— Чего звал?
Рыжий стоял, опершись о косяк двери клубной комнаты. Вообще, она принадлежала шахматистам, вот только Шэ Ли напугал их настолько, что больше никто не приближался сюда ближе, чем на пушечный выстрел. Теперь эта была штаб-квартира Шэ Ли, личные владения, обитель, где вершились судьбы провинившихся перед ним.
Ли в своей манере сидел в развалочку на старом потрепанном диване, игнорируя все правила школы и покуривая свою сигарету прямо в помещении. Рядом с ним сидела его шайка, свита, личная охрана, которая всегда была за любой движ, если это предполагало помахать кулаками.
— А че ты как не родной? Проходи, садись.
— Да некогда, у меня работа еще.
— Работа, работа. Че ты вечно суетишься так? Посиди немного со мной, поболтаем о том о сем.
— Давай не сегодня, ладно? Мне правда пора. Ты написал, что что-то срочное, я думал это серьезно. Если просто хочется языком почесать, мы это и вечером сделать можем.
Ли неспешно выдохнул облако дыма, облизнув губы и расплылся в своей хищной ухмылке.
— Ладно, ладно. Не буду тебя задерживать. Я только подарок тебе хотел подарить. Заберешь хоть?
— Нафига? Ты подарки даришь только на день рождения, а он только через месяц, что за повод?
— Считай, я решил поздравить тебя заранее. Шестнадцать лет все-таки скоро, нужно что-то особенное. Иди сюда, покажу.
Рыжий сверлил парня взглядом, долго не решаясь сделать шаг. Но это ведь просто подарок, верно? Просто подойти, забрать и уйти. Шумно выдохнув, Рыжий все же вошел в комнату и, остановившись перед Ли, проговорил:
— Показывай.
Вместо ответа Ли протянул небольшую черную коробочку и вложил ее в протянутую ладонь Гуань Шаня. Тот удивленно вскинул бровь, открыв ее и обнаружив сережку-гвоздик черного цвета.
— Это зачем? У меня же даже прокола нет.
— Так это и не подарок. Это дополнение к подарку.
Дверь с громким хлопком закрылась, и перед ней тут же нарисовался огромный пацан, самый сильный из шайки. Двое других, схватив Мо за руки, усадили его на диван, с которого только что поднялся сам Ли.
— Блядь, вы че творите? Ли, что происходит?
— Я же сказал, я хочу сделать подарок. — Только сейчас Рыжик заметил в руках парня аппарат для прокола ушей.
Почувствовав мерзкий холодок, бегущий по позвоночнику, он выплюнул, пытаясь вырваться.
— Кончай хуйней страдать. Я не хочу, блядь!
— Так тебя никто и не спрашивал. Так хочу я.
— Сука, я клянусь, если сделаешь это, то я…
— Тебе напомнить твой должок, м? Ты до конца жизни мне не отплатишь. Гуань Шань, ты моя собственность, мой ручной пес, так что не рыпайся, а то я ведь и промахнуться могу. Не хотелось бы замарать диван твоей кровью.
Тот неспешно опустился на его колени, лицом к Мо, и схватил пальцами одной руки за подбородок, смотря прямо в глаза. Хищно, опасно, гипнотизируя, как дикий зверь перед нападением на свою жертву.
— Твою мать, Ли! Это уже перебор! Ты с катушек слетел?! Отпусти меня! — Рыжий кричал, все так же дергаясь, пытаясь вырваться и стряхнуть с себя этого сумасшедшего.
— Ты что, не хочешь быть как я? Смотри, — он повернул голову вполоборота, демонстрируя ухо, на котором красовалась не одна сережка, — у меня тоже они есть. Будем с тобой похожи.
— Да я лучше сдохну, чем буду на тебя похож! — Рыжий выплюнул это прямо ему в лицо, с вызовом смотря в суженные желтые глаза.
