По ту сторону Одержимая

Учебный год закончился. Выпускники разъехались кто куда. У общежития местной ткацкой хлопчатобумажной фабрики собралась группа молоденьких девчонок, бурно обсуждая как разместились, откуда приехали в наш город. Заметив приближающуюся молодую женщину девчонки притихли. Надежда, так звали женщину, предложила пройти в учебное здание. При фабрике работало фабрично-заводское училище, где рабочая молодежь могла не только закончить среднее образование, но и получить несколько рабочих специальностей без отрыва от производства. Новичков уже успели просветить, кто такая Надежда.

Когда-то она такой же шестнадцатилетней девочкой приехала и устроившись на фабрику, с отличием закончила ФЗУ, получила направление в институт, была передовиком на производстве и как молодой специалист два года назад получила квартиру. И это в 32 года. Личная жизнь у Надежды как-то не сложилась. Уж очень резким был у нее характер и не одного кавалера она жестко выпроводила за малейшие прегрешения или неуважение. И для себя Надежда уже решила, что будет жить одна, если уж не складывается. Острые языки дали ей в свое время прозвище «бетонщица», когда один из неудачливых ухажеров сказал, что она железобетонная тетка, имея ввиду ее непреклонный характер. Вот такая женщина была наставником у молодежи.

Все шло своим чередом, но однажды, железобетонное сердце Надежды дрогнуло, когда по распределению на фабрику приехал работать молодой инженер Мирон Иванович. Именно по имени отчеству с первого дня звали все сотрудники двадцатисемилетнего парня, за его знания, обстоятельность в работе, умение ладить со всеми от высочайшего руководства до каждого рабочего. Разумеется, Мирон Иванович не был обделен женским вниманием, работая в женском коллективе. Только никому он не отдавал явного предпочтения. То, что Надежда сохнет по Мирону, не долго было секретом. Молодые девчонки похихикивали за ее спиной, что мол старуха и все туда же, ведь старше на семь лет, да он и не посмотрит в ее сторону. Надежда старалась не замечать этих слухов, но сердце все равно замирало и краснели щеки, когда по работе приходилось общаться с Мироном.

Раз, в конце августа, по поручению профкома молодежь готовила мероприятие, литературно-музыкальную композицию и концерт ко Дню Знаний для детей сотрудников. И Надежда, и Мирон принимали участие. Собирались в Красном Уголке фабрики. Молоденькие ткачихи хихикали и переглядывались, глядя как неловко себя чувствует Надежда и ради шутки заперли их в помещении. Надежда попыталась стучать в запертую дверь, строго призывая шутниц к порядку. Те только посмеялись и умчались в буфет, купить что-нибудь перекусить.

— Надь, не обращай внимания на их глупости, — в конце концов произнес Мирон, — лучше подойди, помоги немного.

— Их шутки переходят все границы, — строгим голосом ответила она, — Чем помочь?

— Вот здесь придержи, прикручу декорацию на стойку. Прибегут сейчас, извиняться будут. Зачем так реагировать?! Это они ростом выросли, а шутки детские остались. Тем более, что это неправда.

Неожиданно для нее самой, на глаза Надежды навернулись слезы.

— Надь, ты чего? – растерянно проговорил Мирон.

Не в силах сдержать слез, Надежда закрыла лицо руками и отвернулась. Ей казалось, что этому соленому потоку не будет конца. Как-то особенно щемяще ощутилось одиночество и то, что Мирону она безразлична. Он пытался ее успокоить, гладил по волосам, уговаривал выпить воды, грозился написать докладную на обидчиц. Наконец Надежда смогла говорить:

— Не надо… Ни докладную писать… ни жалеть меня не надо.

— Надь…

— Это же правда, Мирон Иваныч…

— В смысле? Что правда?

— Да, вот, о чем они шушукаются, то и правда.

Мирон ошарашенно смотрел на Надежду.

— Много думала я… обо всем. О жизни своей. Мне за тридцать уже. А ни ребенка, ни котенка… Мирон Иваныч, я не надеюсь ни на что. Ты моложе меня… Только выслушай. О замужестве я давно уже мечтать перестала. Только ребенка хочу… дочку. Чтоб на тебя похожа была. Чтоб глаза такие же карие… ресницы… чтоб губы как… — и шагнув к Мирону прикоснулась кончиками пальцев к его губам. Через секунду отпрянула, краска залила ее щеки и потоки слез снова побежали из глаз.

Мирон выронил отвертку из рук.

— Надь, ты не плачь. Я не знал… Не думал…

Надежда вытащила носовой платок, отвернулась, чтоб вытереть лицо. Мирон приблизился к ней, осторожно положил руки на плечи. Постоял так минуту и поцеловал ее в затылок. У Надежды подкосились ноги от его прикосновения и Мирону пришлось усаживать ее на стул. В замке повернулся ключ и в Красный Уголок вбежали шутницы с пакетом пирожков.

— Ну, что, дошутились? Видите, что наделали? – накинулся на них Мирон. Те замерли ошарашенно, увидев Бетонщицу заплаканной и бросились к ней успокаивать со всех сторон:

— Тетечка Надечка, прости! Мы дурочки!

— Пожалуйста, препожалуйста! Мы больше никогда так шутить не будем!

— Мы пирожки принесли, тетечка Надечка! Вы покушайте, пожалуйста!

Надежда улыбнулась сквозь слезы:

— Тетечка Надечка!.. Баламутки и вертихвостки! Что вам еще сказать?! Выкладывайте свои пирожки. Чайник в шкафу, вон там, и сахар.

В последний день лета, совпавший с выходным, прошел праздник. Первоклашки получили в подарок по портфелю и кое-какие принадлежности. Концерт прошел весело и слажено. Организаторы получили благодарности. И, как-то само собой получилось, что Мирон в этот вечер провожал Надежду, и, как-то само собой вышло, что в этот вечер он остался у нее. И на следующий день. И на следующий. Об этом сразу стало известно всей фабрике. Их провожали любопытными глазами, не стесняясь обсуждали за спиной, откровенно хихикали. Надежда первой начала разговор, что так продолжаться не может:

— Мирон Иванович, ты пойми, я старше тебя. Ты никогда не должен испытывать чувства вины. Это было мое решение, ты поддался порыву. Пожалел меня. Если случится чудо и я забеременею, то буду самой счастливой женщиной на свете. Поверь, никогда ты не услышишь от меня упреков или претензий.

— Надь, я мужчина и должен нести ответственность за свои поступки!

— И ты пойми, я взрослая женщина! Тебе семью создавать надо с кем-то помоложе. Ты посмотри, сколько девчонок молодых вокруг. Хорошие, умницы! Если у нас не сложится, я же не смогу себе простить, что испортила тебе жизнь.

-Надь…

— Не перебивай и подумай! Ты знаешь, что решений своих я не меняю. Ведь не гоню же тебя совсем. Приходи. Приходи, когда нужно будет поговорить. Или помолчать.

Мирон долго противился. Ни доводы, ни уговоры не изменили решения Надежды. Когда через пару недель он вернулся в общежитие, одни его поддержали, нечего, мол, со старухами связываться. Другие осудили, что Надежда не заслуживает такого. Третьи советовали настоять на своем, потому что все-таки у нее уже своя квартира. Мирон молчал с непроницаемым выражением лица. Да и Надежде пришлось несладко. Пришлось выносить все от откровенного ехидства до слюнявого сочувствия. Несмотря ни на что, она была счастлива. Счастлива, потому что то, на что она так надеялась, случилось. Надежда была беременна. К новому году это заметили все. Пришлось пройти через заседания профкомов и парткомов. Она была непоколебима. Никаких жалоб и заявлений писать не стала. Ко всеобщему удивлению их отношения с Мироном продолжали оставаться вполне приятельскими, добрыми, хоть их любовная связь и прекратилась. В конце концов все их оставили в покое. Первого июня Надежда родила дочь. Беременность без осложнений и угроз и роды образцово-показательные, не смотря на опасения врачей и страшный диагноз «старо родящая». Дочь Надежда назвала Анечкой.

Встречали их из роддома все, кто не на смене. Надеждины подопечные приготовили все, что только можно было придумать для мамы и ребенка. Забегали в свободное время по очереди, кто помочь по дому, кто в магазин сбегать. Мирон тоже был частым гостем. Его Аннушка, так он называл дочь, ни в чем не нуждалась, хоть Надежда и не настаивала на признании отцовства или на алиментах.

Незаметно летело время. Анечка пошла в ясли, в садик. И осенью уже первый класс. Мирон продолжал заботиться о Надежде с дочерью. И, как они договаривались в свое время, приходил поговорить. Или помолчать.

***

Все изменилось, когда в городок переехала семья нового главного инженера фабрики. Точнее семья состояла из главы семейства Аркадия Романовича и его дочери Эльвиры, к тому времени выпускницы столичного нархоза. Об Аркадии ходили слухи, что он парашютист, то есть работал в министерстве легкой промышленности республики и был отправлен к ним на периферию за внебрачную связь и развод матерью Эльвиры, в наказание.

