Глава 1
Все-таки, нас подбили… Наверное, Зойка слишком увлеклась, потеряла бдительность, что для разведчика просто недопустимо, но что говорить теперь… В первый раз Зойка летела не бомбить, а на разведку, старалась, как могла, и мы смогли добыть массу ценнейшей информации, но немецкие зенитки тоже не спали, они достали нас.
-Катя! Катя, мы падаем! — кричала Зойка, — Прыгай!
-А ты!?
-Да тоже, тоже прыгну! Машину не спасти… Не тяни, Катька — парашют не раскроется! Давай же!
Я выбралась со своего места, поднялась и перекинула ногу через борт. Ветер свистел страшно, меня просто срывало. Хвост нашей «этажерки» горел, оставляя за собой огромный черный шлейф. Я ткнула Зойку в плечо, поманила жестом за собой и прыгнула, сразу же увидев, что нам едва-едва хватит высоты, что бы парашюты успели раскрыться. Зойка прыгнула следом и, наверное, мы обе наблюдали, как падает, валится вниз, в чернеющий внизу лес наш самолет. Его хвост пылал в темноте, двигатель выл… Я закрыла глаза и дернула кольцо. Сильный толчок и в первый момент кажется, что ты уже никуда не летишь, а завис в воздухе намертво. Но вот уже и ветер снова чувствуешь, стропы натянуты и купол над тобой чуть покачивается, захватывая воздух.
Нас отнесло ветром в сторону от упавшего самолета и, похоже, у нас было некоторое время до того, как немцы нас найдут. Зойке повезло несказанно — она приземлилась на поляну, меня же швырнуло на деревья, как я ни старалась вытянуть парашют к той же, Зойкиной поляне. Ветки затрещали подо мной, парашют зацепился, и я повисла на стропах. Но все было бы ничего, если бы не сук, разорвавший мою спину, кажется, до кости. Белым огнем полоснуло по глазам, живот свело от острой, почти не выносимой боли. Не выдержав, я закричала.
-Что с тобой?.. Катька! Режь стропы! — Зойка уже стояла внизу, размахивая зачем-то руками.
Я попыталась отдышаться, дрожащей рукой достала нож и, обливаясь потом, перерезала стропы. Как я упала, я потом и не помнила. Только снова боль. Жуткая боль. Вернее, уже две боли — падая, я ухитрилась сломать ногу. Зойка подбежала и попыталась меня поднять, но я завопила во весь голос.
-Катька, да у тебя же вся спина в крови! Ты можешь встать? Идти можешь? — в ее голосе бились истерические нотки. — Нам же бежать надо, Катька! Там немцы!
— Знаю… — прохрипела я. — Знаю. Но идти все равно, не могу. Нога сломана. Вот, смотри.
Зойка наклонилась над моей ногой. В свете проглянувшей луны чернела от крови моя штанина — перелом был открытый и меня уже подташнивало.
-Черт!.. Вот черт! А как же немцы? — вякнула она.
Я молчала. Молчала до тех пор, пока где-то неподалеку не послышался треск мотоциклов и лай собак. Мы все еще были глубоко в немецком тылу, и на нас уже, похоже, началась охота.
-Иди, Зойка. Слышишь?
-А?
-Иди, говорю. Поняла? Уходи!
-Как это?! Как я тебя оставлю?! Мы вместе должны! Ты же моя подруга, Катя! — произнесла она уже с укором. — Мы же комсомолки! Ты забыла?
-Нет, не забыла. А вот ты, кажется, позабыла про наше задание, про ту информацию, которую так ждут наши. Ты должна идти одна. Ты должна дойти! Вместе нам не выбраться. Ясно тебе? Что толку от твоего геройства, если все это впустую будет?!
Зойка ошалело глядела на меня, а треск мотоциклов все приближался.
-Скажешь нашим… скажешь, что я погибла. Вот и все.
-Ты… хочешь… — и она кивнула на кобуру с пистолетом у меня на ремне.
-Не знаю.
-Но ведь ты же в плен не пойдешь! Ты же не сдашься им!.. Или…
-Что «или»? Не беси меня!
-Да ты же сама немка! И отец твой…
Я сорвала планшетку с картами и нашими заметками с ремня и швырнула ей.
-Забирай и уходи!
-Ты сдашься им и все расскажешь, да? Ну, скажи мне ты, советская летчица!
-Что я могу рассказать? Дура ты!
Я достала пистолет.
— Мне при тебе это сделать?
