Однако утро не могло быть добрым, поскольку…

Колчанов открыл глаза, сморщился до неузнаваемости, отвернул голову, еле встал, голову пронзала невыносимая боль, во рту словно слон насрал, да и вообще, чё так паршиво-то, а!?(Только представьте и так начиналось почти каждое утро. Либо он выпивает с друзьями, забывая про «собственную бесполезность», либо пил один, чтобы заглушить боль, но думал о ней только больше).

Чуть оклимавшись, Лев осмотрелся вокруг ( с прищуром).  Еда всё так и норовила выйти на свободу, усиляя натиск. Однако среди всей этой головной боли, пьяного беспамятства, Лёва Колчанов смог вспомнить Одну мысль. Мысль, прозвучавшую с большой буквы: « …Решено! Завтра возобновлю работу над всеми картинами, отправлю в галерею, и стану известен на весь мир!»

 Лёва перестал наконец щурится и задумался. Но рвотные позывы оказались  сильнее ,и он на всех порах помчался к туалету. Шелдон естественно за ним, однако хозяин всё равно успел закрыть дверь.  Даже лапой не открыть.

Закончив, Лёва открыл дверь и шёл задумавшись, поглажи-вая Шелдона. «А ведь правда, может всё таки перестать уже ныть и наконец начать. Лёва остановился, и оглядывал картины сверху донизу медленным  волнующемся взглядом. Он   выбрал холст, пошёл за мольбертом… Но не нашёл.

-В смысле! О-о-он же был з-здесь.-Колчанов стал искать мольберт, мечась от комнаты к комнате. И  Лёва нашёл его в груде тряпок хоть как-то напоминающих одежду. Пьяница уже обрадовался, но после… Заметил отвалившуюся ножку. Колчанов привалился к стене.