Насколько помню, Вадимас, всегда был полным раздолбаем. Сам факт того, что он уже и забыл, когда к нему в последний раз обращались хотя бы по имени Вадим, уж не говоря о Вадим Иванович, каковым он и являлся, насколько я помню, говорил о многом. В середине девяностых, нам с Вадимасом было лет по шестнадцать, мы жили в одном доме и учились в одной школе. И вот, спустя почти двадцать лет, в течении которых не то, чтобы мы не общались, даже и не виделись, так как я уехал из города сразу после окончания школы, мы за каким-то хером, столкнулись на одной из улиц нашей общей малой Родины. Узнали мы друг друга так же быстро как собака узнает своего хозяина спустя долгие годы. Мне сразу это показалось необычным. Даже несмотря на то, что он не сразу вспомнил моё имя, но почти угадал его, сомнений что это он у меня не было. И дело даже не в том, что он, как выглядел двадцать лет назад так в принципе и остался, не считая ряда незначительных физических изменений и явно не в лучшую сторону для него. Его впалые глаза, более похожие на две рюмки с мутным сэмом внутри, источали слезливые ручейки, текущие вдоль его безразмерного носа, более похожего на детскую пятку, с перекосом на одну сторону и пропадали где-то в глубинах его явно обделенного зубами рта.
— Здарова братан! – с лёту завязал диалог Вадимас, -круто выглядишь.
— Ну здорово Вадимас! – так же легко подхватил я.
К сожалению, про внешний вид и его крутость я высказаться открыто не желал. Одет он был примерно подобающе его характерной внешности. Трикошки трёхполоски, возможно те самые в которых он ходил в детстве, куртка, глядя на которую догадаться, что она когда-то была кожаной весьма не просто, в силу полнейшей стёртости как покрышки на старых фурах и футболка хер проссышь какого первичного цвета, но принт Ван Дамма ломающего кому-то в своём фирменном прыжке челюсть, был вполне узнаваем.
Вадимас протянул мне свою руку, полную тремора и безнадеги и пожимая её в ответ я вдруг увидел в его глазах всплеск некоего мало мне знакомого чувства. Будто мы действительно не случайно сегодня встретились, будто это нужно было не только ему, но возможно и мне и возможно даже в большей степени. Меня еще больше удивило это пробежавшее по жилам ощущение, и я как-то максимально по-человечески проникся к нему, к нашей встрече, да и возможно за долю секунды представил и прожил те двадцать лет в его не простой шкуре, которую я уже себе более-менее чётко представлял.
Мы стояли друг на против друга посреди улицы, живущей своей жизнью, кишащей уймой снующих и вечно куда то спешащих людей, гул проезжающих машин заглушал слова Вадима, который интенсивно, насколько он мог это делать в тот момент, что то рассказывал мне про последние пару лет его жизни, но я его слушал крайне невнимательно. Все мои мысли уходили куда-то далеко, куда-то в детство. Я в тот момент был безгранично благодарен всем и всему. На какой-то миг забыл даже для чего я вообще приехал в город, но тут я резко пришёл в себя, так как мой собеседник как раз поинтересовался какими судьбами я тут, хотя в буквальном выражении это звучало менее литературно.
— Ты за каким хером в нашу дыру? – поинтересовался Вадим.
Я не стал вдаваться в подробности, лишь пояснил ему, что приехал на похороны одного близкого человека и это было абсолютной правдой. Не все мои выходцы из детства добились столь выдающихся результатов по жизни как Вадимас и один из них покинул нас в самом расцвете своей жизни. Жизни, которую он посвятил людям. Мой лучший друг, моя стена плача. И даже тот факт, что мы были почти одного возраста, я никогда не ставил нас в один ряд, для меня он был как старший брат, а порой и как отец. Отец, которого у меня никогда не было и которого я никогда не знал. И вот я привез его и положил рядом с его предками, именно так как он просил меня в последние минуты нашего общения. И как только я коротко озвучил цель своего визита в город, лицо Вадима, которое и до этого момента вызывало у одних лишь жалость, а у других лишь отвращение, стало недопустимо ужасающим. Но это был не ужас, вселяемый страхом или ненавистью, это было выражение, вселяемое душевным состраданием. За мгновение у меня возникло ощущение, что стоящий передо мной человек познал все тягости судьбы, прошёл все круги ада, побывал в такой жопе, которая многим и не снилась. И вот сейчас глядя на меня, я увидел что он всё это вспомнил, вспомнил как ему было тяжело и как ему приходилось жить с этим, в одиночку преодолевая всю эту бесконечную херню. И лишь следующая фраза от моего собеседника, возвратила меня в реальность.