Зойка ахнула и отскочила.
-Тогда вали отсюда! Вали, пока мы вместе не попались!
И я направила на нее пистолет. Она сделала несколько шагов, пятясь в ужасе, потом повернулась и, не оглядываясь, побежала, скрылась в тени деревьев.
Я зажмурилась и прислушалась. Мотоциклы затихли, а вот лай собак, больших немецких овчарок приближался. Немцы прочесывали лес. Вздохнув, я открыла глаза и тут же увидела их. Несколько человек с собаками на поводках. Собаки рвались, завидев жертву, так, что солдаты едва их сдерживали. Следом показались два, по-видимому, офицера — в отличие от солдат, они были в плащах и фуражках. Я сидела, не шевелясь, и меня даже позабавил их окрик — стоять!
Наконец, они подошли вплотную. Так близко, что две собачьи морды оказались в нескольких сантиметрах от моего лица. Их хриплый лай оглушал меня, я чувствовала их теплое дыхание.
-Уберите собак! — скомандовал один из офицеров.
Солдаты прокричали команды собакам, оттащили их и те скоро замолчали.
-Встать! — это уже командовали мне.
-Я не могу, — ответила я по-немецки. — Нога сломана.
Секундное замешательство — офицер явно не ожидал услышать немецкую речь, произнесенную таким спокойным тоном, да еще с берлинским акцентом. И все же, он повторил:
-Встать!
Я честно попыталась подняться, но боль снова свалила меня. И тогда я протянула ему свой пистолет. Он наклонился и забрал его. Я подняла руки. И тогда второй офицер подошел ко мне. На какую-то секунду мне почудилось, что он сейчас начнет пинать меня, что бы я встала. Но он присел на корточки, осмотрел мою ногу, потом протянул руку и сорвал с моей головы шлем. Мои волосы рассыпались по плечам. Он рассмеялся.
-Советская летчица! Ух!.. У нее действительно, сломана нога, Хайнц. Открытый перелом. Вряд ли она способна передвигаться сама.
-И что? Ты предлагаешь мне тащить ее на себе, Ленц?
-Ну, можно и здесь ее пристрелить, Отто! — снова рассмеялся Ленц. — Все равно, ничего нового она нам не поведает. Так, если что по мелочи… А? Русская летчица?.. А потом все равно, к стенке поставят или в лагерь.
-Прекрати паясничать, Ленц! Сам знаешь, мы должны доставить ее в штаб. А там не наша уже забота… Где вторая?
Я даже не сразу поняла, что он уже ко мне обращается.
-Где вторая летчица? — повторил он. — Ваше имя и звание?
-Клямер. Катерина Клямер. Сержант. Я борт-стрелок. О пилоте ничего не знаю. Наш самолет упал, мы спрыгнули, и нас разнесло в разные стороны. Я так ее и не видела.
-Лжете, сержант Клямер! У вас должна быть планшетка с картами. Вы вели разведывательный полет, не бомбили. Только вы могли наносить пометки на карту. Где они? На вас их нет. Значит, их унесла она, пилот. Где она? – рявкнул, он и легонько пнул меня по сломанной ноге.
Я ахнула невольно.
-Отто! — тихо произнес Ленц. — Не стоит!
-Она — русская летчица, Готтфрид! Или ты забыл, что идет война? Это тебе не танцульки, и она — не дамочка в шляпке.
-Кроме того, что пилот ушла в лес, она ничего тебе не сможет ответить. Не стоит уподобляться молодцам из Гестапо!.. Попробуйте встать, Клямер. Я помогу вам.
Он подхватил меня подмышки, и я кое-как поднялась.
-Отлично!.. Черт, Хайнц, у нее вся спина в крови!
-Разбирайся сам, нянька!
И Хайнц отдал несколько быстрых распоряжений солдатам. Собаки, покрутившись, взяли Зойкин след, и солдаты рванули за ней в лес.
-Хорошо, тащи ее в штаб, а я здесь еще поохочусь, — сказал Хайнц Ленцу и направился в лес.
На мотоцикле меня привезли в штаб.
Дальнейшее я помнила плохо, то и дело теряла сознание. Кажется, меня пытались допросить, кричали на меня, но что толку, если я почти не слышала вопросов, ничего не понимала. Очнулась в полутемной комнате, кажется, того же деревенского дома, в котором находился и штаб, на железной кровати со старым матрацем, закрывавшим сетку. Меня перевязали, на сломанной ноге красовалась чудовищная повязка, притянувшая к ноге две шины, сварганенные из двух обломков досок. На спину же, как я потом узнала, наложили несколько швов. Странная забота о вражеском летчике! Во всяком случае, судя по ней, расстреливать меня не собирались. Это и радовало, и пугало одновременно, но теперь меня уже ничего это не волновало. Я ждала. Ждала лишь того, что должно случиться, и больше ничего. Никаких сомнений, сожалений. Ничего.