Жизнь Аркадия Романовича складывалась как по писаному. После школы институт, комсомольский активист, на последнем курсе женитьба на первой умнице и красавице института Инессе, магистратура, кандидат в члены партии, быстрый карьерный рост на производстве, рождение Эльвиры и один из самых молодых министров в республике в итоге. Работы он никогда не боялся, жизнь била ключом, детей только больше у них не получилось к обоюдному огорчению. Пока с Аркадием Романовичем не случилась роковая страсть, которая изменила все в жизни их семьи. Роковой красоткой была руководитель одного из отделений республиканского центра развития ассортимента и моды. Вот так витиевато называлось учреждение, где та работала. Ради нее он ушел из семьи. Эльвире к тому времени было уже пятнадцать. Она была избалована, своенравна, упряма до безумия. После развода Эльвира осталась с матерью. Погоревала она из-за родителей недолго. Быстро научилась извлекать максимальную выгоду из ситуации, манипулируя отцом, и играя на его чувстве вины перед своим ребенком. Инесса была женщиной благоразумной, предпочла сохранить хорошие отношения с бывшим мужем, сама она была не последним человеком на производстве, возглавляя отдел сбыта. Какое-то время ей удавалось держать дочь, что называется, в узде. Эльвира стала совершенно неуправляемой, когда Инесса решила устроить свою личную жизнь. Закатывала матери истерики, кричала, что она уже старуха, что ей почти сорок и в столь почтенном возрасте пора про пенсию думать, которая не за горами. Однажды она так далеко зашла, что получила пощечину от матери. Это стало просто потрясением. Впервые в жизни на нее подняли руку. Успокоилась Эля только после долгого разговора с отцом. Со временем все вроде улеглось. Эльвира в новым мужем матери вежливо терпели друг друга. Школу она закончила с медалью, поступила в институт народного хозяйства, изучать экономику. И… влюбилась. Или думала, что влюбилась. Ее избранником стал второкурсник Анатолий. Их отношения быстро стали очень близкими. Не стесняясь она приводила его домой. Бывало Анатолий оставался ночевать у Эльвиры. Он был совершенно очарован ею. Спокойный, уравновешенный, начитанный парень. Он был готов все сделать для своей девушки. И когда Эльвира узнала, что Инесса ждет ребенка, ее возмущению не было предела. Истерика, которую она закатила матери и ее мужу закончилась тем, что пришлось вызвать скорую. Прибывшая бригада не знала кому больше нужна помощь, матери или дочери. В тот день Анатолий впервые привел ее к себе домой. То, что родители Анатолия погибли, когда он был еще ребенком и что воспитывал его дядя, Эльвира знала. Дом был разделен на две половины. В одной половине Анатолий и дядя Федор жили. Вторая половина открывалась только когда к дяде Федору приходили гости. Именно так их называл Анатолий. Федор оказался гораздо старше, чем она думала или же это показалось ей из-за того, что у него были седые волосы и аккуратно подстриженная бородка. Впервые увидев девушку своего племянника, Дядя Федор долго смотрел на нее тяжелым взглядом, что Эльвире стало не по себе. В этот вечер Эля узнала, что дядю Федора считают колдуном. Что гости приходят к нему не просто так. Кому-то из них надо погадать, кому-то кого-то приворожить, кому-то какой-то оберег сделать, кому-то денежные потоки открыть, кому-то дороги. Все это было столь похоже на сказку, что Эльвира забыла о своих проблемах.

Уже ночью, когда все гости дяди Федора разошлись, у них состоялся долгий разговор втроем. Впервые с ней говорил взрослый человек, как с равной. Дядя Федор не старался подобрать приятных слов, он прямолинеен и даже груб. Он говорил о том, что они оба еще слишком молоды и плохо понимают, что творят, что их интимные отношения могут привести к нежелательной беременности, а ребенок, зачатый от легкомысленной связи, изменит жизнь их обоих. И изменения эти никому из них троих ничего хорошего не принесут. Эля долго думала над этим разговором. Она и раньше не регулярно предохранялась, но через несколько дней выкинула свои противозачаточные. Она перестала ссориться с родителями, наоборот стала проявлять интерес к беременности матери, с головой ушла в учебу, даже Анатолий стал появляться в их доме гораздо реже. Когда у Эли родился маленький братик, ее искренне восхитил этот крохотный человечек, она подолгу внимательно разглядывала его, особенно когда малыш спал. Ее маленький братик был беспокойным и крикливым. Однажды сославшись на то, что плачь по ночам не дает ей готовиться и она не высыпается, Эля поговорила с родителями и общим семейным советом было решено — она переезжает к отцу. Галина, жена отца, восприняла это без энтузиазма, но поначалу смирилась и была даже удивлена тем, что дочь Аркадия изо всех сил старается наладить с ней хорошие отношения.

В свое двадцатилетие Эля отмечала на удивление скромно, только родители со своими половинками и Анатолий. А наутро, сидя в своей комнате с тестом на беременность, чуть не подскочила увидев две полоски. Никому ничего не сказав, она стала ждать. Прошло больше месяца и купив бутылку крепкого пива и чекушку водки она, преодолевая отвращение, выпила и то, и другое, запивая водку пивом. Когда почувствовала, что пьянеет, пошла к дяде Анатолия, зная, что того нет дома. Ее пьяная истерика длилась долго. Она рыдала, кричала, что все сделала, чтобы этой беременности не случилось, что ее родители откажутся от нее и выгонят на улицу с ребенком, что она наложит на себя руки. Федору пришлось поить ее отваром, чтобы успокоить и снять опьянение. Он еще надеялся, что девушка проспится и передумает. Но она не передумала. Мучаясь от похмелья, она попросила Федора избавить ее от ребенка. Тот наотрез отказался, тогда Эля стала грозить, что пойдет в больницу. А оттуда обязательно сообщат ее отцу и тот со света сживет и его, Федора, и Анатолия. Когда были исчерпаны все ее доводы и Федор наотрез отказался, Эльвира переменилась в лице.

— Значит так, дя-дя Фе-дя! Если ты не сделаешь то, о чем я прошу, напишу на Толичку заявление о том, что он меня изнасиловал и принуждал к сексу постоянно. А узнав, что я беременная стал избивать, потому что не хочет иметь этого ребенка. А ты подвергал меня гипнозу, чтобы я не смогла никому на вас пожаловаться.

Федор понял, что Эла не шутит. К тому времени она уже достаточно много узнала о способностях Федора. В конце концов он согласился:

-Хорошо… пошли на ту половину. Только учти, за все поступки, особенно такие, взимается плата. И расплачиваться придется. Раньше или позже.

— Мне плевать, что будет позже и будет ли эта самая расплата!

— Будет. И то, что будет сейчас приятным не назовешь.

— Переживу.

— Тогда ложись сюда, — Федор указал на старинный кожаный диван с высокой спинкой и круглыми подлокотниками.

К тому, что произошло позже Эла готова не была. Федор вытащил пучок каких-то сухих трав, зажег, потушил пламя, окурил дымом от тлеющего букетика помещение, произнося при этом на распев какие-то странные слова, прямо пальцами затушил тлеющую траву, и этой копотью нарисовал знаки на лбу, уже не на шутку начавшей волноваться девушки и у себя. Затем он поднес ладони к черной незажжённой свече, что стояла на столе, прикрыл ее ладонями, как будто пытался защитить пламя и сосредоточился на фитиле. Через какое-то время фитилек задымился и вспыхнул. Федор подержал руки возле пламени, потом провел по очереди одной и другой ладонью через пламя, сложил ладони и принялся шептать какой-то наговор. Черная свеча на столе то почти затухала, то разгоралась с новой силой, то начинала коптить так, что на стол медленно падали хлопья сажи. Это продолжалось, пока пламя не выровнялось. Тогда Федор разнял ладони и провел руками над животом Элы, не прикасаясь к ней. Она боялась даже вздохнуть от того ощущения, что исходило от рук Федора. Ей показалось, что какая-то мощная волна необъяснимой силы исходит из его ладоней и проникает внутрь ее тела. Эта волна перекатывалась и достигла плода. Она буквально почувствовала, как внутри нее что-то сжалось, как будто судорога пронзила низ живота и Эла кусала губы, чтобы даже не застонать от боли. Через несколько минут ее стало тошнить, появились рвотные спазмы, голова кружилась, горячая волна прокатывалась раз за разом вниз живота. Казалось это длится бесконечно долго. Судорога скрючила все ее тело, в корчах она стала сползать с дивана и в этот момент горячая волна побежала по ногам. Стоя на коленях, держась одной рукой за диван, другой за стол, она видела, как Федор подставил ей между ног медицинский лоток на пол, и темная густая кровь стала капать на дно. Через минуту туда выпал плод, ее нарождённый ребенок, покрытый полупрозрачной голубоватой кожей и сеточкой мелких сосудиков. Эла содрогнулась от отвращения и запаха, который распространился. Через несколько минут она смогла с трудом подняться на ноги. Кое как, захватив полотенце, она вышла на улицу. Держась за стену прошла в жилую половину, умылась, привела себя в порядок и покачиваясь от слабости побрела к калитке. Федор окликнул ее. Эла оглянулась. Федор стоял в пороге, держа в руках лоток. Он был бледен, темные круги залегли под глазами.

— Я знал… с первого дня, как увидел тебя…

— Бредишь? – зло усмехнулась та.

— Теперь мы повязаны кровью не рождённого ребенка. О расплате не забывай. Придется…

— Да пошел ты!

Через неделю Эльвира была в полном порядке. Дома вела себя паинькой. Мило щебетала с Галиной. Навещала Инну с маленьким братиком. Какое-то странное тепло разливалось в душе, когда она возилась с ним. Продолжала встречаться с Анатолием. Перед ноябрьскими праздниками наведалась к Федору. От него вернулась домой и выставила на праздничный стол бутылку любимого сухого вина Галины. Отец к вину никогда не прикасался. Эла тоже пить не стала. Галина же выпив пару бокалов на удивление сильно опьянела, чего с ней раньше не случалось. Наутро проснувшись с головной болью, мачеха приняла анальгин. Таблетка не подействовала. Промучившись до обеда, женщина пошла на кухню чтобы выпить еще одну таблетку. Открыла холодильник, на глаза ей попалась вчерашняя бутылка. Галина отчетливо почувствовала вкус этого вина и нетерпеливо открыла бутылку. Оглянувшись взяла стакан, вылила воду, которой хотела запить анальгин, наполнила до краев вином и выпила залпом, вытерев губы ладонью. С этого дня выпивать она стала все чаще.

