Обычный зимний вечер. В нем не было ничего особенного, разве что сильный мороз сердито бил по щекам прохожих, чуть ли не силком запихивая их в юркие маршрутки да маленькие магазинчики. Луна все так же светила, как и каждую ночь; звезд же было не видать.
«Прячутся…, — подумала незнакомка, глядя на пустое небо, — наверняка прячутся. А может они боятся? Хотя чего им бояться-то».
Девушка поправила шарф, шумно выдохнула и покачала головой. Мороз, обступивший ее со всех сторон, внезапно ударил под дых, выбив остатки кислорода из легких; девушка закашлялась. Спрятала нос в капюшон, руки в карманы — и пошла, нет, побежала вперед.
Все люди зимой похожи на пингвинов. Такие же овальные, черно-белые, с красными носами. Они нелепо качаются, переваливаются, падают; вот только они встают, встают до тех пор, пока хотят это делать. Незнакомка, убегающая вперед, ничем не отличалась. До этого она, вообще-то, спешила на праздник, но только вот какой — она сама успела позабыть. Да и не было у. нее задачи это вспомнить — главное в такой мороз добежать до теплого места, а там уже видно будет.
Фонари мягко застилали улицы покрывалом света. Они, пожалуй, были единственными, кто действительно был рад несчастным с улицы — светили в ночи, провожали дальше. Некоторые добродушно подмигивали. В такой мороз никому не хотелось стоять, а они все стояли и светили, словно бы по доброй воле. И хотелось верить в то, что они никогда не перегорят, что они будут светить здесь всегда. А вот чего не хотелось — так это думать о том, что скоро их, тепло улыбающихся, смеющихся в сумерках старичков, демонтируют. Когда-нибудь это ведь должно случится. И если случится, то никто не успеет с ними проститься. Они уйдут тихо, так же тихо, как каждое утро на покой уходит луна, становясь все меньше и меньше, пока окончательно не пропадет с небосвода. Тогда-то улица и ощутит гнетущее, склизкое чувство одиночества.