Кажется, я задремала и проснулась от скрипа открываемой двери. Солдат принес тарелку с едой и ложку.
-Просыпайся и ешь! — рявкнул он, едва ли не швырнув принесенное на деревянный стол.
-Так точно, — пробормотала я по-немецки и попыталась сесть.
Солдат зыркнул на меня светлыми, почти бесцветными глазами из-под пилотки и скрылся за дверью. Следом громыхнул замок.
-Чудно!.. Просто замечательно!..
Стол находился в нескольких шагах от кровати, и добраться до еды становилось для меня просто подвигом. Голова кружилась, спина болела нещадно, а о ноге я и не говорю. Но есть хотелось и это даже обнадеживало. Как говорила моя мама — аппетит предвещает выздоровление. А ей я всегда верила.
Я встала и, раскачиваясь на здоровой ноге, думала о том, как бы все-таки дотянуться до стола. Прыгнуть? Как в «классики» в детстве. Что ж… Попружинив на одной ноге, я размахнулась руками и прыгнула. Господи, как больно! От боли в спине у меня потемнело в глазах, и я потеряла равновесие. Опершись на больную ногу, я закричала и упала…
-И что это вы делаете на полу, сержант?
Голос привел меня в сознание. Надо мной стоял Ленц и улыбался. Теперь я могла его разглядеть. Темноволосый, темноглазый, тонкий нос, аристократичные черты лица. Очень красивого лица. Просто гроза женским сердцам!
-Пытаюсь добраться до моего обеда, господин Ленц.
Он бросил взгляд на принесенную еду и усмехнулся.
-Боюсь, эта каша не стоит таких героических усилий! Давайте руку.
Он помог мне подняться и сесть на кровать. Довольно мягко.
-Но ничего другого в меню не значилось, а есть хочется, — ответила я и улыбнулась.
-Сдается мне, вы скорее отравитесь этим, чем поддержите свои силы. А их у вас и так ничтожно мало. Нам же поручено доставить вас в целости и сохранности. Вот, держите пока, — и он протянул мне шоколадку. — Сейчас прикажу принести чаю, а потом найдем еду получше. Это они, похоже, в корыте для свиней начерпали!
-Куда доставить?
Идя к двери, Ленц обернулся.
-Вы любопытны, сержант!
-А как бы вы поступили на моем месте? — я развернула шоколад и откусила. Так вкусно мне не было уже кажется, целую вечность!
-У вас довольно странное место… Солдат, стакан чаю! — крикнул он в открывшуюся дверь. — И покрепче!
Он прикрыл дверь и сел на стул около стола, брезгливо отодвинув от себя мою миску.
-Расскажите-ка мне о себе. Вас уже пытались допросить, но толку от этого не было. Допрашивать теперь вас будут в другом месте, а мне просто любопытно.
-Что именно?
-Откуда вы так хорошо знаете немецкий?
-От моего деда и отца. Они оба немцы. Правда, отец лишь наполовину. Хотя, произношение у него было лучше.
-А подробнее?
Дверь отворилась, и солдат внес два стакана чая.
-Ну, хоть на это ума хватило! Поставь на стол, Курт.
Тот выполнил указание, отдал честь и скрылся.
-Пейте чай, сержант.
И он подал мне стакан. Я откусила еще шоколада и запила ароматным горячим чаем. Господи, как хорошо!
-Мой дед… Он чистокровный немец, уроженец Берлина. Карл Клямер его звали. Полковник Клямер. Я не знаю, вернее, не помню толком его рассказов, и не могу сейчас сказать наверняка, как и каким образом он оказался в России, но это случилось, еще когда он был очень молод. Кажется, это связано с тем, что его отец служил в немецком посольстве в России. Затем он, то есть, мой дед, встретил мою бабушку. Влюбился по уши и женился. Так вот и связал свою судьбу с Россией. Пошел на службу в армию, имея уже за плечами военную академию — или как там тогда в Германии называлось — и поэтому сразу офицером. Глупо ведь заставлять служить рядовым офицера, хоть и немецкого!
