я провела рукой по своим коротким волосам, взъерошила их — прическа ведь больше не нужна…

-Вы считаете дни, оставшиеся сердцу вашей мамы… Она у вас замечательная! Глядя на нее, я подумала о своей маме, о своих родных, которых больше нет со мной, и которые были единственными людьми на этом свете, которые любили меня и переживали о моем сердце. Оно здоровое у меня, но тоже живое, тоже чувствующее, господин штандартенфюрер!.. Я знаю, для вас, для вашей страны я — мусор, который, оказалось, еще можно использовать. А для вас — еще и дважды. Все равно в расход. Но напоследок, просто, что бы вы знали, да от смелости, которую мне придал мой удачно выправленный сегодня внешний вид — в своем провонявшем бензином комбинезоне я вряд ли бы решилась на это — я скажу. Вы — слепец, господин штандартенфюрер! Вас нельзя и близко к разведке подпускать, потому что, вы ни черта не разбираетесь в людях.

Столько времени вы общались со мной, глядели мне в глаза и ничего, совсем ничего не увидели. Впрочем, возможно, потому, что и не хотели видеть.

-Что? Что я должен был увидеть? — он схватил меня за плечи так сильно, что мне стало больно. — Говорите!

Я лишь рассмеялась.

-Говорите, я вам приказываю!

Я смолкла, подняла глаза, и он увидел, наконец, мои слезы.

— Я…я люблю вас, господин штандартенфюрер… Господи боже, я так вас люблю!

И я разрыдалась. А он рывком прижал меня к себе. Крепко накрепко.

…Он тащил меня за руку вниз по лестнице. Бегом.

-Моя шляпка! — вскрикнула я, чуть-чуть опомнившись.

-У тебя будут сотни других шляпок, — прорычал он на бегу.

На улице он запихал меня в машину.

-Поехали! — скомандовал он нам обоим, и машина рванулась вон из города. Там, на шоссе, окруженном тенью деревьев Канарис сбавил скорость и поглядел на меня в зеркало заднего вида. Молча. Я тоже молчала, готовая ко всему. Вернее, мне уже нечего было терять, нечего бояться. Теперь он знал все, знал мою «большую тайну», как выразилась фрау Мартин. И это была его тайна, мое сердце теперь билось только для него и пусть он делает с ним, со мной все, что захочет!

Канарис остановил машину на холме, стоящим над городом. С одной стороны дороги высился склон холма, поросший сиявшими в лунном свете деревьями, а с другой — высокий, по пояс, каменный парапет, отделявший дорогу от пропасти.

Канарис вышел из машины, подал мне руку и подвел к парапету.

-Давай постоим здесь, — он снова заговорил со мной на «ты». — Это очень любимое мной место. Особенно сейчас, в лунном свете. Город, как на ладони. Большой спящий город… Ты просто постой со мной и передохни. Подыши свежим воздухом, успокойся, Сержант.

-Я не уверена, что это получится — успокоиться, — отозвалась я.

-Но ты ведь сказала главное, что хотела сказать все это долгое время. Разве теперь на душе не легче?

-Почему ты думаешь, что я уже давно готова была это сказать? Чувствовать ведь можно все, что угодно, а иметь силы и желание высказать это — не всегда.

-Уже давно твои глаза говорили за тебя. Ты действительно думаешь, что я ничего не видел?! Глупышка…

-Тогда зачем же так, Канарис?! — вскричала я невольно, ибо от боли, от сознания того, что он все знал и все равно проделал этот спектакль со мной, так кричало мое сердце.

Канарис снова прижал меня к себе, я уткнулась лицом в его мундир, а он поцеловал мою макушку.

-Ты очень красивая сегодня! — сказал он. — Правда… Послушай меня. Постарайся успокоиться и выслушай, Сержант, потому что, другой возможности уже не будет. Тебе действительно послезавтра вылетать… И здесь на несколько километров вокруг — никого… Ты спасла мне жизнь. И я знал, что ты на это способна — спасти жизнь офицеру армии, против которой еще недавно воевала сама. Способна, потому что сама ждала от меня того же, когда лежала под скальпелем, который резал тебя на живую. Ждала от врага, от того, кто мог в любой момент отправить тебя на смерть. Почему? Почему, Сержант?!.. Ты понимаешь, о чем я?

-Понимаю, — прошептала я.

-Если бы ты знала, как мне хотелось тогда выстрелить в затылок этому уроду Мантейфелю или просто придушить его! Если бы ты только знала… Но я понимал, что сотвори я это или просто попытайся я его остановить, все — я никогда не смог бы тебя спасти и мы, возможно, уже оба оказались бы у стенки. И даже потом, когда он вышел, я не решился пожалеть тебя, хотя мне очень этого хотелось. Так хотелось обнять тебя, осушить твои слезы! Сам не понимал, что такое со мной творится…

Он примолк, возможно, собираясь с мыслями, а я молчала в ожидании, вдыхая его запах, чувствуя его тепло. Я ждала его голос, ибо сейчас мне не хотелось слышать ничего во всем свете, кроме него.

