Промозглый лондонский туман медленно заполнял улицы города. Совсем скоро мимо его укрытия пройдет фонарщик и на Понлер-стрит то тут то там замерцают тусклые желтые пятна, превращающие туман в густой гороховый суп. В желудке детектива неприятно заурчало. Он снова забыл поесть, увлеченный очередной охотой. Недоедание было частым спутником жизни этого высокого человека, как и долги за квартиру. Квартирная хозяйка часто говорила, что он похож на смерть со своей чрезвычайной худобой. Впрочем, в ее словах была доля правды, Харальд мог бы стать причиной смерти некоторых жителей Уайтчепела. Тех жителей, которые привлекли его внимание ранее и тех, чьи секреты он уже знал.
Но не только голод был частым спутником, Тина мучило одиночество. Если он не охотился, то часами играл на скрипке или разговаривал с черепом, непонятно как оказавшимся у него. И это считалось хорошим днем. В плохие же дни Харальд сам выдумывал себе преступления, возможно и совершал их. Но чаще он проводил свое время в засадах, наблюдая за людьми. Таким образом он выучил часть населения Уайтчепела. С апреля по ноябрь фонарщик в семь вечера начинает свой путь у реки и продвигается вглубь кварталов в сторону Кембриджа. В девять Филитиарн Фицпатрик, выждав для верности час после захода солнца, откроет свое заведение. И тогда улицы Уайтчепела, как по щелчку пальцев, наполнят ночные жители: проститутки, карманники, пьяницы, революционеры, полицейские и они, чьих имен он не знает. Да и не хочет знать. Шерлоку достаточно знать, что в темноте он не один. Не один он знает о их существовании, есть еще две тени. Такие же охотники, как и он, только добыча разная. А еще, ночью, на свет огней паба «Пьяный лепрекон» обязательно выйдет ОН. Холмс не знает его имени, не знает его профессии, не знает ничего, кроме того, что, как только эта тень прошмыгнет мимо окон, в городе снова погибнут люди. Чаще всего женщины. Харальд знает только как они умирают и куда пропадают после. Он сам топит их в реке или сбрасывает в канализацию, иногда отдает бродячим псам. Тин не хочет, чтобы ЕГО нашли другие, он сам должен разгадать загадку.
***
Чарльз Уоррен спокойно пил чай в своей гостиной на Кромвель-роуд. Проблемы районов вроде Уайтчепела или Сент-Джайлса мало волновали его. Не заботили и трупы, которые постоянно находили то тут, то там: это заботы лондонской полиции да сплетниц. Не могли в нем пробудить интереса и тайные общества, в которых состояли многие знакомые. Казалось, Уоррен уже давно превратился в одну из римских статуй, таким же холодным и вечным он был со своим гордым профилем, достойным Цезаря. Может он и сам уже был Цезарем?
Сам Чарльз таковым себя не считал, как и не мнил себя статуей. Вот уже тринадцать лет Чарльз беспокоился только о своих знаниях. Он холодно воспринял пропажу дочери. Пока его жена Фанни оббивала все пороги в надежде ускорить поиски своего ребенка, Уоррен корпел над дневниками, скрупулёзно внося туда данные, добытые в Палестине. Сведенья, которые могли бы разрушить жизни многих, особенно «друзей» Харальда, охотящихся там, в темноте. В прочем, делиться с кем-то Чарльз не собирался, как не собирался и сжигать все свои записи. Это сделала его жена.
С пропажи их общей дочери Шарлотты прошло чуть больше трех месяцев, когда в такой же спокойный вечер дверь в его кабинет была чуть ли не выбита. Убитая горем Фанни в сотый раз получила записку с банальным «сожалеем миссис Уоррен, но пока ничего нового сказать не можем». Уже три месяца она не видела дочь, три долгих месяца мать искала свое дитя. А чем был занят Чарльз? Он писал! И писал не письма королеве, начальнику Скотланд Ярда или хотя бы детективам, с просьбами отыскать Шарлотту. Нет, ее муж писал мемуары. И эта записка от рядового клерка, да даже не записка, а простая отписка, какую пишут все клерки всем матерям пропавших детей, окончательно расстроила и без того находящиеся в разладе нервы миссис Уоррен. И тогда она ворвалась в кабинет Чарльза в надежде, что он хотя бы сейчас покажет, как ему важна их старшая дочь. Но разговора не вышло. Все рыдания Фанни были встречены гробовым молчанием, казалось, ему все равно. И тогда Фанни пошла на отчаянный шаг. Никогда не перечившая мужу, она схватила с его стола дневник и швырнула прямо в пламя камина. И вот тогда разыгралась буря, закончившаяся тем, что миссис Уоррен теперь жила в загородном поместье, а Чарльз сидел и пил свой чай со спокойствием римской статуи.