Уже через год Галина изменилась до неузнаваемости. Стала раздражительной, скандальной. Крик могла поднять на пустом месте. Без спиртного не могла ничего есть. Похудела. С ней стали случаться запои. Она брала больничный и могла пить по несколько дней подряд. Когда Галина напивалась она менялась и внешне. Ее лицо приобретало сизый оттенок, вокруг глаз проявлялись темные круги, роскошные волосы становились тусклыми висели паклей. Ноги стали худыми и жилистыми с выступающими венами. Галину уволили с работы после того, как она набросилась с кулаками на коллегу, которая заметила ей, что нее несет перегаром. Начался очередной запой. Не найдя дома спиртного, она села за руль и по пути в магазин разбила машину. Скандал с ГАИ удалось кое-как замять. И Аркадий поместил жену в клинику. Выйдя из запоя в больнице Галина рыдала, прося прощения у мужа и Элы, клялась, что больше никогда не притронется к спиртному. Дома она продержалась неделю. Ее следующий срыв произошел на официальном банкете в министерстве. Она напилась до невменяемого состояния, устроила скандал с женами коллег Аркадия, ее вырвало на фуршетный стол. Она упала у этого стола, стянула на себя скатерть и в довершение всего описалась. Аркадию Романовичу пришлось долго извиняться. Потом снова клиника и снова все повторялось сначала. Эля искренне жалела отца. Даже ухаживала за Галиной, когда та напивалась. В конце концов пить Галина стала в подворотнях с кем попало. Терпение Аркадия лопнуло, когда Галина напившись до бесчувствия даже перестала реагировать на то, кто из собутыльников имеет с ней половые отношения. Аркадий определил ее в хорошую психиатрическую клинику и оформил развод. К выписке из клиники Галина была разведена и имела в своем распоряжении однокомнатную квартиру. Пока отец занимался оформлением документов, Эльвира наведалась как-то раз к Федору. Анатолий в то время уехал работать по распределению после защиты. Через полгода должна была защищаться и Эла.

— Дядя Федор, а что это ты такое сделал с моей мачехой?

— Это все, что тебя интересует? Я думал ты про Анатолия расспросить пришла?!

— Да, что с Толичкой-то случится?! Ты ж его всеми мыслимыми оберегами снабдил, наверно.

— Беса я ей подселил хмельного.

— Чтоооо? Кого-кого?

— Хмельного беса. Ни в какой клинике ее не вылечат.

— Ну ты силен! — засмеялась она в ответ, — А ты, дядь Федь, правда в моих просьбах отказать не сможешь теперь?

— А ты, Элочка, лучше пореже с просьбами обращайся. Целей будешь и дольше проживешь.

-Ой, не пугай!!! О себе лучше подумай. Дорога-то в рай давно заказана?

— Куда мне дорога заказана – мое дело! А твое дело – лучше забыть по таким делам ко мне обращаться.

— Так я ж не злоупотребляю. Только в крайних случаях. Когда ну очень надо, — и не попрощавшись повернулась уходить.

Федор окликнул ее:

Анатолию позвони! Он там извелся уже.
Я подумаю.

Сначала уехал Аркадий Романович. После защиты диплома к нему приехала и Эльвира. На фабрике были только рады молодому специалисту, тем более, что Эльвира была обладательницей красного диплома и очень быстро вникла во все тонкости и особенности производственной бухгалтерии.

***

Ее страсть к Мирону началась с первой встречи. Молодой тридцатичетырехлетний холостой мужчина, с огромными перспективами, свободный — вот кто ей был нужен, а не бычок на веревочке Анатолий, хоть он и был очень приятным, умным и весьма хорошим любовником. Она срочно навела о нем справки, разузнала все и даже больше, чем ожидала. Сделала все, чтобы наладить приятельские и максимально доверительные отношения с Надеждой, охотно вызывалась то погулять, то позаниматься с Анечкой. И деликатно все разузнала из первых, что называется, рук.

Мирону понравилось общаться и по работе и просто по-приятельски с молодой, красивой, умной, ухоженной, не кокетливой, не болтливой девушкой. Эльвира тщательно скрывала свое отношение к Мирону. И любые попытки посплетничать о ней и Мироне с Надеждой пресекала, возмущенно заявляя, что у нее есть любимый человек и она ждет его возвращения в столицу после работы по распределению. Этим она снискала уважение даже самых отчаянных сплетниц на фабрике. Не успела она успокоиться, что все идет по ее плану, как известие от Анатолия, что он приезжает в отпуск на десять дней, основательно ее разозлило. Не выказывая ни малейшего недовольства, она поделилась с парой коллег новостью и дождалась, что об этом узнала вся фабрика и начальник отдела сама не спросила, почему бы Эле не написать заявление на отпуск без содержания на недельку. Ведь она так честно ждала своего парня. Посмущавшись немного, она рассыпалась в благодарностях и получила приказ об отпуске без содержания. Перед отъездом она стянула фото Мирона с доски почета. Никто не был удивлен исчезновением портрета передовика производства, такое случалось время от времени. Его фото оказывались со временем в комнатах девчонок в общежитии рядом с портретами любимых актеров.

Встреча с матерью искренне порадовала Элу. Братик, Эдик, очень вырос, болтал бесконечно, рассказывал какие друзья и игрушки у него в садике. Назавтра, Эльвира, собравшись с духом, решительно направилась к дяде Федору. Толичка должен был прилететь под утро, так что времени должно было хватить.

— Здравствуй, дядь Федор!

— Заходи, раз пришла.

— Как вы тут один-то поживаете?

— Не мути! Не затем ты пришла, чтоб про мое житье узнавать?

— Не затем, — подтвердила Эла и выложила фото Мирона на стол.

— Ну?.. – протянул Федор и прищурился, глядя ей в лицо.

— Приворот!

— И только?

— Да! Самый сильный, какой только можешь…

— Всегда знал, что Анатолий тебе особо и не нужен.

— Вот не начинай, а!

— И не подумаю! Давно знаю, что ни перед чем не остановишься. Через отца перешагнула. Невиновную женщину погубила. Надо будет и через мать переступишь.

— Не лечи мне совесть, дядя Федор! В чужую семью не лезу, никого ниоткуда не увожу. Пусть моим будет, то что хочу.

— Вот именно, что… Люди для тебя что, а не кто.

— Да или нет?

— Как солнце сядет, приходи.

Вечером Эльвира еще раз наведалась к Федору, получила от него маленький тряпичный мешочек и подробные инструкции, что делать.

Наутро прилетел Анатолий. От Федора он сразу помчался к Эле. Весь день они провели вместе. Толичка рассказывал, как чудесно в Иркутске. Что там у него большие перспективы, и если Элечка поедет с ним, то как молодой семье, им очень быстро дадут квартиру. Что у него там хорошие заработки. Это точно не входило в планы Элы. Надо было найти причину, чтобы рассориться с Анатолием раз и навсегда. И такая причина нашлась. В кафе они встретили университетских друзей и слово за слово, решили поиграть в покер. Увидев Толичку за игрой, Эла сразу поняла, что Толик игрок. Более того, когда он проигрывает, не контролирует своих эмоций. Когда среди ночи Эла попыталась оторвать парня от игры, и попросила, чтобы он проводил ее домой, он впервые нагрубил ей. Позвонил он ей уже к обеду. Извинялся. Эла с готовностью его простила и во время встречи, этим же вечером стала сама расспрашивать про покер, то как и когда он научился играть, бывал ли в казино, много ли выигрывал и прочее. Добилась того, что Анатолий взахлеб начал рассказывать обо всех своих играх, выигрышах и проигрышах. Оказалось, что стресс от проигрышей Толик снимал водочкой. Эльвире осталось только провоцировать Толичку на игру и останавливать его в самый разгар. Несколько дней хватило, чтобы тот проиграв, залил стресс, и разругался с Элой в пух и прах. Обиженная, она уехала на следующий же день и оборвала все контакты с ним.

По возвращении она удрученно поделилась своим «несчастьем». Ей все сочувствовали, жалели. А подсыпать содержимое пакетика Мирону вскоре возможность представилась. Надежда сильно простудилась, запустила лечение, началось воспаление легких и ее с высокой температурой пришлось госпитализировать. Эла с готовностью вызвалась пожить у Надежды, приглядывать и заниматься с Анечкой. Мирон заходил чуть не каждый день и Эльвира, усаживая его перекусить подсыпала ему в тарелку то, что привезла от Федора. Этого ей показалось мало, и она провела еще один ритуал. Натерла тело водой с медом, потом водой с солью, и обтерлась чистой водой каждый раз читая заговор:

— Тело моё бумажное, кожа-белая, кровь-солёная, любовь к рабу Божьему Мирону-сладкая. Я грудью вдохну, головушкой буйной тряхну, ногой босой по сердцу раба Божьего Мирона пройду. Чтоб ему ни одной тёмной ночки не спать, не лежать, отца да матери ни вспоминать, друзей не собирать, только обо мне мечтать . Чтобы меня одну, Божью рабу Эльвиру, 12 лет не забывать. Ешь любимого, тоска, хоть ходячего, грызи его, тоска, хоть лежачего. Никто моё заклятье не отговорит, никто печать мою с любимого Мирона не снимет, красна молодца у меня, красавицы, не отнимет. Сох бы он, усыхал, покоя и продыха бы не знал ко мне, рабе Божьей Эльвире. Кто из моря-океана всю воду выпьет, из широких полей траву выщиплет, только тот мой приговор переломит, а другой-иной никогда не сможет. Будут слова мои крепки да лепки. 12 лет держаться, 12 лет лепиться. Ключ. Замок. Язык. Аминь!

Слила воду из тазика в бутылку и подливала понемногу Мирону в чай. Ко времени выписки Надежды из больницы, приворот и прикорм так подействовали на Мирона, что о чем бы он ни говорил, чем бы ни занимался, все его мысли заняты Эльвирой, что она сказала, как она смотрела, как она прошла, в чем сегодня одета. Из-за этого наваждения он стал раздражительным, угрюмым. Его общение вне работы свелось к минимуму. Пару месяцев он сопротивлялся навязчивым мыслям об Эльвире. Осунулся. Заходить к дочери стал все реже. Казалось его не радуют их встречи. Надежда пыталась расспросить, что случилось, но Мирон отмахнулся, что все в порядке. И новогодний корпоратив все решил. Он прямо на площади у городской елки рассказал Эльвире все, что чувствует, все, что думает. В душе у нее все ликовало, и она наградила его нежным поцелуем, едва коснувшись его губ.

