По ту сторону Фаина

Вечерело. Клавдия стояла у калитки и смотрела на дорогу. Уже неделя как Семён, её муж, уехал в командировку. Третий год пошел как они расписались. Семен пришел с фронта не увешанным орденами, но был самым завидным женихом. Ни один праздник не обходился без Семена и его гармони, конечно, когда он был дома. Рано утром Клавдии надо было идти на работу, (она работала швеей на фабрике по пошиву одежды). Быстро сгущались сумерки. Редкие прохожие спешили куда-то. Клавдия стояла, прислушиваясь к стрекоту сверчков в темноте и заметила медленно бредущую женщину. Даже в темноте было видно, что той трудно идти. Она остановилась невдалеке на противоположной стороне улицы, оперлась рукой о забор и стояла так минут пять, пока соседский пес не кинулся на незнакомку с лаем. Женщина шарахнулась от забора и оступившись, упала. Клавдии показалась, что женщина пьяна, но она подошла и спросила все ли в порядке. Слабым голосом та попросила о помощи. Женщина была совершенно не знакома, все же Клавдия помогла ей подняться и провела в дом. При свете керосиновой лампы, она разглядела незнакомку. Это была худощавая женщина, в возрасте за пятьдесят, с седеющими висками. У незнакомки был сильный жар, и, Клавдия, уложив ее на старенький диванчик, быстро развела соль в теплой воде и сделала той компресс на лоб. Достала сушеную малину и заварила кипятком. Женщина спала беспокойно, бессвязно говорила что-то во сне. Утром хозяйка ушла на работу и все необходимое оставила на табурете у дивана. Вернувшись домой она обнаружила, что ее гостье немного лучше. Потрескавшимися от жара губами та поблагодарила за помощь. И только теперь женщины познакомились. Незнакомка представилась Фаей и извинилась, за то, что ей нечем отблагодарить за помощь. Клава в двух словах рассказала, что рада была помочь, тем более, что в ожидании мужа время тянется очень долго.

Через несколько дней Фаина поправилась и с удовольствием согласилась побыть с Клавдией некоторое время, пока не вернется Семен. Долгие вечера женщины коротали за разговорами, и Клава поделилась с гостьей своими переживаниями, что скоро три года как живут они семьей с Семеном, а ребеночка так и не получилось. Фаина по-матерински погладила ее по голове и молчала весь вечер, вздыхая и поглядывая в окно на луну. На следующий день она ждала Клавдию с работы, чисто прибравшись дома, накрыв ужин. Фаина долго собиралась с духом, чтобы начать разговор.

— Клав, может ты не захочешь, чтоб я осталась дальше с тобой, но отблагодарить тебя я могу только карты раскинув…

— Как это? – недоуменно спросила та.

— Ну, погадаю на картах…

— На каких картах? Да и карт у меня нет никаких.

— У меня есть, — и вынула из-за пояса юбки колоду, завернутую в черный, видавший виды, платок.

— Да не верю я, хоть и не комсомолка, предрассудки все это.

— Я про прошлое твое сначала расскажу, а ты не перебивай и слушай, а верить ли, решишь потом, — и убрав со стола керосинку, поставила на стол стопку, наполненную солью с зажжённой свечой, воткнутой в соль. Колода была необычной, рубашка разрисована странными символами, да и сами карты представляли собой замысловатые картинки. Фаина вытянула из колоды три карты и разложила по порядку на платке, расстеленном на столе. Пару минут смотрела на них. Клавдия уже начала терять терпение и тут Фая заговорила:

— Родилась ты в начале зимы. Не хотела тебя мать. Вытравить беременность пыталась. Сестра чуть больше года старше. Потому тебя и не хотели. Родителей давно нет. Надеялись, что слабая ты, зиму не переживешь. И с сестрой мирно не жили. А подросли, тебе обноски и объедки доставались. А лет пять тому, она кавалера твоего увела. Сейчас у них второй сын растет. Еще лет через пять третьего родит. Семен твой, тот еще ходок. И ты это знала, когда за него пошла. И бьет он тебя, как только новая зазноба заведется. А как на праздник или гулянку его зовут с гармонью, пьет не в меру. Через водку и погибнет.