***
Пока весь город отходил ко сну Филитиарн Фицпатрик только разворачивал свою бурную деятельность. Обычно он вставал около восьми вечера, отводя час до открытия паба делам насущным: встрече с его правой рукой, расчетам с поставщиками, очень редко он появлялся в другом конце Лондона у армейских складов. Никто, даже Тин, не знал, что приводит туда Фицпатрика. Но так или иначе, Филитиарн проводил там около часа и исчезал, будто растворялся в сгущающихся сумерках.
Итак, в девять вечера «Пьяный лепрекон» радушно распахнул свои двери местным посетителям. Барная стойка быстро наполнялась пустыми стопками, а «прихожане» набивались в тесное помещение. Сложно было сказать, что привлекает в этом месте больше: всегда веселый владелец, работающий еще и барменом, симпатичные официантки (одному только Богу известно, где Фицпатрик мог вербовать таких сотрудниц в захудалый паб) или же дешевое ирландское пойло. Наверное, все вместе. Но были такие посетители, которых не интересовало ничего из этого. Обычно они забивались в самые темные углы паба или в сопровождении невысокого и энергичного Филитиарна исчезали где-то в глубине здания. Иногда это были отъявленные воры и убийцы, иногда пламенные революционеры, но никогда среди них не было женщин.
В жизни Фицпатрика вообще не было места женщинам, по крайней мере так казалось со стороны. Не раз с ним пытались флиртовать официантки, не раз довольно красивые барышни с определенной репутацией предлагали ему свои услуги — все получали сдержанный отказ или не очень приличную шутку. Так в Уайтчепеле стали говорить, что Фицпатрик скорбит по своей возлюбленной, скоропостижно скончавшейся от тифа, некоторые считали, что у него нетрадиционная сексуальная ориентация, а были люди, которые и вовсе утверждали, что все это бред и они лично каждую ночь видят Филитиарна в обществе различных женщин. И ни одно из предположений не было верным.
Конечно, когда-то он страдал от любви, но подобного рода чувства угасли в нем слишком давно, Фил жил революцией и своим пабом. Да и возлюбленная его не болела тифом. Она вовсе ничем не болела и уж тем более не умирала, по крайней мере Фицпатрик очень на это надеялся. Не влекло ирландца и к мужчинам, в романтическом смысле точно. И отъявленным ловеласом назвать его было сложно. Конечно, он не был ханжой или девственником, иногда случались интрижки, о которых знали только Филитиарн и его пассии. Правда, все они погибали: кого задрал зверь, кому отрубили голову, кто-то просто исчезал. Интересно, не на Фицпатрика ли охотился наш детектив?
***
Элизабет Купер в тот год минуло восемнадцать лет. И все, что она твердо знала в жизни было вложено в неё отцом. Кроме одного: если жених, выбранный ей родителями, будет некрасив — она убежит вместе с первым военным, который предложит ей руку и сердце. Мысль о том, что этот военный может оказаться хуже предполагаемого жениха, Элизабет решительно отвергала, ведь в романах, которые она читала, воины были рыцарями без страха и упрека. От суровой реальности же её ограждал отец, считавший, что подобные вещи не для женских глаз и ушей.
Конечно, она слышала о случаях бесчестия девушек, решившихся на подобный побег. Пара таких даже случилась в их пансионе. Но, положа руку на сердце, Элизабет считала, что те девчонки сами виноваты, так как вешались на мужчин. С ней же такого приключится никак не могло.
Куда больше замужества мисс Купер волновал финансовый вопрос: денег, которые она зарабатывала, как камеристка, решительно не хватало. Сложно было сказать её личная расточительность тому виной или требования, выставленные ее работодателем. Дело было в том, что Элизабет должна была исполнять не только роль горничной, но и сопровождать молодую мисс в качестве компаньонки везде. И мисс Хилл на днях затребовала, чтобы платья её служанки ничем не уступали по качеству ее собственным.