Свадьба Мирона с Эльвирой была как раз на майские праздники. Зная характер дочери, Аркадий Романович удивился скромности мероприятия. Пара лет пролетела незаметно. Эля проявила женскую мудрость и регулярно напоминала Мирону о дочери, о ее праздниках, о школьных мероприятиях. Единственное, что беспокоило молодую жену, это то что она не забеременела до сих пор. Ее визит в женскую консультацию ничего не дал. Пройдя различные обследования и сдав множество анализов, врачи вынесли вердикт: здорова. Пришлось Мирону пройти ряд обследований. Результат тот же: здоров. Эла наблюдала как растет дочь Мирона, как ее угловатая детская фигура начинает приобретать женственные очертания и мечтала, что и ее дочь будет расти такой же красавицей. Ее младший брат, которого она очень любила, был постоянным напоминанием, ведь у нее сейчас мог быть ребенок почти такого же возраста. Эла поехала к матери. Настоящей причиной поездки был визит к Федору.

— Здравствуй, дядя Федя! – Федор был чем-то занят и оглянулся через плечо на гостью.

— Не все так гладко и сладко, раз пришла?!

— Наверно… раз пришла.

— Говори!

— Дядь Федь, я ребенка хочу.

— Рожай.

— Третий год замужем. Врачи говорят, что мы оба здоровы.

— Ну он-то точно здоров.

— Что со мной не так?

— С тобой все не так!

— Да не наводи тень на плетень!

— Предупреждал ведь, что платить придется…

— Но почему так?

— А тем силам, что твои «хочу» обеспечивали видней как.

— Ты сможешь мне помочь? Пожалуйста…

— Аа, теперь пожалуйста… Я ждал тебя. Знал, что придешь. Знал с какой проблемой. Как знаю, что понесешь. Скоро. И не один раз. – при этом Федор недобро усмехнулся.

— Ты-то не меньше меня замарался. А живешь вон, ничего. И время тебя не меняет.

— Время всех меняет. И плачу я давно уже.

— Толичка как?

— Спросила все-таки. Пошли покажу.

Только повел он гостью не на жилую половину, а в летнюю кухню – маленький, отдельно стоящий домик из одной комнатки. На стареньком диванчике откинувшись на спинку и запрокинув голову сидел Анатолий. В этом болезненно бледном человеке трудно было узнать прежнего Анатолия.

— Он болен?

— Болен. – глухо ответил Федор и задал рукав замызганного свитера, — В дом его не пускаю. Так вот в конуре и живет.

Эла ужаснулась, увидев дорожку на его руке.

— Смотри, вот моя плата. Мой род на мне и кончится.

Эла потрогала бывшего возлюбленного за плечо:

— Толичка, что ты наделал? — и попыталась посадить его прямо. Тот уронил голову себе на грудь и из уголка рта на руку Эле потекла слюна.

Назад Эльвира вернулась мрачнее тучи. Она была убеждена, что все это никак не взаимосвязано. Просто Толя всегда был слабохарактерным и позволял собой управлять и манипулировать.

Через пару месяцев Эла обнаружила, что беременна. Мирон готов был готов пылинки сдувать с нее. Когда ребенок зашевелился их радости не было предела. Они обсуждали какое имя выберут для мальчика или девочки. Аркадий Романович радовался, глядя на их счастье. Вскоре среди ночи Эла почувствовала себя плохо. С болями ее увезли на скорой. К утру она потеряла ребенка. Врачи успокаивали, говорили, что бывает такое при первой беременности, что она молодая здоровая женщина и в следующий раз все будет хорошо. В следующий раз было то же самое. Когда третья беременность закончилась выкидышем, Эла поняла, что начинает ненавидеть каждую счастливую мамочку, каждую беременную женщину, за их счастье. К ней вернулся ее стервозный характер. Больше всех доставалось Мирону, и дома и на работе. Когда жена становилась совершенно невыносима, он уходил из дома и ноги сами вели его к Надежде. Он приходил со словами «я пришел помолчать» садился в уголок и молча смотрел как Анечка делает уроки или рисует, потом целовал дочь и уходил. Однажды, после очередного скандала, он пришел со словами «я пришел поговорить» и час рассказывал на кухне Надежде, что не понимает, что с ним происходит, что терпеть Элу становится совершенно невозможно, что иногда он не понимает, почему вообще женился на ней, но как только оказывается вдали от нее его с безумной силой тянет к ней и он идет, зная, что будет очередной скандал.

— А тебя случайно Эла твоя не приворожила? –спросила Надежда, вроде в шутку, чтоб развеселить немного.

— Ну, что за мракобесие, Надь. Ты же современная образованная женщина.

— Как знаешь, тебе видней.

Когда из Министерства пришел на комбинат запрос об отправке квалифицированных специалистов в Монголию по контракту сроком на три года, Аркадий Романович в первую очередь рекомендовал Мирона Ивановича, разумно полагая, что это хорошая возможность молодым сменить обстановку и конечно заработать себе на отдельное жилье. Эла с радостью восприняла известие о длительной командировке. Вдруг смена климата окажет положительное влияние на их проблему.

За те три года, плюс год продления контракта, чуда не произошло. Вернувшись, Мирон с Элой купили квартиру в новостройке, к неудовольствию ее рядом с домом, в котором жила Надежда. Еще большее потрясение она испытала, встретив Аннушку. Угловатый «гадкий утенок», за три года превратился в красивую юную девушку. Поразительное сходство с Мироном мог не заметить только слепой. Никогда ранее Эльвира не испытывала такой оглушающей ненависти. Всякий раз, встречая девочку, она была крайне вежлива и заботливо интересовалась учебой и прочими девчачьими делами. Всякий раз после таких встреч она задыхалась от нахлынувших чувств, кровь стучала в висках, руки дрожали. Более того, она чувствовала, что ее приворот начинает ослабевать, видела, с каким теплом смотрит ее муж на свою дочь от другой женщины, как меняется его взгляд и голос, когда он говорит с Надеждой. Решив не пороть горячку, Эла стала все тщательно обдумывать. Предварительно навела справки о Федоре. Тот жил по прежнему адресу, только Толечки в живых уже не было. Он умер не от передоза, сбила машина. Спасти его не смогли. Это неприятно кольнуло, но не более того. Взяв себя в руки, Эльвира приложила массу усилий, чтобы втереться в доверительные отношения и к Надежде, и к Аннушке. Приглашала девушку на чашку чая, болтала о школе, о выпускном, о мальчиках и постепенно подвела к святочным гаданиям. Несколько почти волшебных рассказок и дочь Мирона сама напросилась к Эле погадать на святки.

Эла срочно взяла отгулы и уехала к маме. Встреча с младшим братом зародила в ее душе что-то теплое. Слезы навернулись на глаза и заметив это Инесса, погладив дочь по волосам стала утешать ее, говорить, что та еще совсем молода и все может еще случиться. Эльвиру это разозлило, и смахнув слезу она поехала к Федору.

Время совсем не изменило его. Вместо приветствия Эла сказала:

— В холодильнике спишь что ли?

— Что-то долго ты ехала ко мне. С месяц как жду, что явишься.

— По-прежнему исключительно учтив…

— Каков привет, таков ответ.

— Я цветочки на могилку Толечке занесла.

— И землицы кладбищенской прихватить не забыла. Кого опять извести решила? Благоверного? Ээээ, неееет. Похлеще гадость задумала, — и выжидательно посмотрел на нее.

Когда Эльвира объяснила, что ей нужно, Федор долго молчал. Та начала уже терять терпение.

— Вот, что, девка… я тебе дам все, что ты хочешь, но ты пообещаешь мне, что это последний раз, когда твоя нога переступает мой порог. Какая бы расплата тебя за это ни постигла, ты не придешь ко мне и просить ни о чем больше не будешь… Ты в этот раз не деньгами мне заплатишь, а золотом.

Эла стянула с пальца перстень и кинула на стол:

— Обещаю! Достал со своими страшилками о расплате и страшном суде!

Федор вынул из старинного шкафа какие-то предметы, завернул все это в газету, перевязал бечевкой и бросил на стол перед женщиной. Жестом остановил, чтоб она не трогала сверток. Взял со стола ее перстень, провел им несколько кругов над приготовленным пакетом и сказав: «Оплачено!»- подтолкнул его Эльвире. Та взяла сверток и не попрощавшись ушла.

До святок оставалось еще больше месяца, и она ежедневно вытаскивала привезенный кулек и гладила улыбаясь.

***

В сочельник все было готово. Встретив Аннушку на улице, Эла смеясь поинтересовалась, не передумала ли та на суженого гадать.

— Не, теть Эла, не передумала. А можно я с подружкой? А то рассказала, а она тоже просится.

— Можно и с подружкой.

— Спасибо, теть Элл. Мы придем!

Глядя вслед девушке та хмыкнула:

— Будет тебе теть Элл…

Вечером Анна с подругой Аленой были у Эльвиры, как и договаривались. Мирон в этот вечер был на дежурстве. Смеялись девчонки от души: они и слушали под чужими окнами, загадывая, какая будет у них жизнь, и кидали через забор ботинки, чтобы носок их указал из какой стороны жених будет. Эльвира сварила кофе. Гадала им на кофейной гуще, а потом как бы между прочим заметила, что все это шутки. Есть гадание настоящее. Алена вызвалась первой. Эла поставила напротив друг друга два зеркала, положила между ними колечко, и они оставили Алену одну. Минут через десять та со смехом вышла из комнаты, объявила, что чувствует себя полной дурочкой. Для Аннушки Элле пришлось кое-что подправить. Она поставила по обе стороны черные свечи, кусочком обгоревшей спички нарисовала на пальце девочки кольцо, поставила непонятные значки на газете, (в ней же она и принесла все необходимое от Федора) и велела смотреть в зеркальный коридор. Сама же оставила девушку и пошла с ее подругой на кухню заваривать чай.