— А как ты?.. Я же этого не рассказывала никому…

— А ты и за Семена пошла, чтоб уехать с ним. Только родня скоро рядом жить будет. Там, — она показала рукой направление, — дом построят. Мне продолжать?

— Да! – глаза Клавдии горели нетерпеливыми огоньками, — дети у меня будут?

Фаина медленно, одну за другой разложила еще три карты. Несколько минут смотрела на огонек свечи, прежде чем заговорить.

— Через пару лет ты родишь первенца. Только радоваться не придется. Семен не поверит, что его это сын. Правду выбивать из тебя начнет. Потом несчастье с ним случится, ты выхаживать его будешь долго. Дочь тогда и родится. А вскоре за ней и второй сын. Только муж не остепенится. Он и калекой гулять от тебя будет. И бить будет уже и тебя и детей ваших. Овдовеешь ты с тремя мальцами.

Фаина вытянула и разложила еще три карты, — Нелюбовь отца мысли нехорошие в голове старшего оставит. Ему тридцать шесть будет, когда он руки на себя наложит. Младший сын повторит судьбу брата. Но внучку тебе подарит. Дочь свою береги. Встретит она любовь сродни одержимости. Все терпеть от него будет. И гулянки, и измены, и побои, — на платок одна за другой легли еще три карты.

— Из-за этого ее первый ребенок раньше времени родится. Ты вЫходишь их, а она к нему вернется. И свекровь поощрять сына будет за побои, мол жену учить надо. А уйдет она от него, когда он второго ребенка чуть не погубит до рождения. Только тогда глаза и откроются у нее. Тяжелой будет жизнь во вдовстве. Много грязи. И дети не поддержат, и тебя винить будут. Переживешь, не волнуйся… Только водочкой сильно не увлекись.

Карты раскладывались на платке в замысловатый узор.

— А на старости лет твой кавалер, сестрой отбитый вместе старость коротать предложит. Только вместе пожить вам не судьба. Тебе его в последний путь проводить придется. Не смотри с тоской такой. Не всю жизнь ты в этом бараке проживешь. Получишь и жилье, отдельное. Только не на долго. Вскоре с дочерью своей съедетесь. Часто ругаться будете, но и опорой и поддержкой друг другу на всю жизнь будете.

— Странно ты, Фай, по картинкам рассказываешь. Будто там как кино смотришь и говоришь. И глаза у тебя другие делаются, как будто ты от этого кино оторваться не можешь. Как можно в этих рисунках что-то понять?!- и Клавдия потянулась рукой к картам.

Фаина резко оттолкнула ее руку:

— Никогда прикасайся к ним!.. если не хочешь, чтоб душа дотла выгорела.

-Это как?..

— Не просто с ними все. Они мне и на кусок хлеба добыть помогают, и сердце на куски рвут, и осесть да жить спокойно не позволяют, и отсюда мне скоро убираться надо будет.

— Картинки-то дурацкие?..

— Да, у тебя надолго задержаться не получится…

— Фай, я тебя, что обидела или гоню, что ли?!

— Ты тут ни при чем… Это они вот… — и Фаина собрала разложенные карты стопочкой, завернула в платок и спрятала за пояс юбки.

— Ты про картинки свои это?! — усмехнулась Клавдия.

— Про них, проклятых…

— Фай, вот мы с тобой тут вечерами лясы чешем, а ты ж про себя-то ни слова толком не сказала. Ты ж чуть ни про все на свете знаешь и рассказываешь складно, а про себя так и не сказала ничего.

Пока хозяйка хлопотала на кухне с чаем, Фаина сидела, глядя как догорает свеча в стопке с солью, глубоко о чем-то задумавшись. Женщины почаевничали. Свечка стаяла и торчала маленьким черным огарочком.

— Видать, Клав, пришло время и мне выговориться. Столько лет в себе все держу, что кажется иной раз, разорвет меня на куски от пережитого.

Софья.

