«Может и мы уедем?» — спрашивала Дуня у матери. «Как же? А твой отец куда вернётся?» — отвечала вопросом на вопрос мать, подливая масла в маяк для боевого офицера Анастасия Георгиевича Трубецкого – отца Васютки.

В размышлениях о прошедших событиях этого года, которые были слишком трудны для десяти лет, Васютка не заметил, как дошёл до пункта выдачи хлеба. Стоя в очереди, он думал об отце.

Высокий и осанистый офицер, начавший Первую Мировую ещё в Восточной Пруссии в армии Ренненкампфа, он приезжал домой в прошлом году. Он был чумаз и небрит, рука его была забинтована, и мать тут же приказала Дуне и Васютке нагреть воды, чтобы отец мог умыться. «Ну как ты, милый?» — спросила Елизавета Петровна у мужа. «Да так, живём потихоньку», — попытался улыбнуться Анастасий Георгиевич. Улыбка эта только напугала жену, она поняла, как теперь далёк её муж от семьи. «Это тебе, воин», — говорил отец Васютке, протягивая на своей широкой ладони две блестящие медные гильзы. «Спасибо, папа», — поблагодарил Васютка – «Останешься теперь?». «Да нет, брат, германец сам себя не побьёт» — ответил ему отец – «Смотри, защищай мать-то с сестрой, не давай никому в обиду». Откуда же этот опытный воин мог знать, что через год разразится буря? Не мог мальчишка постоять и за сестру, и за мать. Помогал как мог, стоял каждый день в очереди за хлебом, но защитить не мог. Уж слишком мал был.