Анна сидела, вглядываясь в зеркальный коридор. В глубине его ей почудилось движение и нарисованное кольцо стало слегка жечь палец. Пламя свечей слегка дрогнуло и она отвела взгляд. В полумраке ей стало казаться, что от символов на газете поднимается легкий дымок. Переведя взгляд снова в зеркальный коридор, она отчетливо увидела, что из его глубины перекатываясь, как через двери приближается зеленовато-черный дым. Где-то в глубине этой наползающей мглы едва вспыхивали маленькие огоньки. «Вот это глюк…» подумала Аннушка, наблюдая, как дым медленно переползает за ближний зеркальный проход, собирается в плотную фигуру и обретает очертания человека в длинном плаще с капюшоном, опущенным низко на лицо. Не в силах оторвать глаз от фигуры, с замирающим сердцем, девушка наблюдала, как медленно поднимаются руки и убирают капюшон с лица. Вот-вот станет видно лицо… И вдруг яркая вспышка ослепила ее. Девушка зажмурилась, поморгала. Резко опустила одно из зеркал, так что одна из черных свечей опрокинулась и воск плеснул на расстеленную газету. Капли попали на нарисованные знаки и газета затлела. Чтобы не разгорелся огонь, ничего не найдя, прямо руками Аннушка стала хлопать по тлеющей бумаге. Слегка ошарашенная она вышла на кухню, где ее подруга с Эльвирой пили чай.

— Теть Элл, я вам там чуть маленький пожарчик не устроила…- смущенно произнесла она.

— Ничего. Не устроила же. Я все уберу, не волнуйся. – улыбнулась та. – Нюсик, что ты там увидела, а? Нюсик! Ну увидела же?!

— Да так, ничего особенного…Просто нечаянно толкнула зеркало…

Через полчаса Эльвира выпроводила девчонок, убрала все и проветрила комнату.

Долгое время ничего не происходило. У Эллы все дрожало внутри, когда она видела Аннушку. Даже себе самой она не могла объяснить, почему так бесит ее эта девчонка. Неужели потому, что ее Мирон любит, единственного на свете родного ему человека. Или эта лютая ненависть от того, что эта бесхитростная девочка, настолько чиста и беззлобна… Даже злость на Надежду как-то померкла и отошла на задний план.

Весна была в разгаре. Девчонки готовились к выпускным экзаменам. Когда Аннушка уходила к себе в комнату и садилась за учебники, мать старалась не отвлекать ее от подготовки. Единственное казалось странным, что на столе у дочери всегда горела свеча, независимо от того, вечер или день. Анна могла часами сидеть и смотреть на горящий огонек, подносить пальцы почти вплотную к огню, проносить руку через горящий огонек.

Экзамены остались позади. В день выпускного бала, выпускники традиционно ходили встречать рассвет. Прогулка по улицам заканчивалась за городом, на высоком берегу реки жгли костер. До утра пели песни под гитару.

— Нюсик, ты куда поступать решила? – толкнула под бок Алена свою подругу, не сводящую глаз с огня.

— Не знаю…

— Как не знаешь? Ничего себе, у нее медаль, а она не знает. Поехали вместе, а?

— Не знаю…

— Нууу… Нюсик! Не куксись. Мне тоже грустно со всеми расставаться, особенно с тобой.

После выпускного Анна стала практически каждый вечер приходить на этот берег. Она разводила костер и могла часами разглядывать языки пламени, как огонь съедает хворост, который она насобирала для костра, как пепел «дышит» на догорающих углях. Вскоре на Аннушкин костер набрела подвыпившая компания. То, что девушка не реагирует на их шутки, показалось двоим из них оскорбительным. Отстав от своих, они подсели к Анне. Ее отрешенность только раззадоривала их. В этот вечер Анну изнасиловали. Она практически не оказывала сопротивления, не в силах отвести глаз от огня. К ужасу Надежды, когда она в шоке увидев дочь, стала расспрашивать кто это сделал, сможет ли она узнать подонков, Аня, посмотрев на мать равнодушным взглядом произнесла:

— Какая разница…

— Нельзя оставлять безнаказанными подонков, Аня!

— Отстань… — равнодушно ответила та и ушла в свою комнату.

Надежда перепугалась не на шутку, когда ее дочь практически перестала выходить из комнаты. Ее прогулки были только до ближайшего магазинчика прикупить свечей. Догорала одна, Анна тут же зажигала следующую. На любые расспросы всегда был один ответ: оставь меня в покое. Однажды, Надежда, придя домой с работы почувствовала запах гари и рывком распахнув дверь в комнату дочери, увидела, что та сидит на полу и наблюдает, как разгораются шторы в ее комнате. Как ей удалось затушить огонь, она и сама не знала. Жирная копоть осела на стенах и мебели. Кое как наведя порядок, Надежда впервые решила обратиться за помощью в Мирону. Она никогда не была у них с Элой дома, иначе было нельзя. Наутро Аннушку отвезли на прием. Лечение в стационаре психиатрической клиники результата не дало. Пару недель она оставалась безучастна ко всему. Из дома убрали все свечи, спички Надежда носила в кармане и не оставляла без присмотра. Анна научилась хитрить, сначала она просто прятала спичинки и очень скоро научилась зажигать их обо что угодно: об обои, об плед, об джинсы. Каждый курс лечения, казалось, только усугублял ситуацию. Мирон помогал, чем мог. Нашел сиделку, оплачивал ее услуги. Эллу это просто бесило. Она не называла Анну иначе чем пироманка и психопатка. Однажды Мирон не сдержался и дал ей пощечину. Элла ушла к отцу. С неделю она ждала, что Мирон придет за ней и попросит прощения. Аркадий Романович только качал головой глядя, как дочь бросается к телефону, как вздрагивает от каждого звонка в дверь. Через пару недель Элла успокоилась и уехала к матери. Вернувшись еще через пару недель, она подала заявление на развод, возможно рассчитывая этим напугать мужа. Но Мирон отнесся к разводу совершенно спокойно. Элла перебралась к отцу.

Аннушке становилось все хуже. Где и как она однажды украла зажигалку никто даже представить не мог. Она заперлась в ванной. Ее сиделка почувствовала запах из-за двери и подняла тревогу. Надежду вызвали с работы, Мирон прибежал сломя голову. Когда выбили дверь в ванную, увидели, что Аня сидит на краешке ванны и прядь за прядью жжёт зажигалкой свой волос. От роскошных густых волос практически ничего не осталось. Мирон сам стриг дочери спекшиеся волосы. Надежде пришлось вызывать неотложку.

Поняв, что дома ей не раздобыть ни спичек, ни зажигалок Аннушка стала сбегать из дома. Она в колготках, босая могла бродить по улицам в любую погоду.

Закончив колледж приехала Алена. Увидев школьную подругу, девушка не поверила своим глазам. Худая, бледная, с темными кругами под глазами, стриженая на голо шлепала по лужам Аннушка.

— Нютик…- ошарашенно пробормотала она.

Аня остановилась, внимательно посмотрела на подругу, едва улыбнулась и погрозив той пальцем сказала:

— Я помню… ты всегда меня так называла…

— Нютик, что с тобой?..

— Они все портят…

— Кто они, Нюточка? — Алена не могла прийти в себя.

Аня рассеянно посмотрела по сторонам, кому-то погрозила пальцем:

— Все они… все… ты их не слушай… врут они…

Тут к ним подбежала сиделка Аннушки и пара соседок.

— Анечка, детка, куда же ты убежала? Мы же тебя обыскались уже. Вон смотри уже замерзла вся. Пошли-пошли, моя хорошая, домой. А ты, девонька, иди себе! Не надо тебе быть тут.

Дома Алена узнала от матери более подробно, что произошло с ее подругой. На следующий же день Алена пришла в храм, поставила свечку за здравие подруги. Выходя из храма, девушка увидела уже знакомый силуэт – Нюточка, бритая на голо медленно брела сквозь моросящий дождь. От щемящей боли в груди у нее перехватило дыхание, и Алена ухватилась за кованую ограду церкви, пытаясь справиться с головокружением. Так она простояла несколько минут.

— Я могу Вам помочь? – раздался за ее спиной мужской голос. Она обернулась и увидела молодого мужчину, лет тридцати пяти. Его внимательный взгляд и искренность в голосе как будто сняли ее дурноту, стало легко дышать и боль в груди отступила.

— Да, чем тут поможешь? – глухо проговорила она и кивнула головой вслед медленно бредущей фигуры.

— Кто это?

— Нюточка…- и Алена взахлеб стала рассказывать, что знала, совершенно незнакомому человеку. Тот внимательно слушал ее не перебивая.

— А, Вы кто? – наконец спросила она.

— Иван. Я к отцу Савелию.

И только теперь она увидела, что мужчина, назвавшийся Иваном, явно одет с чужого плеча. На нем были очень старые поношенные джинсы, свитер на несколько размеров больше, куртка, не менее старая, чем джинсы, была перекинута через сумку, висевшую на плече мужчины на длинном ремне. Его кроссовки годились в лучшем случае для огорода. Описать его черты или приметы Алена бы не смогла, настолько был непримечателен, но взгляд этого человека, казалось очищает воздух вокруг.

Что не так было с Иваном, он и сам не смог бы объяснить, поскольку ничего не знал о себе. Все, что знал, это имя, отчество и фамилия, написанные в его паспорте. Он заметил, что совершенно незнакомые люди очень часто рассказывают ему свои самые сокровенные истории, делятся наболевшим. Для человека, ничего не знающего о себе, он был невероятно начитан во множестве других областей знаний и наук. Его никто не разыскивал и этот человек-загадка автостопом объехал не счесть сколько мест, во скольких храмах побывал, где-то оставаясь на пару недель, где-то задерживаясь на пару месяцев. Именно так он оказался рядом с Аленой в тот день, приехав с запиской к отцу Савелию от протодиакона Кирилла, у которого был алтарником* в течение трех месяцев. То есть он был мирским помощником священнослужителя. В его обязанности входило

контролировать безопасное и своевременное зажжение любых свечей и лампадок, готовить облачение священнослужителей,

подносить вино, просфоры и другие атрибуты церковной службы,

готовить кадила и разжигать в нем огонь, подносить полотенца для вытирания губ при таинстве причащения и наводить порядок в церкви.