Если адрес точный назвать, откуда родом была Фаина, все одно, это ни о чем не скажет. Большое село за Уралом. Отец ее там самым ученым почитался. Всю жизнь он книги собирал. А до него дед тем же занимался. Так вот с детства Фаина и пристрастилась к литературе и языкам, а потом как школу открыли, учительствовать стала. Отец ее замуж выдал, мужа своего Фая до свадьбы даже и не знала толком. Как-то некогда было за книгами на парней смотреть. Демьян хороший был. Заботливый, добрый. Но это только дома. На работе — кремень, никто бригадиру перечить не смел. С дочери их пылинки сдувал. Жаль скончался рано. С сердцем у него плохо дело было. Доктора говорили, что это порок сердца. Неправильно оно у него работало, и однажды просто остановилось. Софья уродилась вся в отца характером. Она с детства заботилась о матери. Маленькая такая еще была, как взрослая опекала. Демьян ее лет с четырех читать обучал. Она и не дружила-то близко ни с кем из девчонок. А пацанву так осадить умела, что даже когда заневестилась, они ее стороной обходили. Все больше в книгах копалась. Незадолго до смерти отца, они на чердаке дома разбирали дедов архив. Фаину к этим сундукам особо никогда не тянуло. Да и страрославянский разбирать тяжеловато было. Софья же не то, что старую кириллицу, глаголицу читала, будто с рождения знала.

Беда пришла, откуда не ждали. В село приехала целая бригада клуб строить. Один из них похаживать и начал. Парни местные над ним посмеялись, что мол, Софка и не таких обламывала, а того видать зацепило за самолюбие. Он, как оказалось, поспорил, что она сама за ним еще бегать будет. Долго кругами ходил, чего только от нее не натерпелся. Ну, в конце концов, оттаяла девчонка. Он и замуж ее позвал, свадьбу на открытие клуба предложил делать. Да только, видать, за мытарства свои, сильно обижен был. Когда клуб открывали, он Софью ославил на весь район. Выпил лишнего и понесло его. На девушку был вылит ушат самой мерзкой грязи, было у них что-то на самом деле, не было, так никто и не понял. Она выслушала все это, стоя посреди клуба в гробовой тишине и вышла. Пойти за ней никто не отважился. Через пару минут Софья вернулась с плетью. Когда она вошла, будто воздух задрожал, народ расступаться начал. Плеть, которую держала она в руках, навевала страх на местных жителей, поскольку принадлежала одному старику, как говорили, из староверов, который жил в здешних лесах. Изредка этот дед показывался в селе. Хоть и со страхом, но местные жители иногда обращались к нему по разным вопросам. Травником и знахарем тот был знатным. Этой самой плетью она мерзавца и приложила. Всего раза три ударила. Первый раз по лицу пришелся, лица у того не стало, ухо разорвало, со спины кусок вырвало… Плеть у деда была из сыромятной кожи, семихвостая, с железными когтями на хвостах. Так вот этими когтями кожу из женишка и повыдрало. Ни слова не говоря, Софья вышла прочь. Этой плети у нее больше никто не видел. В селе долго болтали о произошедшем. Кто-то верил, кто-то не верил, что Софья бессовестно загуляла с приезжим парнем, кто-то жалел Софью, кто-то горе-ухажера и вполголоса шептались о появлении плети в руках Софьи. О том, что она пыталась повеситься на чердаке, так никто и не узнал. Опрокинув один из сундуков со старыми книгами, пустой подтащила к балке, на которую привязала петлю и влезла на крышку. В этот момент она увидела сверток, перевязанный кожаным шнурком. Сколько времени по этим сундукам они с отцом разбирали старые книги, этот сверток, первый раз попался на глаза. У Софьи появилось непреодолимое желание развязать шнур и посмотреть, что же там внутри. Это была старинная книга в черном кожаном переплете с тиснением и металлическим замком. Выпустить из рук эту странную книгу она не смогла.

Дочь Фаины хоть и знала старые языки, не все смогла разобрать, определила только, что это один из диалектов старо македонского. Много времени провела девушка, разбирая старые письмена, обложившись словарями, но смогла разобрать лишь отдельные слова.

