В небесах белоснежная Фиома закрыла собой Хеому, ознаменовав предобеденный час. Калебский же сотник на обед мог больше не рассчитывать.
Эстен не до конца понял, как именно оказался втянут в интриги метрополии. Ещё пару минут назад он спорил с провинциальным интендантом, законченным деревенщиной, а сейчас с ним беседовала ключевая фигура в гвардии Её Величества.
Ривс изо всех сил старался не глазеть на золотую розу, вышитую на мешковатом балахоне капитана Вильгельма. Его ровное лицо, точеные скулы и невероятный рост – в сравнении с ним сотник был ещё мальчишкой.
Но в первую очередь офицер слушал гвардейца. Слушал, внимательнее родной матушки, ведь от этого могла зависеть вся его дальнейшая карьера: «Гвардейцы слов на ветер не бросают».
И, тем не менее, лицо цензуса всё ещё выдавало его: ему крайне не нравилось то, что он услышал от капитана «Розы».
— Кажется, вы задумались, юноша? — Вильгельм разгладил расклешённые рукава. — Может сотника что-то не устраивает в моём плане?
Эстен встал навытяжку.
— Всё в порядке.
— Не волнуйся, свой нимб благородства на голове от такого ты не потеряешь, — похлопал его по плечу Вильгельм, видимо сейчас лицо Ривса говорило за него самого. — Я ведь уже наслышан: ты у нас правильный парень.
У калебца на мгновенье перехватило дух.
«Соберись, а иначе о тебе будут вспоминать как о пай-мальчике, а не солдате», — муштровал себя Ривс.
Смердело рыбой: у телеги крестьянина неподалеку слетела ось, от чего весь его свежевыловленный улов принялся скакать по кладке на потеху окружившим его гвардейцам. Хилый рыбак пытался изловить прыгающую там и сям сельдь.
— Просто, — наконец сформулировал ответ сотник, — бургомистр… Неужели вам в этом деле нужен я и моя сотня?
Гвардеец цокнул языком.
— А ты чуткий, как журавль. Так-то оно так, — застыл в полуулыбке Вильгельм, от которой Эстен ощутил тревогу. — Наймиты бургомистра не были бы препятствием: они лишь думают, что крутые, а на деле мальчишки в кружевных трусиках. Однако, здесь Хорсен! Знал бы ты, что этот хер может навертеть. Старик владеет словом не хуже менестрелей, и ловок натравить брата на брата! Адмирал может всё испортить. Нам ведь важнее всего умы народа, понимаешь?
Офицер неохотно кивнул.
— Сегодня бургомистр обвиняет нас в сожжении квартала, — сказал Вильгельм. — Я бы уже отрезал ему язык, но народ любит эту жирную шмакодявку, можешь себе представить? Стоило всего-то загнать велларийских беженцев под сапог и накормить голодную толпу, как тебя полюбят – в метрополии такие простые решения нынче не в моде.
— Но, сеньор, от местных я слышал, мол, квартал сгорел из-за халатности моряков адмирала.
— Не удивлен, — Вильгельм отреагировал стоически. — Хорсена бургомистр боится не меньше, чем нас, ведь его городишко может запросто ускользнуть в руки адмирала, не менее знатного аристократа, – ведь для ларионских корыт Лазурный может стать отличным портом.
«Чтобы исполнить такое поручение, пойти против народа и его любимца, — поразмыслил Ривс, — придется заставить вас пересилить вашу ненависть к старому адмиралу… Переубедить гвардейца? О чём я только думаю, проще заставить время идти вспять».
— Вы точно знаете, что бургомистр захочет натравить на меня кондотьера? — спросил Эстен.
— Знать чужие поступки наперёд – это моя работа, — капитана задело неверие сотника. — Все фигуры уже давно расставлены на доске. Вы тот, кто поможет привести их в движение.
Офицер сжал в руке золотой жетон цензуса.
— Может, лучше кондотьера…
Ривс почувствовал, как о его ботинок стукнулась рыба. Следом бежал и сам запыхавшийся рыбак. Вильгельм усмехнулся, смотря на неуклюжие попытки крестьянина поймать рыбу. Эстен ловко подхватил сельдь с сапога и протянул кмету.
— Спасибо, вашблагородие! — вымолил тот с таким выражением благодарности, что его раскрасневшееся лицо выглядело просто жалким.
— Не стоит, — отмахнулся офицер.