Отец Савелий ждал Ивана. Заочно они уже были знакомы.

Через пару дней недалеко от храма Иван встретил двух взволнованных женщин. Из их разговора ему стало понятно, что ищут они девушку по имени Аннушка. Перед глазами сразу встала картина: промокшая до нитки девушка, босая, бредущая под дождем. И Иван предложил свою помощь. Его вело какое-то шестое чувство, он пошел в сторону городского рынка и увидел Аннушку возле шашлычной. Она не отрываясь смотрела на угли в мангале, как с мяса капает маринад и шипит, поднимаясь тонкой струйкой пара. Редкие прохожие старались отводить глаза, не смотреть на нее. Какая-то мамаша, одернула ребенка, показывающего пальчиком на странную девушку. Иван подошел и встал рядом. Пару минут он тоже разглядывал угли в мангале, как от них поднимается жаркое марево.

Аннушка медленно повернулась в его сторону. Он улыбнулся в ответ:

— Бесконечно можно смотреть на горящий огонь, текущую воду и лицо красивой девушки.

Аня кивнула в знак согласия:

— Бесконечно можно смотреть на огонь…

— Тебя мама ищет…

— Наверно…

-Ты замерзла?

Анечка как будто очнулась и не столь рассеянно ответила:

— Мне холодно…

Иван снял куртку и накинул ей на плечи.

— Ты помнишь, где живешь?

— Пошли со мной… а то как куртку заберешь…

— Ты не просто красивая, ты еще и очень добрая.

— Наверно… только мне никто не верит… просто все портят…

— Меня Иван зовут.

— Мама Анечкой зовет…

За таким разговором они не спеша дошли до дома, где жила Аня. С другой стороны длиной пятиэтажной панельки им на встречу спешили Надежда и сиделка. Надежда поблагодарила Ивана и пригласила на чашку чая. Дочь была на удивление спокойна, ее уложили в постель, укутали пледом. За чаем Надежда сказала, что давно не слышала, чтобы ее дочь с кем-то поддерживала связный разговор. Тогда Иван попросил разрешения заходить к ним на чай. Он, с позволения хозяйки прошел по дому. Посмотрел комнату Аннушки, потрогал обгоревшие местами обои, и попрощался.

Ночь для него была неспокойной. Приходили видения между сном и явью. Ему чудилось, будто он летит в зеркальный коридор и из его глубины начинает подниматься жар. В глубине тоннеля вспыхивает огонь и в языках пламени видна фигура худенькой девочки, которая тщетно пытается закрыться от жара руками. Иван протягивает ей руку, но не может дотянуться, всякий раз огонь вспыхивает сильней. И он просыпается. Пытаясь заснуть снова, он начинает чувствовать, как на него падают большие бумажные листы, шелестят, соскальзывают по лицу на пол и вокруг кровати уже целый ворох старых газет. Он протягивает руку и поднимает одну из газет. На ней кривые изображения каких-то символов. Иван пытается прочесть и символы вспыхивают. Газета в секунды превращается в пепел, который просыпается между пальцев. Он берет следующую газету и происходит то же самое. И так раз за разом. Он смотрит на свои руки. Они черны от копоти газетного пепла. И снова он подскакивает на кровати. Сердце бешено колотится. Немного успокоившись, он начинает засыпать и видит Нюточку. Она в светлом сарафане и белой кружевной накидке на голове идет по узкой дорожке, по обе стороны освещенной зажженными свечами. Подходит к Ивану совсем близко, кладет руки ему на плечи, улыбаясь смотрит в глаза. Он понимает, как ему отчаянно ему хочется ее поцеловать. И в этот момент между ними вспыхивает стена бушующего пламени, отбрасывая их друг от друга.

Едва стало светать, когда Иван пошел к отцу Савелию. У них состоялся долгий разговор.

В доме Надежды Иван стал бывать довольно часто. В его присутствии Анечка вела себя почти нормально, улыбалась, рассказывала истории из своего детства. Они ходили гулять по улицам. Аня показала ему все свои любимые места в городке.

Алена как-то спросила у отца Савелия, почему в присутствии Ивана Нюточка приходит в себя, начинает узнавать соседей, старых друзей. На что батюшка ответил ей, что у этого человека душа чиста, как у новорожденного. Что Иван излучает свет, который смывает и пелену с глаз, и хворь с тела, и мрак с души.

Видения Ивана продолжались. Раньше это случалось, когда он начинал засыпать. Теперь же стоило ему задуматься, как он видел Аннушку, всякий раз в белом сарафане и кружевной накидке на голове, как она старается пройти по узкой дорожке по обе стороны освещенной свечами. Иван начал понимать, что для спасения этой хрупкой девушки она должна вступить в брак. Этот брак должен быть освящен церковью. Все его видения вдруг стали понятны. Эта девочка была отдана обманом огненному демону. Договор был написан на старой газете. Эти узы должны быть разрушены. Понимание этого так взволновало Ивана, и они долго это обсуждали с отцом Савелием. Сложностей было много. В венчании могли отказать без регистрации в ЗАГСе. Регистрировать брак тоже не представлялось возможным. Юридически Аннушка была недееспособна. Убедить Надежду в необходимости брака еще возможно, но не сотрудников ЗАГСа. Отец Савелий подал прошение в высшую епархию разрешить венчание как исключительный случай. Разговор Ивана с Надеждой и Мироном был крайне сложным. В конце концов они пришли к согласию, Надежда скорей от отчаяния, Мирон вероятно из чувства вины перед дочерью, что мало принимал участия в жизни дочери.

Делая предложение Анечке, Иван очень волновался.

— Аня, я старше тебя на много лет. У меня нет дома, я не знаю, есть ли у меня семья. Но очень хочу, чтобы была. Ты станешь моей семьей?

В какой-то момент ему показалось, что безумие возвращается к ней. Она сидела на табурете низко опустив голову и положив ладони на колени. Потом медленно подняла голову, в ее взгляде не было ни капли безумия.

— Стану… — улыбнулась она.

В ГАГСе категорически не приняли заявление о регистрации брака. Никакие доводы не были приняты, более того, секретарь пригрозила вызвать полицию. Оставалось ждать ответа из верховной епархии. Допуск к венчанию от епархиального архиерея был все-таки получен. Иван был очень взволнован, ему казалось, что время тянется очень медленно. Интуиция подсказывала ему, что он неотлучно должен быть рядом с Анечкой. Венчание должно было состояться после крещенских праздников.

В церкви было совсем немного приглашенных: Надежда с Мироном, Алена, сиделка Аннушки. Иван был очень взволнован. Анечка с Аленой вошли в храм. Аня отнеслась к венчанию очень серьезно. Она постилась положенные три дня, ее сиделка была женщина набожная и учила невесту молиться. По традиции жениху с невестой надо было исповедаться и причаститься. Аннушка восхищенно разглядывала убранство церкви. Она выглядела в точности так, как Иван видел ее во сне. Кружевная накидка покрывала уже несколько отросшие волосы и светлое платье. Отец Савелий обратился к Ивану и Анечке, сказав, что перед началом таинства им необходимо исповедаться и причаститься. Анечка медленно подошла к нему. Только все ее внимание занимали свечи, что были зажжены в храме. Чтобы вывести ее из оцепенения, отец Савелий коснулся ее плеча:

— Дочь моя…- успел произнести он. Лицо Анны стало меняться. Она хищно улыбнулась. Ее голос стал больше похож на шипение:

— Дочь твоя?.. Дочь твоя?.. Дочь твоя?..- Аня перешла на крик, — Кто дочь твоя?