Сплетни в селе понемногу улеглись. Лезть к Софье с расспросами или сочувствием никто не отваживался.

С наступлением осени в село пару раз заходил лесной знахарь, делал какие-то покупки. За голенищем его сапога была знаменитая плеть, о которой стали уже забывать и увидев, провожали испуганными взглядами. В этот раз он шел по улице мимо дома Фаины и остановился, опершись локтем о забор. Софья в это время сидела со своими словарями и глянув в окно, увидела нежданного гостя. Это был высокий, крепко сложенный мужчина, чуть не до самых глаз заросший бородой. Его вручную тачаная из шкур одежда, увешанная лапками каких-то птиц, хвостами зверей, представляла собой весьма экзотичное зрелище. Софья вышла на улицу и сложив руки на груди подошла к гостю. Тот разглядывал девушку улыбаясь уголками губ.

— Что, красавица, не дается тебе книжица?

— Откуда знаешь?

— Так не первый раз в село захожу, вижу поди…

— А тогда, когда плеть мне дал, тоже видел поди?

— Поди видел…

— Может и книжицу перевести поможешь?

— Не помогу.

— Тогда чего надо?

— Ничего. Просто знаю, кто может помочь.

— Говори.

И у них состоялся недолгий разговор. Гость предупредил, что дважды повторять не станет и записывать тоже не рекомендует. Запомнить несколько имен и адресов не составило труда. И уже через неделю Софья поехала в районный центр со своей находкой. По одному из адресов ее уже ждали. Хозяйка небольшого дома на окраине городка встретила ее у ворот и провела в дом. Одна, из ожидавших встречи гостий, была женщиной очень преклонного возраста, представилась она бабой Феней и попросила показать книгу. Софья, привычным уже движением, развязала шнурки и разложила на черном старом платке книгу.

— Тааак, – произнесла баба Феня, — а теперь девонька, расстегни замочек. Вот видишь по железным уголкам клёпочки в узорчике. Нажми-ка на них.

Софья нажала на выступающие части в узорчатых углах и то, что она считала просто декоративной частью толстой кожаной обложки, тихонько щелкнуло и приподнялось крышечкой. В углублении лежал аккуратно завернутый небольшой сверток. Софья достала и развернула грубую ткань. Внутри оказалась колода карт. Ничего более диковинного она никогда не видела. Обе стороны были разрисованы. С одной стороны, на черном фоне были видны непонятные знаки. На другой стороне были тщательно прорисованные сюжетные картинки. Одна из гостий, красивая молодящаяся женщина, потянулась к колоде, только баба Феня хлопнула ее по руке.

— Не тронь! Не поняла, что ли, что книга ее вон выбрала. Или пропасть хочешь?..

— А что это за книга-то? – спросила Софья.

— Ее вот обучить всему надо. Одна не справится. А за книжицу эту много кто душу продать готов. А карты – ключик, чтобы прочесть, что написано.

Все эти загадочные разговоры крайне заинтриговали девушку.

— Ты, девонька, как только время свободное, так ко мне приходи. На рубашечках этих шифр специальный. Эти двое, — она махнула рукой в сторону двух женщин, — про него только слыхали, а я еще помню.

С этого дня Софья стала регулярно бывать у бабы Фени. Старуха никогда не прикасалась к колоде. Понемногу, как прилежная ученица, она освоила зашифрованный алфавит и начала читать тексты. У девушки было много вопросов, попадалось незнакомые слова и понятия. Баба Феня терпеливо разъясняла все и заставляла учить наизусть. Когда прочтение текста перестало составлять трудности, Софья поняла, что эта книга представляет собой собрание заговоров. Только каждый должен сопровождаться специальным ритуалом. Чем больше Софья вникала в содержание, тем больше понимала, что в этих странных текстах скрывается огромная сила, и несколько несложных ритуалов в сочетании с заговорами повлекли за собой события, сравнимые с фантастикой. Это были и грозы, собравшиеся и разразившиеся буквально в течение часа, это была и необъяснимая смерть животных, на которых проводился ритуал, они просто переставали дышать, это были и птицы, стремглав стремящиеся улететь подальше. Когда от короткого заговора и сложенных в определенную позицию пальцев рук двое случайных прохожих впали в паническое состояние и бросились в разные стороны, Софья впервые ощутила ужас, от силы попавшего в ее руки фолианта. Она стала осторожно расспрашивать бабу Феню, кто владел этой книгой, можно ли не использовать эти заговоры, если знаешь их, в каких случаях можно отказаться их проводить. Старуха не пугала свою ученицу, она просто между прочим, рассказала жуткие истории о бывших владельцах, которые сталкивались с этой книгой много лет назад. И более того, чтобы принимать решения использовать или нет всю мощь полученного знания, надо пройти посвящение. А это под силу только человеку совершенно хладнокровному с железным сердцем.

