— Помогите…
— Ты знаешь, как непросто убедить комариную самку проткнуть такую как я? Они не верят мне, думают, я их съем. Просто съем? Не-е-ет. Мне нравится, как они пытаются это сделать, как мёрзнут, умирают. И знаешь, что я делаю потом? Я возвращаю то, что моё по праву. Ем их вместе со своей собственной кровью. М-м-м-м. На вкус как холодный томатный сок. Перепоночки оближешь. Эй, ты там не спи, тебе скоро в школу вставать, «дорогуша». Ты же не понимаешь… Ты, Кулекс, не превосходишь жёлтолихорадочную самочку Aedes aegypti ни в чём. Знаешь, какой объём они могут переносить? Ох, и вывел же ты меня из себя своей ягодкой! Был ты в Африке, не был — не имеет значения. Как-никак, я тебя поймала, а значит, у меня есть на то причина, правильно? А ты у нас полный комплект: комар обыкновенный? Обыкновенный. Самец? Самец. Так ещё настолько жалко имитирующий высокий стиль нетрадиционной элитарной моды африканских нектарососов, аж стыдно. Куда ты лететь собрался? Кому ты нужен? Ягодку свою хрумкать? Говоришь, стоит истреблять опасных комаров? И что потом? Мы истребим всех опасных комаров, на смену им придут новые, с ещё более устрашающими болезнями. Придут новые виды, особи… Они станут почтальонами новой супер-чумы. Никто не спасётся. Они облепят Землю как мука влажное тесто, проткнут планету миллиарды раз, заполонят ядовитой слюной и тогда-а-а-а, тогда вздуется волдырь размером с дирижабль, увеличится до луны и разорвёт континенты на части, затопит реки… моря… океаны. А я? Я взмою на кровавых волнах…
Она поджала коленки, и скрючила ноги. Что-то требовало вырваться наружу. Одновременно с этим она получила странное удовольствие. Искала его всю беседу, и, наконец, маятником оно качнулось в её сторону. Пленённое насекомое уже не слушало жабу. Раздался неприятный, выворачивающий звук.
Словно вишнёвое мороженое под лучами солнца растеклась она по земле и накрыла кровавой слизью тело комара обыкновенного. Рядом выпал большой чёрно-жёлтый жук-бомбардир, brachinus nobilis, семейства жужелиц. Едва перебирая слепленными конечностями, он сумел отползти в сторону подальше от тошнотворной реки. Мимо него проплыл крысиный хвост, чьё-то оторванное крыло и несколько лапок.
Наступила тишина. Время застыло, и бедный комар Culex pipiens тоже навсегда застыл в бордовой гуще, как в смоле.
Никто не ужаснулся сегодняшней трагичной встрече, никто не возмутился, никто не явился помянуть Кулекса. Из-за страха перед лабораторными жабами? Вряд ли. Скорее, недостаточный повод, тем более для заявления о комаризме. Прославляли ли здесь подспудно вместо общекомариных ценностей подобные идеологии? Трудно сказать. Оказался ли сей инцидент единственным? Вряд ли. Ничего вопиющего не произошло. Просто очередная жаба с четвертованным мироощущением, с трудом окончившая школу, дотянувшая экзамен до категории C, жаба с распространённым недугом и страстью повторно отвоёвывать собственную кровь, нашла способ почувствовать себя первоклассным звеном в заскорузлой пищевой цепочке.
«Схватить удовольствие за хвост в любой ситуации — талант, а находить своим талантам применение в окружающей среде — дар, ни в чём не уступающий известной глиняной хреновине, как и своду жабьего кодекса», — таковой являлась её хрупкая позиция.
Упомянутый мною недуг найдётся у многих. Среди комаров. Среди жаб. Везде. И тем ни менее, всем нам важно придать ему отчётливый облик. Возвеличить, романтизировать, ограндиозить. Не потому ли образ его столь привлекателен? Не потому ли вокруг противостояния с ним строится фабула любой сказки? Как только мы научимся писать и читать, нас обучат изобличать сей неопрятный недуг. Переодевать, разукрашивать, играться, а заодно и обезличивать, упрощать в угоду рвущейся ватаге эмоций.