Она кричала это снова и снова, пока голос не стал хриплым от крика. Отец Савелий читал молитву, Надежда закрыла уши руками и едва держалась на ногах, Мирон поддерживал ее, бабушка-сиделка крестилась в сторонке, утирая слезы платочком. Алена закрыв себе рот обеими руками, чтобы не закричать от ужаса, была не в силах сдвинуться с места. Анечка стала истерично хохотать, глядя на всех безумными глазами, и выбежала из храма. Напряженную тишину нарушил сдавленный голос Ивана:
— Мы опоздали, батюшка… Я опоздал… слишком долго не мог решиться.
Анечку искали до вечера. Прежде она никогда не была агрессивна к окружающим. Но не в этот раз. Она орала на Мирона:
— Чего приперся? Папашу из себя изображать?! Вали!
— Надь, я на связи, если что…- обратился он к Надежде и ушел.
— А ты за ним беги! Может он тебе еще одну дочку сделает!.. А ты! Ты, жених, блин! Ты вообще откуда тут взялся? Приперся он жениться!.. Проваливай!
— Я уеду, Анечка. Скоро. Мы волновались за тебя.
— Валииии !
Больше в себя она не приходила. Раздевшись до гола Анечка могла кричать, высунувшись в окно, что хочет секса, предлагать себя прохожим мужчинам. Для Надежды престало существовать время суток. Несколько раз вызывали скорую. Чтобы вколоть Ане успокоительное приходилось всей бригаде помогать держать ее. Всякий раз, когда Надежде надо было выйти из дома, возвращалась она со страхом, не зная, что ее ждет. В один из таких дней она шла из магазина и присела на скамью у подъезда. Было совсем уже тепло. Снег весь успел стаять. На скамью с Надеждой присел ее сосед по дому, имеющий прозвище Звездочет.
— Надь, я это… чего говорю-то… короче дело такое…
— Слушай, Звездочет, отстань. Денег все равно не дам!
Звездочет был художником. Его талант в свое время и сделал из него хронически нетрезвого философа, рассуждавшего о сущности бытия, равновесии добра и зла в этом мире. Когда, а так было зачастую, его некому было слушать, он разговаривал со звездами и уверял, что они ему отвечают, обнимал деревья, и говорил, что они дают ему энергию и образы для его произведений.
— Не, не про это я… в смысле мне не деньги надо. Ну, деньги, конечно надо… Только я не просить…
— Не морочь мне голову, Сеня!
— Я про…
Договорить он не успел. На четвертом этаже со звоном распахнулось окно, у стены упал и разбился цветочный горшок, и Анечка влезла на подоконник. Она была в чем мать родила, села свесив ноги на улицу.
— Аня! Ты сорвешься вниз! — крикнула в ужасе Надежда.
— Ты чего там расселась?! Сеньку клеишь, старая дура? Мужика мне приведи!.. Аааааа… люди! Слышите, я мужика хочу!
Надежда устало прикрыла глаза рукой.
— Надь, ну ты точно бетонщица. Вот сколько смотрю, ты даже слезинку … не это…ну в общем ты поняла. Я это, про Аньку… Мож ты ей правда мужика приведешь. Девка и это… успокоится.
— Ты совсем дурак, Сеня? Какого еще мужика?
— Ну, я в общем, это… я про себя… Надь, а?
— Охренел?! Допился что ли окончательно?
— Ну это… нравится мне твоя Анька. Давно… Вот когда нормальная была, я и не думал совсем, ты не думай… Она ж ребенок была. Вот портрет ее только это… ну. Да, она бы никогда с таким … ну это, как я. Мож щас, ей же любого… а?
— Охренел! – Надежда резко поднялась и поспешила в свой подъезд.
В течение последующих двух дней Надежде с сиделкой не удалось поспать больше получаса, и Надежда поделилась с ней предложением Сени. Пожилая женщина перекрестилась, выругалась на всех алкашей вместе взятых, но час спустя, когда истеричные крики из комнаты Аннушки смолкли, после инъекции сильного успокоительного, сказала осторожно:
— Надь, а может ей прям дать чего хочет, а? Мож я сама с Сенькой поговорю?
— Я уж и сама думала об этом… Сколько ж сил-то моих хватит, а?
Через день Надежду вызвали на работу. Предприятие в то время работало уже с перебоями. Сотрудников вызывали только когда поступал заказ. Сиделка, приводя в порядок свою подопечную, уговаривала ее вести себя хорошо, потому что гость у нее будет сегодня. Сенька Звездочет, побритый и благоухающий найденным где-то среди сваленных в коробку художественных принадлежностей одеколоном, торжественно прошествовал в соседний подъезд. Сиделка запустила его. Еще раз шепотом проинструктировала, чего нельзя делать ни под каким предлогом, закрыла за ним дверь. Приостановилась на площадке, перекрестилась, пробормотала себе под нос: «Прости ж ты меня, Господи, дуру старую», стала спускаться по лестнице.
Звездочет осторожно поскребся в дверь Аннушки. Не получив ответа, он осторожно приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Посреди, освещенная сзади из окна светом закатного солнца, стояла Аннушка в белой кружевной накидке на голове и в светлом сарафане. Казалось, свет, проникающий в комнату чуть не насквозь просвечивает худенькую девушку, окружая ее светящимся ореолом.
— Зажги свечи, — прошелестел ее тихий голос. Сеня, забыв, что огонь ни в коем случае недопустим, зажег несколько свечей. Он приблизился к девушке. В наступающих сумерках слабый свет свечей играл на ее бледной коже. Дрожащими пальцами Звездочет едва прикоснулся к ней, пытаясь потрогать мерцающее сияние. В ее глазах плясало пламя свечей. Легкая улыбка едва тронула ее губы. Сене казалось, что это происходит во сне. Он не отрываясь разглядывал девушку, стараясь запомнить каждую черточку. Руки скользнули по ее плечам, бретельки сарафана спустились с плеч, и тот скользнул на пол. Звездочет упал на колени, по его щекам потекли слезы. Аннушка опустилась перед ним, ладонями вытерла его лицо:
— Все хорошо… — прошептала едва слышно и Звездочет «утонул» в ее глазах.
Когда догорели свечи, он еще полюбовался на обнаженную спящую девушку, укрыл ее кружевной накидкой и тихонечко, чтобы не потревожить вышел. Сиделка ждала его на скамье у подъезда.
— Сеня! – окликнула она его, — Погодь-ка!
Он посмотрел на пожилую женщину. Та протянула ему пакет. Он заглянул внутрь — там была бутылка водки и что-то из закуски. Он вынул бутылку, положил ее во внутренний карман пиджака и медленно пошел к своему подъезду.
Надежда вернулась с работы к полуночи. Ночь прошла спокойно. Аннушка была тихой и послушной. Почти все время сидела у окна, улыбалась каким-то своим мыслям, наблюдала как плывут облака. Так прошло несколько дней. Сенька Звездочет выходил из дома только для того, чтобы в ближайшем магазине купить очередную бутылку. Пара его собутыльников попытались завязать с ним разговор, поделился бы выпивкой с друзьями и рассказал, как это с сумасшедшими делается. Он на это огрызнулся, что сумасшедшие здесь кто угодно, только не она и поспешил к себе.
***
Был теплый апрельский день. Недалеко от подъезда пара подростков возилась со стареньким мотоциклом, который они выкатили из гаража. Рядом валялся кое-какой инструмент. Они слили в бутылку бензин из бака, что-то увлеченно обсуждали. Мирон шел к Надежде с пакетом продуктов и улыбнулся, увидев, как Надежда и сиделка выходят из подъезда вместе с Аннушкой. Его окликнула Элла из окна подъехавшей машины, сказала, что ей нужно забрать свои вещи и Мирон, отдав пакет с продуктами Надежде, подошел к машине и о чем-то разговаривал с бывшей женой. Аннушка прошлась вдоль дома в сопровождении сиделки, подошла к дереву, прислонилась спиной к стволу. Постояла так, подставив лицо солнцу. Из-за угла дома показался Звездочет с очередной бутылкой за пазухой. Увидев Надежду с дочерью, он поспешил в их сторону. Соседские кумушки у другого подъезда живо что-то зашептали друг другу. С автобусной остановки среди вышедших пассажиров в сторону дома шел Иван. Анечка сказала, что ей холодно и закутавшись в кофту, прошла в подъезд. Сиделка поспешила за ней.
Соседки окликнули Сеньку и что-то громко стали рассказывать, он пытался отмахнуться от них. Парни у мотоцикла отвлеклись от своего железного коня, заметив, что сейчас тут произойдет что-то интересное. Один вынул сигарету и попросил зажигалку у приятеля. Тот поднялся и уставился с открытым ртом куда-то вверх. Посмотрев в ту же сторону, он увидел, что Аннушка стоит на перилах балкона своей квартиры, широко раскинув руки.
— Мать моя женщина… — выронил он сигарету. Сиделка, вышла из подъезда, и окликнула Надежду:
— Надь, она заперлась в доме! Я уж и стучать… — и она посмотрела на верх, — Господи, помилуй!
Надежда увидела, что Иван бежит к дому, Эльвира выскочила из машины и громко хлопнула дверцей. И они с Мироном смотрят куда-то вверх. Она оглянулась на соседок и увидела, что Звездочет выронил бутылку и она вдребезги разбилась. И только теперь она посмотрела на свой балкон.
Стоя на перилах ее дочь выливала себе на голову бензин из бутылки.
— Нееееет! – раздался истошный вопль Звездочета и в этот момент Аннушка смеясь чиркнула зажигалкой. Этот жуткий факел несколько секунд пылал на балконе и полетел вниз. Звездочет упал на колени и схватив себя за волосы раскачивался из-стороны в сторону. Мирон бросился вслед за Иваном и сорвав с себя куртки они стали сбивать пламя. Им на помощь поспешили соседки и мотоциклисты. Элла, прислонившись спиной к машине медленно сползала на землю. Надежда стояла как вкопанная, глядя на все это, не произнеся не звука.
Хоронить Аннушку, казалось, собрался весть городок. Надежда отрешенно смотрела в одну точку, не произнеся ни слова ни на одно соболезнование. Даже на кладбище она широко раскрытыми глазами смотрела как погребение ее единственного ребенка, не проронив ни слезинки. Ни на следующий день, ни через неделю Надежда не обмолвилась ни с кем ни единым словом. Иван остался в городе. Они с Мироном занимались оградкой, памятником, поминками. Потом организовали ремонт. Надежда по-прежнему была ко всему безучастна. Мирон стал серьезно беспокоиться за нее. Домой он старался приходить как можно реже. Эльвира возвращалась за какими-нибудь своими вещами и обязательно устраивала скандал. В конце концов, после сорока дней, Мирон, оставив на столе дарственную на квартиру своей бывшей жене, уехал. Оказалось, с ним заключили договор представители крупного предприятия во Вьетнаме на длительный срок. Он зашел попрощаться в Надежде, та только кивнула головой. Эльвира сразу же после оформления документов выставила все на продажу. Покупатели нашлись довольно скоро, и Эльвира тоже уехала из городка. Аркадий Романович, отец Эльвиры, остался и выйдя на пенсию стал в доме детского творчества вести шахматную секцию.
К Надежде приехала сестра Люба. Иван созвонился с ней и попросил приехать, объяснив ситуацию. Люба давно овдовела, дети выросли и разъехались, и она с удовольствием согласилась на переезд, сдав свою квартиру.
Прошло больше четырех месяцев, Надежда по-прежнему не разговаривала. Врачи объяснили это последствием перенесенного потрясения. Иван уезжал на пару недель, потом возвращался. В один из своих приездов Иван предложил Надежде поехать с ним. Он рассказал, что в день гибели Анечки, приезжал за ней. В своих путешествиях по храмам и монастырям он узнал о женском монастыре, куда хотел увезти Аннушку, по его словам, в этом святом месте, многие исцелялись от недугов и одержимостей. Но теперь Надежда нуждается в помощи, и он предлагает ей поехать туда, а Люба поживет здесь и присмотрит. Она с недоверием отнеслась к предложению малознакомого мужчины.
— Иван, я вот смотрю, ты здесь свой. Только я-то тебя не знаю. Ты вообще кто?
— Не знаю… — пожал он плечами.
— То есть, как не знаешь?
— Люба, у Вас есть причины не доверять мне. Я и сам хотел бы знать, кто я.
— Это как? – недоумевала женщина.
— Люба, десять лет назад, двадцать девятого сентября, я пришел в себя в госпитале. При этом совершенно не понимал, кто я и где нахожусь. Психиатры, тесты, гипноз – ничего. Там я познакомился диаконом Иннокентием. Он приходил в госпиталь часто, поговорить с больными, поддержать, утешить. Он когда-то служил в спецназе. Вот этот человек и высказал предположение, что я, выражаясь языком шпионских фильмов, спящий агент. К выписке я вообще не знал, куда мне идти. Иннокентий мне и с документами помог. Мой паспорт сильно пострадал. Так он по клочкам сложил, чтобы можно было прочесть хотя бы имя. Так что я точно Иван, а вот остальное – догадки. Через диакона Иннокентия я оказался в монастыре. Там с протоиереем Макарием мы работали больше года, чтобы восстановить мою память и найти хоть какую-то информацию обо мне. Кто я и откуда – вот уже почти десять лет ничего не известно. Но зато выяснилось, что я хорошо разбираюсь в искусстве, культурологии, владею восемью языками, разбираюсь в психологии, в оружии как заправский эксперт, и еще не весть в каких вещах и науках. Там же стало понятно, что есть еще кое-какие способности, что выходят за рамки понимания. Но ни каких воспоминаний о том, кто я и откуда. Так вот и путешествую, рукописи, церковные книги, иконы, да мало ли где помощь нужна не только в восстановлении книг и переводе. Я и сам для себя загадка, да еще и с паранормальными способностями. Вы, Люба не волнуйтесь, если уж мне смогли помочь, насколько это возможно, Надежде тоже помогут.
Наутро Надежда и Иван уехали.