Домой Софья возвращалась в глубоких раздумьях. Спешить ей не было необходимости. Дорога петляла вдоль кромки небольшого леска. Наперерез ей из-за деревьев вышел дед.

— День добрый, девонька! — окликнул он.

— Добрый ли?

— Ты, если надумаешь все бросить, беги отсюда куда подальше в Прибалтику вон, на Дальний восток, в Среднюю Азию… лишь бы подальше. И книжечку с собой не бери. – от этих слов Софья чуть съежилась и крепче прижала к себе сумку с книгой.

— Имя у тебя есть? Как зовут-то?

— Не зовут меня, я всегда знаю, когда и где мне должно быть.

— Сороки на хвосте приносят?

— Они самые, — улыбнулся он уголками губ.

— Ты правда из староверов?

— Из таких старых вер, что староверы – дети неразумные.

— У тебя настроение шутки шутить?

— Ты девонька начитанная, умненькая. Кто такие эмпаты знаешь. Так я необычный эмпат. Загодя знаю, что пережить тем ли, другим людям скоро назначено. И прихожу, если нужным, полагаю.

— Мне значит нужен.

— Больше, чем думаешь. Мне потому и трудно среди людей жить, что наперед знаешь, кому что пережить предстоит.

— Значит, знаешь, что мне пережить назначено?

— Так вот, слушай. Хочешь сама решать, обучись до конца. Посвящение пройди. Тогда никто тебе не указ.

— Пару месяцев назад пальцем бы тебе у виска покрутила.

— С книжечкой этой ты, если захочешь, птицу в небе жизни лишить можешь, двумя пальцами пошевелив.

— Птицу? Птицу жалко…

— А ритуалы делала, живых зверей не жалко было?

— Жаба?.. Ну и крыса. Они противные.

— Люди тоже противные бывают.

— Люди?

— Ты выбрана была. Книга тебя себе выбрала. Голова ясная, воля стальная. Ты ж женишка того плеточкой моей насмерть забить могла.

— Могла…

— Да не сделала. А он бы сделал, окажись на твоем месте.

— Ему и на своем сейчас не сладко.

— Не сладко. Только тебе еще узнать бы, что некоторых лучше жизни лишать, чем унижать.

— Мастер ты словами играть.

— Так не один институт за плечами остался.

— Ты еще и образованный…

— Скоро дождь начнется. Не спеши особо. Ты ж воду с небес в стороны от себя отвести можешь.

— Всех разговоров не переговоришь с тобой. Мне домой, тебе в лес.

— И то верно. Дождь уж рядом.

— Всего тебе, доброго… — порыв ветра донес явный запах дождя, и Софья прибавила шаг.

— Ефим меня зовут, — буркнул он ей вслед. Она глянула на него через плечо и заспешила в сторону села.

Темная тяжелая туча медленно наползала на небо. Софья еще не дошла до крайних домов, как упали на землю первые капли. До дома было еще далеко, промокнуть совсем не хотелось и Софья, прикрывшись ладонью с досадой посмотрела на темнеющее небо. Дождь усиливался. Ей вспомнились слова деда Ефима о том, что она воду с небес от себя отвести может. «И как ее отвести?! Так, что ли?» И протянула раскрытую ладонь к небу. Ей так захотелось, чтоб усиливающийся, медленно, но верно, дождь, капал мимо нее, как будто над ней высоченный колпак конусом. К своему удивлению, она обнаружила, что на нее не капает. Еще пару минут она смотрела на небо, как падающие капли отклоняются высоко над ней в сторону, падают на землю в полуметре от ее ног. Софья рассмеялась и держа раскрытую ладонь перед собой добралась до дома, не вымокнув под дождем.