Теперь перед Элизабет стояла сложная задача: добыть около восьми гиней⃰ на новую одежду. Четыре фунта и шесть шиллингов ей все же удалось скопить, оставшуюся же сумму нужно было просить у родителей. И именно это обстоятельство удручало ее.
Измученная невеселыми мыслями и тяжелым днем Лиз медленно брела по Уайтчепел-роуд. Туман и темнота поглотили улицы города, лишь изредка разгоняемые тусклыми газовыми фонарями. Эти же фонари оставляли рыжеватый отсвет в белокурых волосах, когда Элизабет проходила мимо. По её подсчётам было около девяти вечера. Именно в это время открывался паб, стоявший на углу с Сетлс-стрит.
Считая булыжники у себя под ногами мисс Купер не заметила, как налетела на невысокого темноволосого мужчину, скорее всего сотрудника паба.
—П-простите, сэр, я такая нелов…— Элизабет даже не успела извиниться, как тот, лишь презрительно хмыкнув, исчез за дверью, —…кая. Что же, Вам мои извинения, явно, ни к чему.
Невесело хмыкнув, Лиз продолжила свой путь, но уже не считая камни. Через каких-то десять минут она уж была дома.
***
Леди Лаура Хэмптон-Льюис была действительно уникальной женщиной. И дело было даже не в прекрасном лице, достойном кисти Леонардо, не в отце маркизе Норманби. Возможно, такой её делал стойкий, похожий на мужской, характер или её неиссякаемый оптимизм. Но леди Лаура оставалась в памяти каждого, кто был с ней знаком. И тем сложнее было скрывать её отсутствие весь последний год: слишком многих интересовало, где она пропадала.
Сегодня в Альберт-холле давали оперу и потому леди Хэмптон-Льюис не придумала лучшего повода вернуться в водоворот светской жизни. Необходимо было начинать всё с начала. И вот сейчас она порхала по фойе, то и дело подходя к группкам своих многочисленных знакомых. Всем нужно было уделить внимание, со всеми нужно было бегло обсудить самые скандальные пересуды за последний год. Прозвенело уже два звонка, когда Лаура наконец вынуждено окончила свой марафон сплетен. Она стояла в коридоре, так и не рискуя войти в ложу, словно там была клетка с голодными хищниками. Вдох. Выдох. Это просто люди, которые не могут причинить вреда. Вдох…
— Я думал, Вы будете со своим учителем, — сзади послышался вкрадчивый голос. Лаура сразу же узнала кому он принадлежит. Мистер Ласк — наглый, самовлюбленный ищейка и выскочка. Конечно, он был здесь.
— Мистер Ласк, какая встреча! — натянув одну из лучших своих улыбок поприветствовала леди Хэмптон-Льюис. — Я не знала, что он тоже приглашен.
Джорджа Ласка не так легко было обмануть хлопаньем ресниц. Они оба прекрасно знали, что таких людей не зовут в королевскую оперу. И что леди могут встречаться со своими наставниками только в рамках своего обучения. И что этого обучения не должно было быть в принципе. Не этого, и не её. Но первый раунд был за леди Хэмптон-Льюис. Светская беседа продолжалась.
— Где же Вы пропадали весь последний год? Мы все скучали по Вашему несравненному обществу.
Если этот выпад и уколол Лауру, то виду она не подала, усвоив эту игру ещё в глубоком детстве. Ласк явно что-то знал. Или подозревал. Оставалось только подыграть ему.
— В Италии, Вы же наверняка слышали от мистера Хэмптон-Льюиса о слабости моих легких. Семейный доктор моего papa⃰⃰⃰ ⃰ любезно посоветовал мне сменить сырой климат Лондона на тосканский воздух. И вот за год мое здоровье достаточно окрепло, чтобы я могла вернуться к мужу и своим обязанностям.
Конечно, это была наглая ложь. И эти двое прекрасно понимали это. Но Ласк никогда бы не рискнул подвергнуть эту ложь сомнению публично, как не рискнул бы и сказать прямо, что Лаура лжет. Это был барьер приличий, каменной стеной защищавший женщин от подобных нападок мужчин, особенно стоявших ниже их по социальной лестнице. Джордж разыграл все свои карты и крыть ему стало нечем. Ещё две минуты визави молча смотрели друг на друга, пока третий звонок не развел их по ложам Альберт-холла.
Остаток вечера прошел на удивление приятно, и леди Хэмптон-Льюис покидала оперу в числе последних гостей, напоследок разговорившись с баронессой Камойс о её уже взрослых детях и уйме французских собачек.