Ленц улыбнулся.
-Ну, а дальше?
-Дальше… Дед всю свою жизнь отдал России, дослужился до полковника артиллерии и ушел в отставку по ранению.
-Первая мировая?
-Ну, да. Оторвало ногу по колено.
Ленц вздохнул.
-Еще один немец против немцев… — пробормотал он. — Что же потом?
-А потом… Я родилась в двадцать первом. Мой отец, Эрих Клямер, он был инженером и художником. Женился на польке, Софье Марчевской. Он и настоял на продолжении традиции — все дети в семье должны знать немецкий язык. Правда, дед настолько обрусился, что его немецкий был уже с сильным русским акцентом. Папа же решил это исправить и стал больше общаться с немцами, ездил в Берлин по работе и, благодаря его феноменальной памяти и прекрасному музыкальному слуху, принес в семью берлинский акцент. Так вот и получилось.
-Что стало с вашей семьей при советском режиме?
Я прекрасно понимала, куда он клонит, и молчала, собираясь с мыслями. Вспомнилось вдруг Зойкино круглое лицо, ее темные кудряшки, выбившиеся из-под шлема, и большие голубые глаза. Напуганные, растерянные и… возмущенные в тот, последний момент, когда она бросила в меня свои обвинения. Я — предатель? Похоже, она готова была так считать. А что же я сама? Сама я еще толком ничего не знала. Кроме одного — назад пути нет в любом случае. Там, на моей родине меня ждет только смерть. Глупо было обольщаться! Это уж скорее чудом было то, что мне, дочери врага народа, расстрелянного в тридцать восьмом, удалось стать летчицей, а не сгнить где-нибудь в лагере. Стоило мне теперь, после плена вернуться… Сдается, вряд ли меня ждал бы орден «За мужество»!
-Вы не хотите говорить? — услышала я Ленца.
-Да, нет, почему же… В тридцать восьмом арестовали моего отца. Он был очень хорошим инженером. И кому-то, видимо, это поперек горла встало. Его премии, награды, благодарности и уважение начальства, а отсюда и многие привилегии — дача, машина с шофером… Его оклеветали. Выдумали шпионство в пользу Германии, сюда же приклеили «буржуйское» происхождение и так далее… Маме сообщили — десять лет без права переписки. Но все тогда знали, что это означает.
-Расстрел? — глухо спросил Ленц.
-Да. Скорее всего, маму ожидал лагерь, но они не успели. Она умерла. Сердце не выдержало. А вот деда арестовали. Плевать им хотелось на все его заслуги перед Россией. В конце концов, он ведь за царя воевал. А уж то, что он пожилой человек, инвалид… Он умер в тюрьме, через год после смерти отца.
-Что произошло с вами?
-Интернат для детей врагов народа. Правда, не долго. Мне ведь уже восемнадцать было. Отправили в школу рабочей молодежи и на завод. Вернее, на ткацкую фабрику. Есть нечего толком, вонючая общага, пропахшая кислыми щами, шпана городской окраины Ленинграда. Ходила черт знает, в чем… Тоска. А потом вдруг решила пойти в ДОСААФ. Так хоть чем-то занялась интересным. Цеплялись, правда, к происхождению, но недолго — я стала делать большие успехи. Прыгала с парашютом, стреляла из многих видов оружия, научилась летать на самолете. Так вот и на фронт попала.
-Ясно. Вы… ненавидите советскую власть после всего, что они сделали с вашей семьей, с вами?
Я подняла на него глаза. Его взгляд был внимателен и… слегка, почти затаенно грустен. Даже странно было теперь вспоминать их вчерашний разговор с Хайнцем. Вообще все было очень странно — меня не допрашивали толком, не били, не издевались, как нам всем, советским это внушалось. Он просто со мной разговаривал. Так, словно, мы сидели в каком-нибудь кафе, недавно познакомившись. И его пайковый шоколад, очень вкусный чай прекрасно дополняли картинку.
-Ненависть… Не знаю. Наверное, это не очень подходящее слово. Я просто не понимаю, зачем столько крови и слез своего народа. Не понимаю. Они царя убили, расстреляли вместе со всей семьей, с детьми… В газетах, конечно, ничего не было, они все скрыли. Но слухи ходили, и папа потом узнал от кого-то наверняка. Четверо очаровательных девочек и маленький, милый, больной мальчик… Он ведь, Николай, отрекся от престола. Чего им еще надо было?!