***
После отъезда Мирона и продажи квартиры у Эльвиры появилась возможность начать свое дело. Инесса, мать Эльвиры, в то время с мужем и братом Эллы уже жили в Израиле. Сама она уезжать куда бы то ни было отказалась. Ее небольшой коммерческий магазин очень быстро с помощью ее экономических знаний, изворотливости, хитрости превратился в торгово –развлекательный комплекс. Руководила она жестко. Арендаторы ее уважали и побаивались сердить, хоть сплетничали за спиной осторожным шепотом. Любовник Эльвиры был в два раза моложе ее. Конечно это была тема для пересудов. Тем более, Элла обращалась с ним как помещица-самодур с крепостным. Родичка был молодым человеком лет двадцати пяти-двадцати семи, ухоженным, одетым с иголочки. Он совершенно спокойно выносил, когда Элла могла орать на него благим матом, швырнуть чем-нибудь. Молодые продавщицы не понимали, что их так прочно связывает, если Родичка не завел интрижки за несколько лет. Элла в свою очередь доверяла ему руководство, когда отсутствовала неделю-две. Куда пропадала не знал никто. В один из таких периодов отсутствия хозяйки, Родион приехал заметно расстроенным. Он вопреки всем правилам впервые закурил в кабинете. Бухгалтер, зайдя к нему за подписью, посочувствовала и предположила, что не в запое ли Элла.
— О чем вы говорите?! Элла в запое… она вообще не пьет.
В кабинет бочком осторожно вошли девушки из отделов маркетинга и аренды.
— Что, уела она тебя?
— Не говорите чепухи. Вы же не знаете ничего. Если б не она я бы загнулся где-нибудь на зоне. Мы познакомились, когда в квартиру к ней залез. Она зашла и не поднимая шума, спокойно, будто каждый день воров у себя застает, говорит: «Что, не нашел ничего? А чего заморыш такой? В бомжатнике, из которого вылез не кормят совсем? Пошли поужинаем, надоело одной есть!» Я не мог вспомнить, чтобы ел когда-нибудь так вкусно, — он помолчал и затушил сигарету, — Я детдомовец, девчонки. Моя мать обращалась со мной так, что Элла в сравнении с ней просто кроткий ангел. Она пила, избивала меня… мой первый сексуальный опыт я получил с ней. А потом ее лишили родительских прав. Детдом — та еще школа выживания. А в шестнадцать – в большой мир. Когда наутро я ей рассказал, она мне и предложила, что, если останусь, будет дом, еда, образование, деньги, которые не надо воровать, а спать со старыми тетками не впервой. Год она нанимала мне репетиторов. Потом оплачивала универ. Да все, что я могу, умею и знаю — благодаря ей.
— А сама-то она где?
— Эльвира очень больна. Врачи не дают никакой надежды.
— Как больна? Чем? Родичка, может помочь чем надо?
— Помочь вы можете, если будете поменьше задавать вопросов и займетесь своими делами. Тогда мне не за что будет вас увольнять.
Он говорил спокойно, даже улыбаясь, но все поняли, что он не шутит и Эльвира вырастила себе достойного приемника.

***
По аллеям больничного комплекса к зданию хосписа шел священник со спутницей, уже немолодой женщиной.
— Посмотрите, Надежда, какая красота! – обратился он к женщине, — Смотришь на это величие и не хочется думать, что на свете столько боли и скорби.
Женщина улыбнулась и кивнула в знак согласия. Легкий ветерок сыпал им под ноги золотом листьев, облетающих с огромных старых кленов. Всякий раз, приходя сюда, батюшка оставлял несколько орешков на пне для белок, живущих в кронах этих величественных деревьев. В здании хосписа было очень тихо. Никаких ступеней не было, только пандусы. Казалось весь персонал умеет передвигаться бесшумно. Исключительная чистота, картины, изображающие пейзажи, манящие прогуляться по лугам, цветы, танцующие дети и ни одного человека, кто остановился бы полюбоваться живописью.
Иерей Афанасий заходил в палаты хосписа с приветствием и спрашивал желает ли кто причаститься. Они вошли в очередную палату. Благообразная старушка на одной из двух кроватей изъявила желание, и батюшка приступил к таинству. Надежда стояла рядом, и при необходимости помогала отцу Афанасию. Со второй кровати на происходящим наблюдала женщина. Ее занимало не столько происходящее, сколько она пыталась разглядеть Надежду. Когда обряд был закончен, она хриплым прерывающимся голосом, сказала, что тоже хочет исповедаться. Только отец Афанасий сделал пару шагов к ее кровати, она остановила его:
— Не тебе, кукла ряженая! С ней говорить буду… Ее сюда Бог привел, если он есть.
Отец Афанасий удивленно посмотрел на Надежду. Она кивнула ему, подошла к кровати больной.
— Это точно ты… Не узнала?..
И только теперь Надежда узнала Эльвиру в этой худой, с темными кругами под глазами и землисто-серым цветом кожи, женщине. Было видно, что говорить ей очень трудно, на лбу выступил пот, бледные губы потрескались. –
— Я не могла… умереть, пока не увижу тебя… Это я… Я уничтожила твою жизнь…
Надежда взяла ее за руку и погладила.
— Скажи хоть что-нибудь…
— Надежда не говорит много лет уже, со дня гибели ее дочери, — пояснил отец Афанасий.
— Слышишь, не только ее… Я Толичку извела… А он… любил… Федор… он знал… не смог предсказанию сопротивляться. Ему предсказали, что я приду и род его… род прекратится. Галина… она же не виновата была… она просто в отца влюбилась. Нет ее… просить у нее… не смогу. Под забором… умерла она, как я хотела. Федор сделал… Мирона твоего… приворот сильный… а ты его и не держала… никогда. Жив он… не знаю.
Надежда похлопала ее по руке. И достала из сумочки фотографию. На ней был Мирон, обнимающий за плечи худенькую миниатюрную азиатку с ребенком лет трех на руках. На обратной стороне было короткое письмо. Надежда протянула фото отцу Афанасию.
— Рад был узнать, Надежда, что ты жива и как прежде помогаешь людям. Лин – моя жена. Она очень молода. Но в ней вижу тебя, твою доброту и непреклонность. Такое странное сочетание в одной женщине. Тиен наша дочь. Надеюсь прожить достаточно долго, чтобы увидеть ее взрослой. Всегда буду благодарен судьбе, что знал такую женщину как ты, — прочел отец Афанасий на обороте.
— Он заслуживает счастья… это я, дура, думала… что буду счастлива… если все в мире будет по-моему… если все… что хочу моим… станет. Это я Аню… я обманула ее… обманула…демону огненному ее отдала. Из-за меня она… это я виновата… прости…
Отец Афанасий крестился, стоя у противоположной стены.
— Это я Федора заставила… мы с ним не рождённого… моего… колдовство такое… умертвили… Это я тебе ад на … земле… устроила… А теперь меня… ад ждет… Не прощают таких… как я…
Надежда отстранилась от Эллы. Некоторое время посидела, глядя ей в лицо. В палату вошла медсестра и сделала Эльвире укол. – У нее сильные боли. Не утомляйте ее.
— Нет… я должна… Надя, я отключусь … ненадолго… Ты дослушай… Он говорил… Федор…что платить за все придется…я не верила. Ничего не помогло… я и у мамы в Израиле… была. В Германии… тоже. Каждый раз возвращается… Ничего… Мне есть кому … оставить все. У Родички… все документы… он знает, что делать… Не могла я умереть… пока… тебе … тебе не покаюсь…
Элла начала отключаться. Надежда поднялась и посмотрела на отца Афанасия.
— Такое не прощается… — произнес он. И они вышли из палаты.
***
Стоя у калитки своего дома Федор провожал глазами траурный кортеж. Два молодых мужчины, почти одного возраста шли за катафалком, Родион и Эдуард, любовник и младший брат. Два человека, которых покойная если не любила, то была искренне привязана. Были еще несколько сотрудников и арендаторов ее торгового комплекса.
Провожая взглядом траурную процессию, Федор проговорил вполголоса слова давнего предсказания, полученного много лет назад: «И настанет день, когда узришь глазами своими, как мимо дома твоего проносят гроб с телом усопшей женщины, из-за которой ты станешь последним из рода. Сам сможешь уйти, лишь когда знания свои передашь достойному.» Из дома вышел молодой человек. Он был невысокого роста, или это казалось из-за горба на его спине, и прихрамывая подошел к калитке, накинул на плечи Федора куртку:
— Ты простудишься, учитель. Дождь моросит, а ты не одет. Ты хорошо себя чувствуешь? Тогда давай продолжим!