Ли очень долго молчал и сидел неподвижно, будто размышлял о чем-то. У Рыжего даже прокралась слабая надежда, что он передумает и опустит его. Но вот тот резко изменился в лице и схватив Мо за горло, сомкнул пальцы, сжимая.
— Это будет доказательством того, что ты принадлежишь мне. Ты мой, Гуань Шань. Только мой и ничей больше. Парни, держите его крепче.
Комнату заполнил хрип Рыжего и сиплые крики. Он сопротивлялся до последнего, пытаясь вырваться. А потом послышался резкий щелчок и мочку уха больно кольнуло.
Рыжий дергается и открывает глаза. Сердце бешено колотится, а голова ватная, словно ее до отказа напичкали синтепоном, поэтому понять, где он находится, с первого раза не получается. Он медленно садится, чувствуя легкое головокружение, и осматривается, узнает знакомые очертания комнаты и с облегчением выдыхает.
Он дома, все в порядке.
Откинув с себя одеяло, он опускает ноги на пол, чувствуя кожей прохладу паркета, который сильно разнится с его собственной температурой. Тщетно пытается вспомнить свой сон, но в голове пустота, нет сигнала, белый шум, и только. Футболка неприятно липнет к телу, а на лбу испарина от холодного пота. Шумно выдыхая, он запускает пальцы в волосы, растирает влажное лицо и наконец поднимается на ноги.
Сегодня выходной, учебы нет, так что до подработки у него есть несколько свободных часов. Выйдя из своей комнаты, он идет в ванную — заниматься рутинными делами. Чистит зубы, ополаскивает лицо и наконец чувствует себя человеком.
Сразу идет на кухню, набирает воду в чайник и, включив конфорку, ставит на огонь. Дома тихо, матери нет, видимо, давно ушла. Рыжий видит записку на холодильнике, прикрепленную потрепанным магнитом — стандартным таким, туристическим, с морем, пальмами и полустертой надписью «MALDIVES». Ему почти столько же, сколько Рыжему, и он без понятия, откуда и когда тот появился. Но на Мальдивах он точно никогда не был, как и его мама.
«Милый, ушла к врачу. Буду ближе к обеду. Люблю тебя».
Рыжий долго смотрит на аккуратный почерк матери. Смотрит до тех пор, пока взгляд не расфокусировывается, пока буквы не начинают размываться в беспорядочном танце. Отходит наконец к столешнице и упирается руками в холодную поверхность. В глаза сразу попадается пузырёк с ее лекарствами, где осталось совсем немного, почти на донышке.
Эти лекарства — хуйня, бессмысленная хренатень, потому что ей не лучше. Черт побери, ей нихуя не лучше. С того самого дня, как ее госпитализировали.
Рыжий помнит тот день, как будто он был вчера.
Он помнит, что в тот день проснулся ночью. В горле пересохло, и он вышел попить воды. Стоя на кухне, услышал странную возню из спальни мамы. Он тогда еще посмотрел на настенные кухонные часы — 03:35. Странно, подумал, что она не спит в такое время.
Он помнит, как тихо открыл дверь спальни и увидел ее, скрюченную на полу. Он сорвался с места, падая перед ней на колени, пытаясь понять, что с ней. Она держалась за голову и просто стонала бессвязные фразы, не в состоянии говорить.
Он помнит, как рванул за телефоном и дрожащими пальцами набрал номер скорой, сначала погуглив, нихуя не попадая по клавиатуре. Потому что в голове было пусто и он не мог вспомнить проклятый номер, который знал наизусть вместе с другими номерами экстренной помощи. Как задыхаясь и запинаясь, продиктовал адрес и прокричал в трубку: «ДА ЖИВЕЕ БЛЯДЬ!» потому что диспетчер задавал слишком много вопросов.
Он помнит, как полез в машину за мамой, в домашних штанах и майке, успев только засунуть ноги в кеды, не на всю ногу, а придавив задники. Помнит каждую деталь, каждое сказанное и несказанное слово, помнит, как сжимал ее руку в машине после того, как ей что-то вкололи, как пытался держать себя в руках, хотя ему было чертовски страшно.