-Они уничтожили знамя, с которым шли воевать преданные царю люди, — сказал Ленц. — Человеку всегда нужно знамя, то, во имя чего он живет, работает, творит, воюет, наконец.
-Тогда во имя чего воюете вы, Ленц? Только не говорите, что во имя Германии!
-Здесь много чего. Я ведь не ярый сторонник Гитлера и его политики. Но, надо отдать ей должное — так или иначе, но с ней Германия встала с колен, преодолела кризис, снова стала сильной. Я не одобряю многих вещей, что творятся по приказам верхушки, но меня призвали в армию. Офицером, потому что, имею высшее техническое образование. Правда, как инженер, я ничего еще толком не стою, поэтому здесь вот и оказался. Я только исполняю приказ и присягу.
-Меня забирают в СС?
-Вероятно, да. Вы ведь выполняли разведывательный полет… И знаете, мой вам совет — будьте готовы к сотрудничеству. С вашей историей это будет не сложно.
-Стать предателем? Мой дед…
-Ваш дед был немцем, который оставил свою родину во имя любви к русской девушке. Да, он воевал за Россию, но что она сделала с ним, с его семьей?
-Все равно, он никогда не одобрил бы предательства. Я ведь тоже приносила присягу.
Ленц встал.
-Завтра за вами приедут.
-Но кому я нужна вот такая, вся израненная? Возиться еще со мной!
-Повозятся, если посчитают нужным.
После его ухода мне принесли приличный ужин — картошку с тушенкой, хлеб и стакан молока. Настоящий пир! Курт поставил все это на стул, придвинутый им же вплотную к кровати. Потом меня перевязали и принесли одеяло. Подушки очень недоставало, но и то, что я получила, позволило мне сладко уснуть на сытый желудок. В предрассветной тишине, сквозь сон, я услышала автоматную очередь, открыла глаза, прислушалась. Где-то на улице слышались чьи-то голоса, какая-то возня. Я снова задремала и проснулась от звука открываемой двери — протерев глаза, я увидела очень серьезное лицо Ленца и бесцветные, рыбьи глаза из-под пилотки Курта. Он нес стакан чая, хлеб с салом и шоколад.
-Поднимайтесь, сержант Клямер. Успеете перекусить до приезда штурмбаннфюрера СС Бергера. Он увезет вас.
Меня обдало холодом от его тона, а возможно, меня просто начинало знобить. Я посмотрела Ленцу в глаза и поняла, что вопросы бесполезны. Послушно я съела все, что мне принесли, хотя сало едва лезло в горло. Допивая чай, я улышала с улицы шум подъезжавшего автомобиля.
-Вот и Бергер, — произнес Ленц.
Все время, пока я ела, он стоял возле стола, сцепив руки и глядя в окно. Молчал. А теперь отошел от него, кивнул Курту, подпиравшему собой косяк, и тот собрал посуду. Вышел.
-Что ж… Будьте осторожны, сержант.
-Почему вы так отнеслись ко мне, Ленц? Ведь я — солдат вражеской армии. Потому что я — отчасти немка?
-Возможно… Знаете, война — явление временное, хоть и перевернула уже весь мир с ног на голову. Но когда-нибудь она кончится. А значит, если выживете, снова наденете красивое платье, снова сделаете прическу и будете улыбаться. Вы — хорошенькая женщина, Катарина, и это видно, не смотря на вашу форму, на то, как вы сейчас выглядите. Мне почему-то кажется, что все еще у вас будет хорошо. Просто берегите себя и не думайте больше ни о чем другом. Никакая политика не стоит того, что за нее отдают. Мы — просто люди. Знаете, зачем человек приходит на этот свет? Вы ведь не атеистка, нет?
-Нет. Хоть и приходилось ее изображать… Что бы рожать детей, помогать людям?
-Вы ставите телегу впереди лошади. Прежде всего — ради любви. Она начало всего. Все просто — будете любить, значит, будете счастливы, значит, и людям помочь захочется, а уж дети — само собой, плоды любви. Ну, а все остальное — шелуха. Сберегите себя…
Дверь распахнулась и, захватив, притащив с собой холод с улицы, в комнату вошел высокий, мощный человек в черном плаще и черной же фуражке с серебряной кокардой. Мясистое красное лицо, бледно-голубые глаза, но при этом довольно добродушная ухмылка.
-Доброе утро, оберлейтенант Ленц! — рявкнул он басом. — А это и есть наша разведчица? Черт, я думал, у русских все бабы такие здоровенные, краснощекие. А эта плюгавая какая-то пигалица. Ладно, грузите ее в машину. Поедем — самолет уже ждет.