Ему не нужен устрашающий бордовый плащ с длинным воротом, не нужны рога, хвост или клыки. Ему не важна одежда, униформа, количество заслуг и медалей, религия, пол, гендер или цвет шкуры. Он зауряден, низмен и рутинен. Он может тлеть на углях благочестивых замыслов об освобождении угнетённых, разгораться и гаснуть от идей о чистоплюйных завоеваниях, но чаще всего — укореняется в механическом, бездумном повторении канцелярских обычаев. Он не ищет повода к долгим раздумьям, — повторять, штамповать, пролистывать, машинально подписывать — таков его дневной обряд. Вы знаете, о каком недуге идёт речь. Он сладок и зазывателен, науськивает нас из-под автозагара справедливости, он кукловод порядка и праведности, но ему неведомы и не интересны ни правда, ни порядок. Malus vulgaris. Зло обыкновенное.
Трагическая гибель Кулекса не повлекла за собой никаких болотных волнений. Они возникли гораздо позже, вместе со схожим инцидентом, где трагически погиб именно мадагаскарский комар. Он прилетел к нам в надежде на лучшую жизнь. Ни малярию, ни лихорадку денге он не вызывал. Однако на его счету имелись задержания за ограбление непереваренной крови у беременной комариной самки и много других мелких преступлений, в том числе торговля ворованной кровью. Вместо отправки комара в Лабораторию, говорят, жаба с похожим недугом съела комара.
Вести разлетелись в одночасье. Прошло полдня и уже по всему болоту жабы и комары подымали вверх ягоды барбариса в память о мадагаскарском комаре. Немногие, кто помнил про предыдущий случай, предложили ягоду как знак счастья, которого мадагаскарский комар лишился. Berberis vulgaris каким-то образом успел побывать тотемом семейного очага, имитатором женского плодородия, а окончил, как символ несправедливости ко всем комарам из тропических регионов. Кто-то находил ягоду клюквы или брусники, кто-то возвышал над собой гранатинку или смородинку. К сожалению, все они ещё не догадывались о существовании недуга. У всех над ушами жужжали такие слова, как «кулицидафилия» и «комаризм», «камышовая жаба» и «мадагаскарский комар». Это оказались очень удобные и одурманивающие слова, а их сочетания — ещё удобнее и эффективнее, по крайней мере, для распространения зла обыкновенного. Виноватых побыстрее утрамбовали по категориям, присвоили понятные всем штампы. А за ними-то сам недуг никуда не делся.
Постепенно к злосчастному месту гибели слетелись и другие комары, подпрыгнули разные жабы. Оно сделалось местом паломничества всех неравнодушных. В знак солидарности жители возлагали ягоду-барбарисинку. Иногда самцы комары приносили пыльцу, самки жертвовали каплей слюны, а жабы кончиком языка или толикой холодной крови. В итоге всё превратилось в поле, заваленное разнообразными дарами с ягодами. Кто-то даже изловчился и притащил из отдела улик Лаборатории берберис Кулекса в стеклянном колпачке.
Прошло несколько дней. Отдельные комары полетели ещё дальше: взбунтовались и принялись угонять с болота чужие кувшинки, поджигать камыш, обворовывать кладки с яйцами, вынуждая мирных комаров в страхе прятаться по домам, некоторых жаб в бессилии сложить лапы, а иных даже покинуть болото.
На месте гибели Мадагаскарского бедолаги разгневанное сообщество комаров во главе с самками из дальних регионов устроило затяжную комаркханалию. Слетелись самые опасные комары отовсюду: из Майотты и Южной Америки, с Мадагаскара и Центральной Африки, из Индии и Юго-Восточной Азии. Все будто ждали возможности вылезти из своих субтропических поясов, дабы приобщиться к общему комаробесию. Они трясли разными ягодами, кричали лозунги, кидались нерождёнными детьми, громили болото и даже надругались над парой кротов, вылезших не вовремя на поверхность. Когда ценой множества смертельных укусов и кровавых хлопков рой комаров удалось ненадолго разогнать, на месте бурных протестных спариваний обнаружились осколки стеклянного колпачка Кулекса. Растоптанные до мелких песчинок, неопознанные, безликие осколки.
Никто так и не смог понять — откуда здесь, под толщей липких барбарисовых шкурок, нектара и крови образовалась колючая, звенящая пыль.
06/2020