Не меньше года Софья свое свободное время уезжала в райцентр. Ее наставница, баба Феня, была очень требовательна и строга. Порой от того, что открывалось ей на страницах этой странной книги приводило в ужас. Но она четко помнила, что ей сказал дед, чтобы самой решать, надо закончить обучение.

Частые отлучки дочери стали беспокоить Фаину. Спросить прямо, где бывает ее дочь, не поворачивался язык. И она где шутками, где намеками, стала понемногу выяснять, ждать ли сватов в скором будущем, предостерегать, смотри, мол, девка, а то принесешь в подоле, как людям в глаза смотреть. Софью эти разговоры только смешили, и Фаина сама видела, что ни какими амурными темами голова её дочери не занята.

Баба Феня, стала понемногу обращаться к девушке, чтобы та провела тот или иной обряд, ссылаясь на свой возраст и что силы давно не те, что раньше. Софья решила для себя, что это у старухи такой способ экзаменовать ее. Неприятно коробило, когда приходилось делать обряды на приворот или порчу, но она не высказывала ни малейшего недовольства. Раз, приехав раньше обычного, Софья случайно услышала разговор всех трех ее наставниц.

— Ефимия! Ты слишком много позволяешь ей, рано ещё. Меня ты года три мурыжила, пока к обрядам допустила.

— А ты себя-то с ней не равняй! – буркнула баба Феня.

— Да, что ж это в Софке такого, особого-то!

— Дура ты, если не видишь!

— Чего я видеть должна?

— А того, что она по заказу одной халды порчу на свекровь делала. Так вот даже я бы снять, или обратку пустить, не смогла бы. И это она ещё без посвящения.

— Я в ней ничего такого не заметила. Девка, как девка.

— Вот и я не заметила. Закрыта она, не прочтешь ее, не проведаешь, что на уме.

— И что?

— Ни что!.. Что дед её одним взглядом птицу в полёте убить мог, помнишь? Что никто сил его определить не мог? Что никто не мог принудить его, сделать чего он сам не хочет? Наследница …

— Ну так и держи ее подле себя. Пусть помогает помаленьку.

— Не пусть… Зиму перезимовать мне, а вот лета… Ещё до Троицы столбик последний стоит.

— Да тебе сносу ещё лет сто не будет!.. Запричитала!

— Свои сто я уже отсчитала. Так что как раз после пасхи полнолуние. Она готова должна быть.

От услышанного у Софьи стучало в висках. Она медленно поднялась на крыльцо и присела на скамью. Через пару минут из дома вышла гостья бабы Фени:

— Давно тут сидишь? – обратилась она к Софье, быстро глянув на приоткрытое окно.

— Только что пришла.

— А, ну-ну…

И не прощаясь ушла.

Вопросов в голове девушки было множество. Только сейчас она поняла, что совсем мало знает о своей семье, о предках. Про деда она знала только то, что он много ездил по миру, привозил редкие книги, знал языки и занимался изучением старинных книг. И это все. Спрашивать было не у кого.

София за это время узнала много чего и много, о чём. Кроме заговоров и обрядов, о травах, кореньях, отварах, минералах, свойствах разных камней, много понятий, о которых раньше даже не имела представления. О людях, об их помыслах и их душах, об их поступках и намерениях. Это было такое потрясение, что порой ей казалось, что она ненавидит все человечество. Порой становилось жалко всех до боли.

С этого дня баба Феня занималась с ней только картами, учила делать расклады, толковать эти необычные картинки и все чаще просила делать расклады для гостей старой гадалки, которые приходили к ней именно за этим. К масленице баба Феня перестала давать ей советы, а просто внимательно наблюдала, как это делает София. В пляшущем свете зажжённой свечи, изображения перед ней складывались в целые истории, как будто в сознании ворожеи проигрывался целый сценарий с разными вариантами развития событий. С началом поста баба Феня объяснила своей ученице, как важно соблюсти пост. Приближалась особая ночь – ночь посвящения. Дата была назначена в ночь с тридцатого апреля на первое мая. София заранее сказала матери, что остается на пару дней за бабушкой, которой помогает, вот уже больше года, присмотреть, тем более праздник, а старушка не здорова.