— Понимаю братан, сам неделю как батю схоронил.
Я смотрел на него и в принципе понимал, что он мог бы мне и не говорить об этом, всё и так для меня стало максимально понятно. Единственное, что я не смог вспомнить его отца, не так часто я видел его в детстве, но это меня не удивляло, все мужики в то время либо вкалывали как проклятые, чтобы прокормить семью, либо пили как черти, вынося последнее из дома. Какой дорогой шёл отец Вадима меня не беспокоило, меня лишь волновал тот факт, что с нами примерно в одно и тоже время случилось вот такое. И вот теперь я понимал, что быть может, именно по этой причине судьба и свила нас в это время и в этом месте. Вполне возможно, что именно сейчас и мне и ему нужен кто-то вот такой, кто-то не задающий кучу ненужных вопросов. И пусть, между нами, чудовищная пропасть, но сегодня над ней возник мостик, тот хрупкий мостик, по которому надо пройтись, полностью доверяясь его надежности и необходимости. Пройтись, что бы стало легче, чтобы просто по-человечески скинуть этот камень с плеч, раз и навсегда. И если судьба в качестве проводника даёт мне Вадима, значит так надо, значит именно сейчас нам необходимо это двоим.
И тут мне показалось, что я слышу слова моего умирающего друга. Перед своим уходом он мне сказал:
— Старик! Прекрати быть такой задницей. Не все и не всё в этой жизни выглядит таким как есть. Иногда надо уметь видеть в малом, нечто более глобальное, нечто, что нужно тебе любой ценой, здесь и сейчас. И если воспринимать всё так же в штыки как ты любишь, то просрёшь все подачи судьбы, а рано или поздно она их прекратить тебе слать. Я знаю, что ты любишь убеждать меня, что вокруг нас полно пустых и эгоистичных. Истуканы как ты говоришь. Но не все такие, поверь. Люди есть, настоящие люди.
В тот миг я будто сидел возле его больничной койки напротив него, а не стоял посреди города напротив Вадима, я настолько явственно слышал его слова и понимал их, что немного стало не по себе.
Я не помню в какой момент моего витания в собственном разуме я произнес, глядя в глаза-рюмки:
— Вадим, брат, может посидим, где ни будь, выпьем, закусим, что мы стоим тут как два тополя?
Вадим тут же согласился, я, конечно, этому не удивился, но еще каких-то пять минут назад, для меня это согласие с его стороны было бы обусловлено лишь одной причиной, сейчас их как минимум стало две. И я был этому безгранично рад.
— Давай зайдём в какой ни будь кабак, я угощаю? – не задумываясь предложил я.
— Да ты чё? Где я и где все эти хмыри, меня не пустят тупо, да и зачем это, пошли к моему дружбану, он тут рядом живёт, мы как раз поминали сидели батю, я за сигаретами выскочил. Петрович мировой мужик, старик, с отцом дружил, уважишь его, ему будет приятно.
Я согласился, мне в принципе было бы даже комфортнее посидеть подальше от всевидящих, осуждающих чужую жизнь глаз. Сейчас мне нужен был уют компании Вадима, его понимание и простота. Да и старик был бы кстати, хоть про отца Вадима рассказал бы, а то как-то неудобно всё же было, что так и не вспомнил его.
Мы прошли буквально сто шагов вдоль какого-то детского садика и завернули в сторону одной из бесчисленных пятиэтажек, так похожих на ту, в которой я с Вадимом рос. В какой то момент мне вспомнилось как иногда мы с ним вот так же возвращались со школы и от этих воспоминаний стало еще комфортнее. Затем мы зашли в подъезд, Вадим шёл первым, открывая не хитрый кодовый замок. Я видел, как он подымается по первому пролёту слабоосвещенных ступеней, точнее того, что от них осталось, я опустил голову что бы убедиться в их древности, они были истёрты как те, по которым мы однажды поднимались с другом, пытаясь преодолеть бесконечные ступени, ведущие в монастырь Тиксе в Индии. Воспоминание той поездки ожили яркими красками, умиротворённостью и беззаботностью проводимого времени, и я поймал себя на мысли, что всё правильно, что всё так как и должно быть, что именно так я и должны проститься с тобой мой друг.
Я закрыл глаза что бы еще больше осознать и прочувствовать близость той поездки.
Не знаю сколько времени я был в отключке, голова гудела, в глазах мельтешили чёрные точки. Я прикоснулся рукой к затылку, волосы были влажными, поднёс руку к слабому свету, кровь. На мне не было ни куртки со всем содержимым, ни ботинок.
В голове была лишь одна мысль.
«Показалось, блядь, всё же ты брат не прав, всё же истуканы. Спи спокойно.»