Отвесив угодливый поклон, рыбак поспешил прочь.
Вильгельм оказался разочарован:
— Жаль, меня забавляло это зрелище. Ждите, офицер, ждите. Постарайтесь не провоцировать кондотьера сами – сгоревший квартал для их шайки, подобен запретной святыни. А бургомистр вас в покое не оставит, не волнуйтесь, он вспыльчивый. Как пиво в бочке.
Ривс поглядел на свой испачканный башмак.
— Ещё увидимся, — попрощался с ним гвардеец. — Мы, имперцы, любим держаться вместе.
Офицер развернулся и зашагал к своим десятникам. Лоб Ривса покрылся морщинами от гнева: «Каррамба! Гамильтон хотел, чтобы я пошел против разбойничьего отребья. Вильгельм же хочет, чтобы я пошел против городничего острова и его жителей, как последняя скотина! Все здесь имеют Устав как хотят!».
— Солдат, — взял он за шкирку проходящего мимо подручного. — Найди своих разбежавшихся по острову амиго и строго-настрого накажи: пусть держатся подальше от пепелища квартала. Кто попадется – получит выговор… нет, двадцать ударов дубинкой! Пшел, арай-арай!
Солдат засеменил прочь. Десятники смотрели ему вслед в долгом неловком молчании. Наконец Колин, запинаясь, спросил:
— Чего это всё значило?
— Ничего, — отозвался Ривс сквозь сжатые зубы. — Нам пока лучше забыть о том, что здесь произошло.
***
«Мне знакомы пожары. Когда горит один дом – это трагедия семьи, когда горят два дома – трагедия для квартала, но что если горит сам квартал?».
За крышами и стенами везучих, не изглоданных пожаром, домов стояли каркасы сгоревшие, обрушенные, открытые ветрам. В воздухе всё ещё стоял тяжелый смрад от дыма и вони пепелища.
Саманная квартальная стена – на которую десять лет назад собирался весь квартал, дабы отвадить себя по ночам от разбойно гулявших по городу заезжих верхних оттионцев – уцелела, но патрулировалась стражей бургомистра. Разодетые в бригантины наёмники, как о них высказался Джон, не пускали погорельцев на пепелище.
«Любой народ при встрече с трудностями либо мужается, либо погибает», — эту фразу хронисты приписывают Ромулусу Кельтину.
Очевидно, народ погоревшего квартала имени Святого Гинека решился мужаться. У закрытых ворот к пожарищу, по периметру всей улицы, растянулся палаточный город. Бубоном на теле процветающего квартала Вратислава – беженцами. Обескровленными и выброшенными на улицу.
В этом месте оказались равны все: бывшие ростовщики, бондари и чистящие рыбу бабки. Прачки были вынуждены стирать одежду в сточных канавах. Мистерианцы готовили на огне прямо под открытым небом. Лагерь кипел от криков детей, сварок плотников да гомона толпы.
«Быстро же местный бургомистр им здесь всё устроил», — оценила происходящее Лирия.
Лысый монах, стоя на перевёрнутой кадке, призвал толпу к молчанию:
— Миряне! — заявил мистерианец. — В наш приход прибыла Милка из Оссеницы, некогда участница арканного хода! Сия сударыня касалась кладки самого Исталебского монастыря Эммануила, первого из монастырей. Она принесла вам его частицу – кожный сможет прикоснуться к камню из стен монастыря и получить полгарнца вина после речи!
«Какое имеет значения один кирпичик монастыря, когда сам монастырь состоит из тысячи?».
Под тихие аплодисменты зевак священнослужитель помог взобраться старухе на возвышение. Та была покрыта паршой, а глаза её были покрыты серой пеленой. Старость порой выглядела пугающе.
— Рабы Божьи! — голос её звучал сломано, терзая ухо, как расстроенная виолончель. — Я слышу, как вы молите Империю о спасении. Возносите к ней речи, словно метрополия это высшая сила! Мольбы богине идут бок о бок с именем богопротивной императрицы!
«Должно быть этой слепой кляче нечего терять, — удивилась Лирия. — Большинство из этих мягкотелых мистерианцев не осмелились бы так даже подумать, зная, что гвардия в городе».