Посвящение должно было быть длинным. Не смотря на понедельник, в доме бабы Фени затопили баню. В полночь София в одной нижней сорочке вышла из дома, держа в руках старый ободранный веник. Ее молодой голос, призывающий свидетеля, тонул в ночной тишине:

— Вызываю я, София, сюда свидетеля моего учения. Обмою себя водой из ручьев, сломаю семь печатей недели: понедельника, вторника, среды, четверга, пятницы и субботы и седьмого дня — воскресенья. Возьму мудрость змеи, легкость лисицы, быстроту стрелы от молнии, росы с куполов церквей, знания Соломона, царя Давида. Меч в руке моей поразит врага. Облачусь я в доспехи в пути моем. Свидетель, здесь ли ты? Буду я сильней и проворней всех врагов моих. Сжигаю я веник этот и с ним отступление мое от учения. Я открою книгу и сломаю печати. Вижу сатану, падающего с неба молнией. Молния та — учение мое. Аминь.

Войдя в баньку, девушка сбросила с себя сорочку, набрала воды, и, как учила ее старая наставница, облила себя несколько раз с головы до ног. Взяв двумя руками веник, засунула в печь. Пламя охватило его, и София наблюдала за языками пламени, пока тот не догорел в пепел. Накинула на себя сорочку и медленно вернулась в дом. До самого рассвета сидела она на табурете, глядя в окно на ночное небо.

Вторая полночь выдалась хмурой, небо затянули тяжелые тучи. В непроглядной тьме из дома на окраине городка вышли четыре женщины. Не произнося ни слова, они направились за город, пройдя через кладбище, добрались до берега небольшой реки. На берегу так же, не произнося ни единого звука, сложили и зажгли костер, из принесенного с собой хвороста. Старуха, присев на камень вблизи костра, стала готовить зелье. В ступку она положила топленый свиной жир, несколько церковных свечей, освобожденных от фитилей и тщательно все растирая постепенно добавляла пепел от первых срезанных волос младенца, лепестки алой розы, мед. Когда зелье было готово, баба Феня с трудом поднялась и приблизилась к огню. Все четверо скинули с себя одежду и стали наносить на свои обнаженные тела приготовленное месиво. По сигналу старухи, женщины встали вокруг костра и хором трижды произнесли:

— Прими, о великий Хозяин ночи, право на владение судьбой. Прими и владей!

Вынув из догорающего костра уголек, женщины тщательно перемешали его с остатками зелья, баба Феня, обмакнув в него пальцы нарисовала на животе Софии пентаграмму. Молчаливая процессия трижды обошла вокруг костра. Дождавшись, когда костер погаснет, женщины так же молча оделись и не оборачиваясь отправились домой той же дорогой, что и пришли, через кладбище.

Дождь в эту ночь так и не начался. Только к утру тяжелые капли упали на землю. Небо расчертили первые молнии и через час снова выглянуло солнце. Уже в обед лужи подсохли. София помогла своей наставнице выйти на крыльцо и присесть на скамейку под козырьком крыльца.

— Баб Фень, почему ты уверена, что тебе недолго осталось?

— Знаю, потому.

— Как ты узнала?

— И ты узнаешь.

— Почему такое сложное посвящение?

— Чтобы в полную силу вошла.

— Это так важно для меня?

— Для нас. Тебя и меня.

— А они? – София кивнула головой в сторону дома.

— Они бы хоть сейчас силу мою прибрали бы, только боятся обе, что не совладают с ней. А ты сможешь. Если как надо все сделаешь.

София ощутила гнетущее беспокойство. «Почему старухе это так важно и что она не договаривает. Но ничего, всего один ритуал пройти и можно дальше жить своей жизнью.»