Он помнит, как сидел вместе с ней, пока она проходила бесконечные осмотры. Ждал ее в коридоре, пока она была на всевозможных МРТ, МСКТ и прочей хуйне, которую он даже не произнесет. Помнит, как врач после нескольких часов обследований сочувствующе вздохнул, будто его ебучий вздох мог как-то успокоить Гуаня. Будто от его вздоха принять информацию станет легче, не так больно.
Врач сказал, что у его матери был приступ мигрени. Выяснилось, что это зараза преследовала ее всю жизнь, только Рыжий об этом не знал, скрывать свое состояние она умела профессионально. Причину выяснить так и не удалось. Несмотря на несколько часов обследований, не нашли ни опухоли, ни каких-либо других нарушений. Вообще ничего. В итоге в ее медицинской карточке в заключении написали «идиопатическое заболевание». Просто потому что никто не знал, что с ней.
Он помнит каждую чертову деталь и, видимо, никогда не забудет. Даже если это было больше года назад. Все события того дня словно выжгли с внутренней стороны его черепной коробки, припаяли ко всем его нейронным связям, вшили в глазное яблоко, чтобы он еще долго, закрывая глаза, видел перед собой маму — слабую, бледную, плачущую.
Рыжий смотрит на закипевший чайник, на тоненькую струйку пара из его носика, на пустые две чашки, подготовленные уже по привычке, и чайные пакетики в них.
Дерьмо случается. Но у Рыжего это дерьмо вечный спутник, часть команды — часть корабля. Его черно-белая полоса жизни давно окрасилась в самый темный черный и протянулась полосой слишком длинной. Ни конца, ни края. Раньше он думал, что когда повзрослеет, станет легче, что став самостоятельным, он сможет решать все сам, будет сильным и не позволит жизни так жестко ебать себя. Но нихуя, стало только хуже. Причем все ухудшается в геометрической прогрессии. Потому что у Рыжего никогда не бывает нормально, у него все всегда идет через задницу.
Сам Рыжий словно ходячий казус, и все что его окружает становится таким же — окружение, семья и вся его гребанная жизнь. Просто так бывает, проблема никогда не приходит одна. Эта сука приходит ордой, ебучим десятитысячным монгольским игом, цунами и смерчем, катаклизмом и апокалипсисом.
Вот что такое жизнь Гуань Шаня.
Звенят ключи и слышится щелчок в замочной скважине. Рыжий вздрагивает, промаргивается пару раз, наконец возвращаясь в реальность. На пороге мать Гуань Шаня, и заметив его на кухне, она расплывается в улыбке.
— Дорогой, ты уже проснулся?
— Привет, мам. Ага, недавно встал.
— Кушать хочешь? Я сейчас переоденусь и…
— Не надо. Я сам приготовлю. А ты отдохни пока.
Джу, повесив пальто на вешалку, благодарно улыбнулась и скрылась в спальне. Тем временем Мо уже нарезал овощи для сэндвичей, которые он так сильно любит, особенно приготовленные его мамой. Но повзрослев, научился и сам готовить ничуть не хуже.
Они сидели вдвоем, как всегда, за небольшим круглым столом. На столе дымились две чашки с чаем и тарелка с сэндвичами, с обрезанной корочкой. Джу меланхолично пила чай, задумавшись о чем-то своем, Рыжий сосредоточенно жевал, изредка бросая взгляды на маму. Ему не нравилось ее состояние, было в нем что-то подозрительное, поэтому его никак не отпускало сосущее под ложечкой чувство.
Проглотив очередной кусок, он негромко позвал:
— Мам? — Джу никак не отреагировала, поэтому пришлось позвать ее второй раз, чтобы она обратила на него внимание.
