Фурункул перевёл дух, видать, действительно страшно ему вспоминать ту историю — весь побледнел, руки дрожат, словно осенние листья на ветру, того и гляди отвалятся. А куда он потом, без рук-то?
— А ты сведи нас, Дядюшка Фурункул, к двери той, авось с нами не так страшно будет? — осторожно спросил Гуглин.
— Да ну вас, куда на ночь глядя собрались! — сплюнул Фурункул и постучал себе по лбу, — завтра с утра пойдём, а сейчас давай на боковую! Я вам соломки ещё принесу, чтобы помягче было.
***
На рассвете выдвинулись путники во главе с Фурункулом к таинственной будке. Напихал он им, как это водится, полные сумки гостинцев всяческих.
Путь, да ещё с такой ношей, показался странникам не близким. Наконец, увидали они ржавую, накренившуюся на один бок, будку. Жутко им стало, коленки затряслись, да деваться некуда, раз уж взялись товарища спасать.
— Ну вот и пришли, — дрогнувшим голосом произнёс Фурункул. Обнял их по очереди, смахнул выступившую скупую слезу и стал напутствовать:
— Вы там, того! Ни с кем не разговаривайте, ничего не касайтесь. Найдёте Пироги — и сразу обратно. А я сюда каждый день приходить буду, ждать вас.
Путники переглянулись и стали аккуратно утрамбовываться в будку. Ну как, аккуратно, словно сельдь в бочку. Фьюри непристойно ругался на чём свет стоит, когда его вталкивали в узкую металлическую коробку. Зажатый в ногах Пин что-то пищал, а Ариэль сконфуженно фыркнула, уткнувшись грудью в лицо гнома, отчего тот даже позабыл все матерные слова. Гуглин же, опираясь посохом о болотистый берег, пытался пропихнуть спутников поглубже да утрамбовать поплотнее. Наконец, ему это удалось, Фурункул прикрыл за ними дверь и кивнул на прощание.