Я глянула на Ленца и в моем взгляде, наверное, было столько страха и растерянности, что он сделал большие глаза, помотал головой и улыбнулся, пока Бергер закуривал сигарету.
-Будет сделано, господин штурмбаннфюрер!.. Курт, помоги сержанту дойти до машины и сесть.
-Каково ее состояние? — Бергер глубоко затянулся сигаретой.
-Открытый перелом правой голени, рана на спине. Мы наложили шины на ногу и швы на спину. Правда, врач у нас не очень. Ваши посмотрят.
-Если она того стоит, Ленц! Если она того стоит… Что вы сами думаете?
-Я думаю, она может оказаться вам полезна.
-Много информации может предоставить? Где протоколы ее допросов?
-Я уже докладывал, что первоначальные допросы ничего не дали — она поминутно теряла сознание. А потом, когда я доложил о ней вашему начальству, они не стали настаивать на допросах, сказали, что произведут их сами.
-В чем же дело? Она же всего лишь борт-стрелок! Что от нее толку?
-Она — немка, хоть и не чистокровная. Говорит на немецком. Ее семья практически вся репрессирована комиссарами.
-Она так сказала?
-Да. В частной беседе.
-Ладно, разберемся. А как хорош ее немецкий?
-Она во сне ругается по-немецки с берлинским акцентом.
Бергер поперхнулся дымом.
-Даже так?! — он едва откашлялся.
Ленц кивнул и улыбнулся.
-Вам кажется, ее заслали?
-Думать — дело вашего начальства. Я же докладываю, как оно есть, господин штурмбаннфюрер.
-Так-то оно так, да только… Не по мне вся эта каша, Ленц! Честно сказать, я бы лучше просто воевал, как вы, безо всех этих заморочек. Только вот угораздило родиться в семействе, глава которого — один из заправил в концерне Круппа. Спортом еще с детства занимался. В СС это уважают. Кроме того, подразделение СС — это ведь так престижно, весь цвет нации! По правде говоря, порадовался я, что от фронта подальше, да только не сообразил, что и без этой пальбы каждый божий день придется шкурой своей рисковать. Просто мозги кипят!
Ленц дружески улыбнулся.
-Сочувствую!
-А, ладно! Сдам ее с рук на руки штандартенфюреру, и пусть сам над ней голову ломает.
Меня усадили на заднее сидение открытой машины, кое-как накинув на меня чей-то поношенный китель — надеть его нормально я не могла, мешали наручники. Рядом бросили пару костылей, что бы я могла передвигаться самостоятельно. Очевидно, когда это понадобиться, наручники снимут. Впрочем, ни до наручников, ни до чего-либо другого мне уже дела не было. Меня основательно знобило, то и дело темнело в газах. И только одно бросилось в глаза перед тем, как Бергер сел в машину — около сарая мой бездумный взгляд совершенно случайно выхватил странный предмет. А приглядевшись, я поняла, что это летный шлем. А выше, на серых досках сарая, свежие следы пуль и брызги крови. Зойка?! Не знаю, почему, но я была теперь просто уверена, что немцы все-таки догнали ее и расстреляли. Здесь, после, наверное, бесполезных допросов. Это убившую ее автоматную очередь я слышала на рассвете. Я опустила голову — мне стало совсем плохо. Голова кружилась, озноб превращался в жар, и я почти не чувствовала легкого апрельского ветра, шевелившего мои волосы. Перед глазами снова стояло Зойкино испуганное лицо. Но даже заплакать я не могла. Я подняла глаза, когда почувствовала, как штурмбаннфюрер СС Бергер уселся рядом с шофером — машина основательно осела — и увидела Ленца, стоявшего на крыльце. Он глядел на меня и ветерок трепал темную челку его волос.
-Ваши убили Зойку, Ленц, — прошептала я. — Нет больше Зойки… Но я тоже хочу, что бы ты выжил. Слышишь, Ленц? Ты обещаешь?
И, точно, услышав меня, поняв, Ленц вздохнул, опустил голову, а потом глянул на меня и улыбнулся, чуть-чуть, едва только шевельнув рукой.
-Обещаю! — отвечали его глаза.
Еще почитать:
Небо на двоих — Небо на двоих. Глава 2
Убить Алого Дракона — Убить Алого Дракона. Эпилог
Сладкоежка. — Часть 3.
Путь к славе — Глава 6.
«
»