— А? Да, дорогой? — переведя на сына взгляд, она тепло ему улыбнулась.
— Что врач сказал?
— Ничего страшного, родной, не переживай.
— Ты каждый раз так отвечаешь, а улучшений никаких нет.
— Но и ухудшений нет, это главное, — она кладет руку поверх его руки и ободряюще сжимает.
— Мам, так нельзя, давай мы сходим к другому врачу? Этот тебя толком и не лечит.
— Гуань Шань, он практически бесплатно меня принимает, а учитывая наше состояние, это лучшее, что может быть.
— Какое наше состояние? Мы не бедные, я найду деньги для тебя. Я заработаю еще, устроюсь на ночные подработки.
— Гуань, — Джу поддалась вперед, обхватывая ладонями лицо сына и серьезно смотря в его глаза, — ты не будешь из-за меня работать еще больше. Сейчас все деньги нужны на твою учебу, мне важно, чтобы ты закончил обучение. Другую клинику мы сейчас не потянем, поэтому меня устраивает то, куда я сейчас хожу. Лекарства хоть немного, но помогают, этого пока достаточно.
— Нихрена не достаточно! — Рыжий хмурится, злится, его не устраивает такая явная несправедливость. — К черту эту школу! Сейчас важнее твое здоровье!
Джу садится на свое место, негромко хлопает по столу ладонью и хмурится так, что лоб ее изламывается морщинами.
— Хватит, Гуань Шань! Ты закончишь школу, мы и дальше будем её оплачивать. И на этом точка.
— Ты хоть представляешь какие последствия могут быть?! Ты должна тратить деньги на себя, а не на эту бессмысленную школу! Тебе нужно постоянное наблюдение, тебе нужен нормальный врач, а не этот шарлатан. На кой черт мне эта школа, если с тобой что-то случится?
Рыжий держался из последних сил, чтобы не перейти на крик. Его самый большой страх, который медленно, но верно душил его, вырывался сейчас наружу, парализуя разум и заставляя функционировать чисто на эмоциях. Он тяжело дышал, смотря на мать. Но не мог позволить себе повысить голос на нее.
Она долго смотрела на него немигающим взглядом. Затем шумно выдохнув, растерла лицо ладонями и тихо произнесла:
— Я все сказала, Гуань. Ты закончишь школу, и мы будем платить за твою учебу до конца года. А со своим здоровьем я справлюсь сама.
Рыжий молча поднимается из-за стола, идет к себе, даже дверью не хлопает, как это обычно принято после ссоры. Он просто переодевается, чтобы выйти из дома, чтобы сменить обстановку, чтобы глотнуть свежего воздуха, иначе гнетущее чувство страха и отчаяния вот-вот разорвет его на части.
Погода выдалась сквернее некуда. Небо затянуло свинцовыми тучами, которые в любой момент готовы были разразиться холодным и пронизывающим насквозь ливнем. Несмотря на ранее время суток, на улице не светло, а пасмурно, серо, тускло. Прямо как на душе у Рыжего.
На нем черное худи с капюшоном, который он натянул чуть ли не до носа, спортивные штаны и кроссовки, которые служили и для спорта, и для ежедневного использования. В кармане старенький плеер, из которого тянется провод наушников. Он неспешно бежит по знакомому району. Музыка, дождь и пробежка — какое же ебучее клише.
Просто его это успокаивает. Просто прямо, без конкретной цели в конце. Сколько он уже пробежал? Три, пять, семь километров? Какая разница? Чем дольше, тем лучше.
В наушниках дерет горло Bring Me The Horizon под песню Can you feel my heart, и с ней будто дышать становится легче, будто кто-то заботливо заклеивает его внутренние колото-резаные раны, зализывает их, сшивая лоскуты кожи, давая возможность бежать дальше, дышать дальше. Жить дальше.
