Он не брал на себя грех. Он был только орудием. Кто-то другой изобрел виды смерти, виды наказания, виды клейма и придумал исполнителя. А потом стал презирать его. из трусости, снимая со своей души вину, чтобы не терзаться: а было ли все верно узнано, доведено и проверено? А имею ли я право решать о чужой жизни? а все ли предусмотрено?

                А тут…совесть чиста. Не он, некто призрачный убил того или иного человека! Нет, не он! Это сделал Палач!

***

                К жертвам – сочувствие.

                Если они молоды, если они красивы, то вне зависимости от их преступлений, всегда найдется сочувственный вздох и взгляд.

                Вор? Убийца? Отравительница? Грабитель? Налетчик? Неважно… кто-то всплакнет – пусть и лицемерно, но все же, проявит некое понимание, а кто-то покачает головой и скажет:

-Такие времена!

                Как будто бы время оправдывает преступление.

                А если же речь идет о памфлетистах, что порочили имя короля, о мятежниках, то тут обычно шум. Тут всегда нет равнодушия.

                Кто-то грозит и предлагает кару еще более страшную, чем предписал закон. И даже Палачу становится иногда жутко.

                А многим сочувствуют:

-Он не виновен!

-Да так им всем и надо!

-Ну, я вас всех…

                Бывает и самосуд. Тогда Палач остается без жалования за эту смерть. Но и это не его вина. Это вина стражи, что не доглядела, вина тюрьмы, вина судов.