Но и она вскоре уехала. Лаура осталась одна. Ехать домой к мужу и детям совершенно не хотелось и оставаться здесь дольше не было никакой возможности, да и желания. Ей подали кэб.
Ехать в Белгравию или… Решение было принято молниеносно. Лаура не видела его уже несколько недель. Сейчас было идеальное время для визита: дети спят, муж или пьет в салуне, или так же уснул, не дождавшись её. Никто не вспомнит о леди Хэмптон-Льюис до самого утра. Сев в кэб, Лаура назвала адрес и в течении часа достигла дома, резко контрастировавшего с её изумрудно-зеленым вечерним платьем.
В окнах, выходивших на улицу, не горел свет. Само здание казалось заброшенным, мертвым. Но Хэмптон-Льюис точно знала, что в доме есть люди. Подобрав подол своего платья, она подошла к двери и настойчиво постучала увесистым дверным молотком. Минуты три за дверью все молчало, пока наконец не раздались осторожные шаркающие шаги. Открыла женщина лет тридцати.
— Кто Вы? Я вас не знаю, — противным, несколько пищащим голосом спросила она.
У Лауры сейчас не было времени на долгие расшаркивания и сантименты.
— Твой хозяин дома или на работе?
Еще одна заминка. Значит, он работает или опять окопался в книгах. Грубо оттолкнув служанку, Лаура вошла в дом. Как и раньше, здесь царило запустение: никаких обоев, мебели и тем более разных безделушек. Все жилые комнаты, такие же спартанские, находились на втором этаже. Поднявшись по скрипящей лестнице, Хэмптон-Льюис толкнула вторую дверь. За первой точно находилась спальня хозяина дома.
Свет на мгновение ослепил её. Лаура прищурила глаза, чтобы привыкнуть к перемене. И ужаснулась: полупустая комната с камином, одинокий стол у окна, выходящего на задний двор, кушетка, пара стульев, самые дешевые обои и колыбель. Напрасно она надеялась, что здесь проведут хотя бы подобие ремонта и купят побольше вещей для младенца.
Приблизившись к кроватке, Лаура нежно взяла малыша на руки. Миленький, розовощекий с маленьким носиком, похожим на пуговку, он походил на ангелочка с картин эпохи ренессанса. За спиной послышались шаги, наконец, нянька соизволила подняться вслед за ней.
— Отпустите ребенка, иначе я позову полицейских!
Что за идиотка, неужели она думает, что те, кого реально может заинтересовать этот малыш, испугаются обычного констебля?
— Не кричи, разбудишь еще, — Лаура положила младенца обратно так же аккуратно, как ранее взяла, а потом, схватив неудачливую гувернантку за руку, вывела ту в коридор. — Никогда, слышишь меня, никогда не распахивай вот так двери по ночам: в лучшем случае тебя могут просто изнасиловать. Всегда спрашивай через дверь кто там. Когда твой хозяин сказал, что вернется?
— Я ничего вам не скажу, — видимо осмелев заявила гувернантка.
Тишину коридора разорвал хлопок пощечины. Лаура нашла на ком выплеснуть свой гнев. Три удара она нанесла с такой силой, что рыжие волосы выбились из-под чепца женщины.
— Думай кому и что ты говоришь! Когда вернется хозяин дома?
— Н-на рассвете, — рыдая, ответила служанка.
— Отправляйся вниз и жди его там. Чтобы я тебя не видела и не слышала. Живо!
Дважды в этот раз просить не потребовалось, держась за ушибленную щеку, та пулей слетела с лестницы и затаилась на первом этаже. Как только звук шагов стих, Лаура вошла в комнату и придвинула стул к колыбели.
— Вот и все, твоя мама рядом. Больше не о чем беспокоится.
__________________________________
⃰ Приводится Британская денежная система.
1 Фунт стерлингов — 4 кроны или 20 шиллингов
1 соверен — 20 шиллингов
1 золотая гинея — 21 шиллинг или 1.05 фунтов стерлингов
1 крона — 5 шиллингов
1 шиллинг — 12 пенсов
1 пенни — 4 фартинга
⃰⃰ ⃰ papa(фр.) — отец.
Еще почитать:
Комолово. Рассказы. — Луна рыдала: перестаньте
Люцифер — 2) Слезы Мейзи
Не возвратные билеты.
Колизей — 6. Прометей
«
»