Музыка всегда имела особое значение для Рыжего. Составляла крошечную и единственную часть его жизни, которая была нетронута гнилью и пиздецом. Она лечила, в ней он находил себя. И в самых крайних случаях благодаря ей он думал, что не зря живет эту гребаную жизнь. Что еще не все потеряно.
Решив срезать через парк, он заворачивает на небольшую аллею. В выходной день парк заполнен людьми, в сравнении с будними. По бокам, слева и справа, стоят скамейки, где сидят парочки или пожилые старики. Рыжий не обращает на них внимания, продолжая бег.
По аллее лениво прогуливаются люди, которых приходится огибать. Впереди он замечает парочку, держащуюся за руки, меняет траекторию, собираясь их оббежать, но резко тормозит, узнав Хэ Тяня. Чертыхается про себя, хочет развернуться, но слишком поздно — новенький узнает его.
Рыжий понимает это инстинктивно, потому что эта псина расплывается в диком оскале, смотря прямо на него. А потом внезапно вскидывает руку вверх и приветливо машет, будто они охуеть какие друзья, будто всегда радуются, когда видят друг друга, будто это в порядке вещей.
Рыжий уже разворачивается и собирается свалить отсюда нахер, но видимо сегодня боги не благосклонны, потому что в следующую секунду на плечо Рыжего опускается рука Хэ Тяня. Гуань резко выворачивается, что аж наушники выпадают, цепляются за ворот толстовки и безвольно повисают. Он дергается так, будто это прикосновение — ожог кипятком, нагретым добела металлом, химическим веществом. Исход один — волдыри и облезлая кожа. Смотрит на Хэ Тяня диким зверем, щетинится, вот-вот покажет зубы в оскале.
Губы кривятся, так и хочется осыпать его вопросами и оскорблениями. Какого хрена ты здесь? Какого хрена мы постоянно сталкиваемся? Какого хрена ты вообще начал появляться в моей жизни? Отъебись, отъебись, отъебись от меня.
Но слова так и остаются несказанными, потому что он выпадает от фразы Тяня.
— О, а вот и мой лучший друг. Знакомься, это Лу, я рассказывал тебе о ней, помнишь?
Рыжий смотрит на новенького с широко распахнутыми глазами, словно он редкий и вымирающий вид человечества, и Рыжий единственный, кому посчастливилось увидеть его воочию. Реально редкий и вымирающий вид, таких долбоебов вселенная просто не могла сотворить, он не мог родиться как обычные люди. Его будто лепили — из говна и палок. Переводит такой же ошалевший взгляд на девчонку рядом, которая так и светится, одаривая его улыбкой.
Проходит секунд двадцать, когда к Мо возвращается возможность вновь разговаривать.
— Ты, блядь, больной какой-то или что? — еле выдавливает Рыжий, смотря прямо в глаза новенького.
— Извини нас, мы отойдем на минутку.
Хэ Тянь одаривает девчонку улыбкой, но не той, которую знает Рыжий. Это было что-то новенькое, неизведанный коктейль из неопознанных эмоций. Затем он обхватывает Рыжего за предплечье и тащит в противоположную сторону, подальше от Лу.
Рыжий, конечно, же добровольно не идет. Тут же вырывает руку, охуевая от такой наглости. Пихает ладонями в его плечи, отталкивая от себя подальше, рычит тихо и гортанно.
— Че за дела, мажорчик?
— Давай отойдем, и я все объясню. Одна минута, не больше.
— Хрена с два, блядь. Почему я вообще должен слушать тебя?
— Одна минута, — повторяет Хэ Тянь тихим голосом и смотрит спокойно и прямо, но что-то в этом взгляде напрягает. Заставляет пробуждаться все инстинкты внутри, и Рыжий мнется, тянет время.
Затем выдыхает шумно, рывком стягивает капюшон и выставляет указательный палец. Шипит так же тихо:
— Одна минута.
Рыжий резко разворачивается, сильно сжав челюсти, отчего желваки тут же проступают на острой челюсти. Быстро идет вперед, не оборачиваясь, не останавливаясь, ему все равно, идет ли новенький следом. Просто считает про себя и отмеряет счет шагами.