-…Однажды вечером, полгода назад, я пребывал в отвратительном настроении. Неприятности по службе, а потом к маме приехал, а ей в тот вечер хуже стало. Я оказался в кабаке, где на пьяную голову познакомился с Агатой. Она и вправду из состоятельной семьи, весьма смелая и свободная в поступках особа. В результате мы оказались в постели, потом общались еще несколько дней. Не скажу, что она мне не нравилась, Сержант. Пусть уж будет все по-честному, да?

Я кивнула, понимая, что эта правда не для того, что бы просто выговориться, невзирая на мои чувства. Эта правда, что бы я верила.

-Мне импонировала ее смелость и искренность, пусть даже граничившая  распущенностью. Возможно, она считала, что так не будет казаться старомодной дурочкой… Не знаю. Во всяком случае, я не видел особенных чувств с ее стороны ко мне, не услышал ни единого даже намека на них и сам ничего ей не обещал. Да она и не просила… Понимаю, что женщина может молчать о своих желаниях, своих чувствах, боясь показаться навязчивой. Но глаза… Они не обманут, не солгут. Ни разу я не видел в них ни искры тепла, ни капли истинного сожаления, когда мне приходилось уходить. Никогда… И ни разу, ни на одну минуту я не пожалел о том, что потом мне пришлось уехать надолго. Настолько надолго, что связь прервалась. Сегодня это была совершенно случайная встреча, которой я не ожидал и которой совершенно не был рад. Но я разыграл эту дурацкую сценку лишь для того, что бы убедиться, насколько сильно твое чувство ко мне, заревнуешь ли ты. И я увидел твой взгляд, я услышал, как закричало твое сердце. Знала бы ты, чего мне стоило сдержаться, что бы не сгрести тебя в охапку прямо там, в салоне фрау Мартин!

Я прижалась к нему сильнее, но поднять глаза к его лицу еще не решалась. Я хотела пока только слушать. Пусть он говорит! Говорит и говорит!.. Но Канарис отстранил меня немного, поглядел мне в лицо, а потом взял за руку и снова надел мне на палец свое кольцо.

-Я хочу, что бы ты все-таки, приняла его. Это очень важно для меня, Сержант! Ибо нет сейчас для меня человека ближе и дороже тебя. Ты слышишь меня, понимаешь?

Я видела его глаза, видела слезы в них, блестевшие в лунном свете, и не могла произнести ни слова. Меня всю трясло. Да и что я могла сказать? Он и так все видел, все читал по моему лицу.

-Я не буду сейчас говорить о моем предложении просто потому, что не время сейчас. Тебе лететь на задание, мне продолжать мою работу здесь, да еще уезжать завтра…

-Что?! Так ты не проводишь меня? Не сможешь?

-Нет, Сержант. Завтра рано утром я уезжаю сначала в Берлин, а потом на Восток. В командировку.

-На фронт?

-Да, почти.

-Это опасно?

Я схватила его ладонь и прижалась к ней губами.

-Не опаснее, чем тебе. Но я обещаю тебе беречь себя. Это единственное, что я тебе могу пообещать. Мне давно обрыдла эта война, а с того момента, когда наши войска перешли границу Советского Союза, мне стало казаться, что нас ждет крах. Самый настоящий и чудовищный… Нет смысла. Теперь, я боюсь, уже ни в чем нет смысла. Мы сами вырыли себе яму, и мне бесконечно жаль нашу несчастную страну, купившуюся на ложь, балаганные лозунги и главное — на возможность вылезти из кризиса. Как мы радовались открывавшимся заводам, новым рабочим местам! Сколько смеющихся, довольных лиц появилось вновь, сколько сытых наконец, людей стали наполнять по выходным парки отдыха, кино и театры. Люди ожили, наелись и хорошо оделись… Наивные глупцы! Да что теперь… Остается лишь воевать до конца, каким бы он ни был. Я все-таки, сын своей родины… Но тебя мне теперь совсем не хочется посылать на это задание, хотя, наш человек там уверяет, что продумал и всю операцию, и пути отступления. В любом случае, дядя командует всем и не в моей власти что-либо отменять…Ты вернешься. И ты тоже будешь беречь себя. Да?

Я кивнула.

-Ты не боишься?

-Немного. Больше за то, что не справлюсь.

-Ты справишься, я уверен!.. Поехали отсюда. Я вижу, ты уже замерзаешь. Все-таки, ночь, а у тебя легкое платье.

Наверное, он почувствовал, как меня колотит, но не понял, почему. Мы сели в машину, и скоро оказались у его охотничьего домика. В окне прихожей горел свет. Канарис помог мне выйти из машины и остановился. Мы оба молчали.

