Внутренности доселе безмолвного неподвижного стального ящика с его мудреными огоньками и микросхемами ожили. В недрах металлического чудища что-то нехотя заворочалось и заворчало, что-то холодное железной хваткой схватило Аделаиду за ушко ну или за то место, что служит ассигнациям ушком и, немного повертев её в глубине своих шестеренчатых чресел, нехотя, подмигнув, правда при этом светодиодным глазом, извергло ее наружу в компании младших сестер – новеньких и пахнущих типографской краской банкнот.
– Ну, наконец-то! – увидев белый свет, выдохнула наша героиня. Лежать в тесной стальной ячейке с сестрами, у которых даже не было имени, было очень скучно и совсем не входило в ее планы. Аделаида была уверена в том, что ей уготована иная судьба и потому рада было оказаться в чьих угодно руках, лишь бы вырваться из металлического плена.
Пенсионерка Антонина Владимировна, медленно пересчитав хрустящие купюры, со вздохом спрятала их одну за одной в свой изрядно потрепанный старомодный кошелек. Он помнил еще эпоху брежневского застоя, как его помнили вытертые временем, а точнее бессменным ношением пальтишко старушки и хозяйственная сумка, которую пенсионерка держала подмышкой. Опираясь на палку и превозмогая боль в коленях, старушка тихонько побрела прочь от банкомата к автобусной остановке. По дороге она думала, что бы могла купить на свою скромную пенсию, а, главное, о том, что купить не могла. Например, новую стиральную машину – нынешняя уже давно плохо полоскала одежду, оставляя белые разводы от стирального порошка, да еще и возвращала вещи изжеванными, будто пыталась утолить свой голод грязными вещами, но подавившись пуговицами, в озлоблении выплюнула их обратно. Когда был жив покойный Петр Владимирович, некогда получивший от государства двухкомнатную квартиру в Нововыхино, жить было легче. Все же две пенсии, к тому же Петр Владимирович был ветераном труда. И сын Илья раньше помогал, но он погиб в начале девяностых на южных рубежах нашей страны в случившемся там очередном приступе дружбы народов. Теперь у Антонины Владимировны оставалась только дочь Татьяна, уже седьмой год ошивавшаяся в Польше и не казавшая носа в родном доме, да сын Татьяны, внук Степан, который приносил одни только заботы и проблемы. Из института его вытурили, шалопая, на ни одной работе он не смог или не захотел удержаться – позорище для семьи! В невеселых мыслях про стиральную машину и разгильдяя Стёпку пенсионерка села на автобус и доехала до своего дома. Поднялась в свое жилище, cтянула пальтецо, оставшись в выцветшей блузке, и пошла на небольшую кухоньку ставить чайник. Пока тот готовился запеть победную трель, Антонина Владимировна ушла в гостиную и поглядела на фотографию в стеклянной рамочке, стоявшую на аляповатом черном комоде, оставшемся, как и почти все остальные вещи, от прежней жизни. Кое-где в углах комнаты клубилась пыль: всё же восьмой десяток давал о себе знать: помимо замучавших болей в коленях у пенсионерки резко ухудшилось зрение. Но фотография блестела: за ней женщина ухаживала каждый день. C фото в берете десантника ей улыбался сын Илья – живой, молодой и задорный. Пенсионерка верила, что будь сын живым, всё было бы по-другому: и Татьяна бы не ошивалась неизвестно где и из Стёпки бы вышел толк. Достав кошелек, пенсионерка вытащила оттуда Аделаиду и отложила. Завтра она отнесет ее в церковь, поставит свечки и помолится: за упокой души Илюши и за себя, чтобы Господь поскорее ее прибрал к себе. Она поступала таким образом каждый раз, получив пенсию, но пока Господь ее мольбы пропускал мимо ушей или просто считал, что время Антонины Владимировны покинуть нашу грешную землю еще не пришло…