Один, два, три…
Сует руки в карман-кенгуру и сжимает их в кулаки.
Пять, шесть, семь…
Думает, что он конченный долбаеб, что остался, а не послал Хэ Тяня с его девкой на все четыре стороны.
Девять, десять…
Резко тормозит, делает глубокий вдох-выдох и оборачивается, сталкиваясь взглядом с новеньким. Тот спокоен и расслаблен, нет его блядской ухмылки и вечной ауры мачо-мена.
— У меня к тебе одна единственная просьба.
— Нет.
— Ты даже не выслушал.
— Я и не стану. Я не стану тебе ничем помогать и слушать твои ебучие просьбы.
— У меня есть целых пятьдесят секунд в запасе.
— Уже сорок пять.
— Помоги мне отвертеться от той девушки. Прикинься моим другом и скажи, что у нас планы.
Рыжий секунд пять смотрит на Хэ Тяня как на умалишенного. Он знал, что у него с головой беды, но чтобы настолько…
— Тебе бы к врачу сходить, а. Такое лечить надо, а то высока опасность для общества.
— Я тебе заплачу.
Рыжий резко вздергивает голову, словно ему только что прилетело по лицу. Такой наглости он не прощает, за такое он бьет в ответ.
— Пошел ты, гондон!
— Я заплачу.
— Отвали!
— Назови сумму.
— Да что с тобой не так?!
— Что ты теряешь?
— Ты что о себе возомнил-то, мажор? Думаешь своими деньгами всех на свете купить сможешь? На хуй иди со своими просьбами и деньги свои туда же засунь.
Хэ Тянь делает шаг в его сторону, хватает за предплечье и смотрит долго. Рыжий взгляда не отводит, отвести взгляд то же, что и проиграть без боя. Так они и смотрят друг на друга, пока Хэ Тянь серьезно не говорит:
— Любая сумма, которую ты назовешь. Просто скажи, заплачу сразу, как только она поверит и уйдет. Плачу наличными, — после паузы добавляет: — Давай, всем нужны деньги.
Рыжий хмурится злобно, желваки ходят ходуном, все тело напряжено и натянуто. Даже через толстую ткань толстовки чувствует кожей тепло ладони новенького, хотя одет он всего лишь в футболку с легкой рубашкой, накинутой сверху. Дергает рукой, но хватка не ослабевает.
— Пусти.
Хэ Тянь не отпускает, ждет ответа.
— Да отпусти меня говорю!
Рыжий резко выдергивает руку, смотрит дико. Этот фрик точно больной, так просто не отстанет. Поэтому Рыжий выпаливает первую попавшуюся цифру, которая приходит на ум, в надежде, что мажорчик охуеет от наглости и сам его пошлет.
— Пять тыщ.
Но Хэ Тянь не ведет ни единым мускулом, только слегка кивает и говорит:
— По рукам.
Опомнится Рыжему не дают, снова хватают за предплечье и тянут за собой, не давая возможности даже возразить.
Они останавливаются перед девушкой, которая, завидев парней, снова расплывается в улыбке. Так они и стоят. Лу смотрит то на одного парня, то на другого, а они смотрят на нее, Хэ Тянь — тепло улыбаясь, а Рыжий — недовольно хмурясь.
Рыжий чувствует толчок локтем в бок и прокашливается, пытаясь сформулировать адекватную мысль.
— Э, да… привет. Наслышан о тебе.
Девушка лучезарно улыбается.
— Так приятно это слышать. А вот про тебя Тянь ничего не рассказывал. Как тебя зовут?
— Гуань Шань, Мо Гуань Шань, — внезапно и резко вклинивается в разговор новенький. — А не рассказывал я о нем, ну сама посмотри, он слишком нелюдимый, даже дикий немного, вот только со мной хорошо и общается.