-Ты сейчас уедешь? — тихо спросила я, опустив взгляд.

Он взял меня за подбородок. Поднял мое лицо.

-Мне очень хочется поцеловать тебя, — сказал он. — И не просто чмокнуть, а по-настоящему. Но…

-Что?

Он улыбнулся.

-Мне немного неловко. Я…

Он держал меня за плечи, и его ладони скользили по ним. Сильно, горячо. Я поняла, и в моей груди загорелось что-то. То, о чем я уже очень давно не думала, что казалось, спит, но проснулось мгновенно. Я глядела ему в глаза, и мне стало трудно дышать. Тогда он взял меня за руку и повел в дом. Мимо сонного, но вышедшего нас встретить Макса.

-Ты свободен, иди спать, — только и сказал ему Канарис.

Он провел меня за руку наверх, довел до моей комнаты, остановился и поглядел на меня, точно, спрашивая в последний раз. Я знала, где находится его спальня, и я сама повела его дальше по коридору, к ней. Мы вошли в полутемную комнату, Канарис закрыл за нами дверь, запер. Подошел ко мне. Взял мое лицо в свои ладони.

-Темно здесь, — прошептала я.

-Я прекрасно тебя вижу. Твои глаза блестят. Ты снова плачешь?

-Нет. Я счастлива.

-Правда? И тебе больше ничего не хочется?

Он спрашивал очень серьезно, так серьезно, что я поняла — мой ответ сейчас очень важен для него. Гораздо важнее нахлынувшей страсти.

-Я хочу… Я хочу, что бы ты… любил меня, не смотря на войну, на все обстоятельства. Какая разница, можно или нельзя, время или не время сейчас для этого! Я хочу быть с тобой всегда, каждую минуту и когда ты завтра уедешь, мне станет страшно и невыносимо одиноко, как бы ты меня ни успокаивал… Скажи мне! Скажи, если это есть, если это правда! Тогда ради этого я поберегу себя и вернусь.

-Я люблю тебя, мой Сержант. И мне уже ничего не важно, кроме этого. Девочка моя, я очень тебя люблю!

И приподняв с пола, он понес меня к кровати.

Я не чувствовала ничего, кроме его объятий, его горячих, мягких губ, целовавших меня, и меня несло к нему так сильно, что когда я всей кожей своей ощутила его тело, я опять заплакала. Он был мой, только мой! И он ласкал меня, что-то шептал, гладил по волосам и утирал мои слезы, а потом вдруг повернул на живот, положил на одну свою руку, а другой провел по спине, по шраму. Наклонился и я почувствовала его губы.

-Помнишь? — спросил он.

-Да, — откликнулась я. — Я помню твои слова, а еще больше помню, как мне хотелось, что бы…

-Я и говорил тогда о себе. Один Бог знает, отчего я был тогда так уверен, что ты будешь моей. Только моей!.. Может, потому что, увидел твои глаза в то утро, когда пришел к тебе во второй раз, — он говорил и все гладил, целовал и снова гладил мой шрам. — Я не могу этого объяснить, но вопреки любым ожиданиям, особенно в тех стенах, в том положении, что ты находилась, в твоих глазах не было ни капли страха, отчаяния, тоски или отчуждения. Твои глаза улыбались.

-Я видела тебя.

Я повернулась к нему, обняла и притянула к себе.

-Не надо больше слов, мой родной! Ты ведь и так все знаешь.

-Знаю. И очень надеюсь отдать тебе столько же, сколько отдаешь мне ты.

И я приняла его в себя. Вскрикнула и заплакала, улыбаясь, счастливая. А он брал меня. Страстно, неистово, сам едва не плача и отдавая себя, свое сердце, свою жизнь. Я знала это так же верно, как ощущала сейчас его нежные сильные руки, его губы, его тело и запах, которые, я знала, я запомню навсегда. Мне даже страшно стало в ту секунду, словно, шепнул кто-то: «Это в последний раз. Ты видишь и чувствуешь его в последний раз…».

-НЕТ! — вскрикнула я. — Нет!!

-Что ты? Что, милая?

Я прижалась к нему.

-Я боюсь, я смертельно боюсь тебя потерять!

-Я тоже. Никому не дано знать, что будет с нами дальше. Время такое. Но раз мы рискнули, раз решили, что нужны друг другу, нам ничего не остается, как верить, что все будет хорошо и надеяться, что Судьба смилостивится над нами… Спи теперь. Спи спокойно. Я рядом.

И он прижал меня к себе, целуя в лоб и гладя, лаская мои волосы, возможно, успокаивая так и свое растревоженное сердце.

Еще почитать:

Перекрёсток миров — Наивная

"Аминаэ" — Глава 14. Вечернее танго.

Как жена от мужа любовника не спрятала

Карточный Долг — Карточный Долг. Глава 7