В толпе раздались недовольные крики, причитания, просьбы о напутствии. Старуха, довольная своей паствой, пригладила жиденькую прядь волос:
— Империя уже давно забыла о вас. Предала она сама небеса, когда поставила на престол Катрину Вторую Антарскую! Выродка, отлучённую от церкви святым отцом! Теперь, после того как пламя прошлось по вашим домам, вы обратились к богине. Но вы не опустились на колени! Не посыпали головы пеплом! Где были ваши мольбы пятнадцать лет тому назад, когда Джон Маттон осквернял Ларионские Дубравы?! О, Аркана была вам не нужна, ведь ваши жалкие газетёнки выставляли землянина Маттона как героя! Вы грезили о легендах наяву, — старуха облизнула беззубые десны. — Вместо богини мы отдали мир в руки распутному императору Кеннету!
«Похоже, байка о Джоне Маттоне становится всё популярнее с годами». Сама Лирия знала только, что это был землянин, авантюрист, бродивший по свету и демонстрировавший чудеса при дворах. Сгинул он тогда же, в болотах северных Заландских земель во время аномальных наводнений.
— Как вы можете взносить руки к Её Величеству, когда она несет за собой след греха?! Пора возвращать нашу былую веру. Вспомните о гневе Арканы! Десять казней богиня дала Эммануилу над язычниками! Молитесь, люд, молитесь, ибо близится геенна огненная хуже всякого пожара! Во снах мне являются горящие небеса, потухшее солнце и полчища дьяволов Магнусовых – это ваше будущее без богини!
Лирия фыркнула, с отвращением поглядев на ликующих фанатиков. Мистерианская религия была снисходительна до остальных верований. «Однако когда дело доходит до навязывания, мистерианцам нет равных. И эти же желтокожие ещё говорят, что наша вера излишне старомодна!».
Голова велларийки была надёжно сокрыта капюшоном, чтобы вши от местных бездомных не пробрались к ней.
«Страшно только подумать, куда бы зашло представление этой старухи, увидь она, что я серокожая», — усмехнулась себе под нос велларийка.
Девушка огляделась, обнаружив, что спутники двинулись дальше. Она была только рада поскорее покинуть сборище обездоленных фанатиков.
— Магнусов дьявол! — топтался на месте Себастьян. — Давай же!
— Так и не получилось?
Себастьян покачал головой.
Едва они приблизились к сгоревшему кварталу свет монеты заполнил все её края – их компас вышел из строя. Либо они были очень близко, либо их кто-то хорошенько разыграл. Лирии хотелось верить в первое.
— Найти этого сумасшедшего среди таких же будет непросто, — колко бросила велларийка, указав на сборище верунов.
Землянин, с чего-то вновь натянувший на себя шлем, высматривал палатки в лагере погорельцев.
— Бросьте её уже, — наказал он спутникам. — Придется кое-кого расспросить.
— Эйе, не проще ли разыскать старика средь пепелища? — раздосадовался южанин. — Беловолосого волшебника отыскать нетрудно…
— Но не посреди сгоревшего квартала, — упрекнул его Джон. — Ты даже библиотеку там не отыщешь.
— Что-то ты темнишь, Миллард, — заметила Лирия.
— Гвардейцы дали наводку.
— А… тогда понятно, с чего у тебя такие таинственные речи! Хотелось бы знать, чего в такой глуши забыл наёмник, видать на службе у самой императрицы, — взбесилась велларийка. — Ты действительно думаешь, что можешь показать своих знакомых, приближенных к деспоту головорезов, а мы будем ходить за тобой как ни в чём не бывало?
— Я так и собирался, — буркнул под нос Себастьян.
Землянин вздохнул.
— Не все, кто работает на государство, работает на Её Величество. Далеко не все. Даже если работа представляет особую важность.
«Значит он всё таки наймит, — ликовала Лирия. — Государственный наймит».
— Чес-говоря, — спрятал за пазуху монетку южанин. — Я бы уже не отказался от помощи в снятии проклятья дажить если б мне её предложила сама трижды проклятая Гиста.
— И что же, — прыснула девушка, — имперские псы дали тебе след на самого зачарователя? Как вообще можно им верить?
— Страждущий в степях путник примет любую помощь, — расщедрился на мудрости Миллард. — Тем более, других идей у вас нет.
«Ошибаешься, — зло свела брови Лирия. — Но тебе они не понравятся. Дай только сниму эту руну, найду местных велларийцев, которых загнали в трущобы, как скот. Современная Империя мало чем отличается от древнего Гистового царства в протоке Исталебких рек».
Успокоившись девушка, опустила воротник. Жара была иссушающей.