— Рот завали, — тихо цедит Рыжий, но это слышит и Лу.
— Вот видишь, об этом я и говорил, — усмехается Хэ Тянь, скрещивая руки на груди.
Рыжий раздражается не на шутку и больше не хочет быть свидетелем этого дешевого перформанса, поэтому он быстро выпаливает:
— Короче, не знаю, что у вас там за терки, но у нас планы вечером. Он мне давно кое-что пообещал, поэтому сегодня у вас ничего не выйдет.
Взгляд Лу тут же тускнеет, а улыбка сползает. Переводит расстроенный взгляд на новенького.
— Но мы ведь хотели… хотели сходить в кино.
Хэ Тянь жмет плечами, мол, что поделать, обещания нужно выполнять. Даже обещания данные злым и опасным псам, даже фиктивные и стоимостью в пять тысяч юаней.
— Прости, Лу, сегодня никак не получится. У Гуаня серьезные жизненные проблемы, и я, как лучший друг, должен быть рядом с ним.
— Серьезные проблемы? О боже, что случилось?
— Да ничего не…
Рыжего бестактно перебивает Хэ Тянь, натягивая на лицо самое скорбное и сожалеющее выражение лица.
— Дело в том, что недавно ему поставили неутешительный диагноз — болезнь Альцгеймера. Это крайне редкий случай, когда болезнь прогрессирует в столь раннем возрасте, поэтому ему нужен постоянный уход и наблюдение, и я, как его единственный и лучший друг, должен постоянно быть с ним рядом и поддерживать. Потому что, — он выдержал театральную паузу, под разъяренный взгляд Рыжего, — он уже начинает забывать меня, поэтому так отреагировал при встрече. Я должен чаще быть с ним, чтобы успеть сделать побольше воспоминаний, которые я навсегда сохраню в своем сердце. И мне приходится постоянно рассказывать ему о наших вместе пережитых моментах, чтобы он помнил обо мне как можно дольше. Поэтому мы и отходили. Он просто не смог вспомнить меня сразу.
Повисла пауза. Лу стояла с широко раскрытыми глазами, прижав ладони ко рту, смотря на Рыжего с полным сочувствием. Хэ Тянь прикрыл лицо ладонью, якобы неутешительно страдая, хотя Рыжий чувствовал плечом, как он слегка дергается, всеми силами подавляя смех.
Сам же Рыжий испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, он хотел прямо сейчас уебать новенького за такой долбаебизм. До сих пор остается загадкой, как его земля вообще носит? С другой стороны, ему было даже немного жаль девушку, которая действительно искренне верила каждому слову этого долбоящера.
— О боже… Гуань Шань… мне так жаль. Мне очень и очень жаль, — еще немного и она разревется. — У меня бабушка болела этой болезнью, и я понимаю, насколько это страшно и ужасно. Я очень надеюсь, что тебе станет лучше.
— Да блядь! Не болею я ничем! Ты реально веришь словам этого идиота? Он же на голову больной!
— Ему все хуже и хуже, — Хэ Тянь тяжело вздохнул, убирая руку от лица, — если ты не против, я отведу его домой. Боюсь, он сейчас и дорогу-то не вспомнит.
— Конечно, конечно. Не переживай, я дойду сама. А вы будьте осторожнее. — Лу обняла Тяня и так же быстро и порывисто обняла Мо, который так и стоял столбом. — Сил и терпения вам двоим. До свидания.
И слегка поклонившись, Лу быстро удалилась.
— У тебя отлично развито актерское мастерство, не думал стать актером? — от скорбящего и несчастного Хэ Тяня не осталось ни следа. Теперь он ухмылялся, широко и по-блядски.
— А тебя отлично посылать на хуй, не думал там прописаться?
— Привычка к иронии, как и к сарказму, портит характер, она придает ему постепенно черту злорадного превосходства: под конец начинаешь походить на злую собаку, которая, кусаясь, к тому же научилась и смеяться.
— Че блядь?
— Фридрих Ницше. Немецкий философ, композитор, культурный критик и филолог. Великим человеком был.
— Да мне поебать, кем был твой этот Нице. Бабки гони, пока я сверху еще две тыщи не потребовал за моральную компенсацию.
— Ницше, вообще-то, — новенький смеется, но послушно лезет в задний карман джинс, достав — конечно же — мажорский черный кожаный кошелек. Отсчитывает ровно пять тысяч, — Гуань внимательно считал вместе с ним, — и протягивает Рыжему. — Обещанные пять тысяч. Спасибо, что выручил.
Рыжий как-то слишком резко вырывает деньги из рук, проверяет, мало ли, вдруг они фальшивые? Кто вообще носит такую большую сумму с собой? Недовольно хмурится, пряча деньги в карман штанов, и наконец выдает.
— Ты меня напрягаешь.
Хэ Тянь молчит, только вопросительно изгибает бровь.
— Меня напрягает, что мы так часто пересекаемся. Ты будто специально за мной шатаешься. Мы не друзья, не приятели и даже не хорошие знакомые. То что мы с тобой в одном классе, ничего не меняет.
Новенький все так же молчит, внимательно слушает и пялиться. Вот так же, как и всегда, будто товар оценивает.
— Повсюду ты, куда бы я ни пошел, всюду ты! Это, блядь, уже не смешно.
Рыжий кипятится, и от злости голос становится тверже, с хрипотцой. Он сглатывает и резко отворачивается, не выдерживая прямой взгляд темно-серых глаз, и подставляет под прицел профиль с почти зажившей гематомой, доставшейся от Ли. Лучше так, чем глаза в глаза.
— Ты так и не рассказал, кто тебя так.
— Кто меня как?
Хэ Тянь не отвечает, просто протягивает руку, успев коснуться скулы Рыжего лишь кончиками пальцев. Но и этого невесомого прикосновения хватает. Рыжий отшатывается, уходит от контакта и вновь смотрит в его глаза непонимающим взглядом. Он больной, его нужно бояться. Никто не знает, что придет в голову этого клоуна.
— Ты, блядь, издеваешься?!
— Нет. Это простой интерес.
— В жопу засунь свой интерес.
— Это Ли, да?
Рыжий застывает на месте, словно облитый цементом. Его злость медленно увеличивается, раздувается как шарик, в который закачивают воздух без остановки. Того и гляди, лопнет скоро. Он шумно дышит, отчего крылья носа раздуваются при каждом вдохе. Хэ Тянь замечает все это, но затыкаться не планирует.
— Я видел вас в тот день. Он приходил к тебе в кафе. Это он, верно?
— Рот свой закрой. По-хорошему.
— Вы ведь даже не друзья. Хоть и пытаетесь казаться ими.
— Отвали, я не шучу.
— Ты ведь его терпеть не можешь. Шарахаешься от одного его присутствия. Зачем вам этот спектакль?
— Слышь, ты, — Рыжий не выдерживает, резко подается вперед, впечатывается в тело мажорчика, грудью в грудь, — тот даже не дергается, — смотрит свирепо, злобно, — не суй свой нос куда не следует, понял? Это тебя никаким боком касаться не должно. Так что выкинь всю дурь, что вбил себе в башку, и отъебись от меня.
Хочется врезать. Сука, как же хочется врезать. Но вместо этого он сжимает кулак так сильно, что ногти больно впиваются во внутреннюю сторону ладони, резко разворачивается и быстрым шагом удаляется. От проклятого парка, от проклятого мерзкого чувства, от проклятого новенького, который продолжает сверлить взглядом спину Рыжего, пока тот не сворачивает с аллеи.
Еще почитать:
Короткая жизнь
«Яман и его семья»Глава первая«Знакомство с героями. Часть 8 —
Размышления о любви
Демон пустыни : — Глава 10
«
»