Третья ночь полнолуния выдалась тихой и теплой. По пыльной дороге освещенной полной луной шли четыре женщины. Даже самые брехливые дворовые псы не издали ни звука, только провожали процессию глазами. Остались позади окраинные дома, стихли все звуки городка. Женщины остановились у перекрестка и одна из них развернула сверток и тут София увидела, что та кладет ликом вниз икону Богородицы и ставит вокруг свечи. Баба Феня начала нараспев читать, а двое её помощниц подхватили:

— Вызываем, мы слуги князя тьмы Свидетеля на четырёх дорогах. Здесь пыль от ног стоит, где носили усопших, где дети бегали, где старики ходили, куда относили откупы от бед и куда я пришла и стою здесь. Призываю тебя в подтверждение своему решению — все познать. И не отступлюсь, пока не узнаю все. Если я обману, если отступлюсь от решения моего, Свидетель, прах мой принесешь на перекресток этих дорог. Аминь.

Разувшись, босыми ногами, София ступила на икону Богородицы.

— Отрекись от всевышнего! – приказала старуха.

София глянула на лица обступивших её женщин. В отсветах свечей они показались ей дикими уродливыми рожами. И тут она услышала плач. Плакала женщина. В её стенаниях было столько боли и безысходности, что у Софии сжалось сердце. Она посмотрела по сторонам, пытаясь понять, кто здесь может быть кроме них.

— Отрекись! Не молчи! — визгливо кричала вторая женщина.

Софию передернуло от отвращения к ней. Она посмотрела вниз, себе под ноги и поняла, что рыдает и молит о милосердии к сыну ее, лежащий в дорожной пыли лик Богоматери. Силуэты обступивших женщин закачались как миражи, звезды полетели на землю, только белый диск луны не позволял отвести от него газ. София поняла, что лежит на земле в пыли, над ней склонились мерзкие рожи и кривляясь что-то кричат. Она, не отрываясь, широко раскрытыми глазами смотрела на луну, пока этот свет не заполнил все ее сознание, а крики и визг, обступивших ее уродов, не заглохли. София очутилась в странном месте, где всё было серого цвета, ни одного другого оттенка. Как будто все вокруг, невысокие холмы, дорога меж ними, чахлая трава были покрыты слоем мельчайшей серой пыли. Какие-то неясные силуэты скользили поодаль. Она ступала босым ногами по пыльной дороге, шла вверх по холму, на котором отчетливо разглядела фигуру в сером плаще. Этот кто-то, казалось, ждал её.

«Где я?» — мысленно спросила она, приблизившись.

«Там… — поднялся рукав плаща, в котором София не увидела руки, — тебе должно быть через месяц. Ровно четыре недели, двадцать восемь дней.» Посмотрев в том направлении, она увидела у подножия дальнего холма черный провал, будто вход в темный тоннель.

«Зачем?» — вопросы появлялись только в её мыслях.

«Согласно договору по твоей просьбе, принести прах твой, если отступишься» — прошелестел голос.

«Я не прах.» — возразила София.

«Пока нет. Через двадцать восемь дней.»

«Кто ты?»

«Свидетель.»

***

София очнулась от ударов по щекам. Баба Феня сидела прямо на земле, подогнув под себя ноги и пристально смотрела в сторону начавшего светлеть неба. Обе её помощницы суетились, пытаясь привести в чувство девушку. Как только та очнулась, они помогли подняться старухе, и поспешили в сторону дома. София добралась совершенно обессиленная. Проспав пару часов, открыв глаза она увидела у своей постели бабу Феню.

— Мне двадцать восемь дней осталось, а тебе?

— Чуть больше…

— Почему?

— Такие, как я легко не уходят. Ты должна была силу мою принять. Тогда бы всё легче прошло. А так…

— Как это будет?

— Почём я знаю, как оно у тебя будет… Только знаю, как будет у меня. Долго…

— Тебе страшно?

— Нет. Ты накажи, тому человеку, которому доверяешь, как себе, чтоб книгу твою в могильный холмик твой зарыли. Опасно это для близкого человека. Строго настрого накажи, чтоб после шёл прочь и не оглянулся ни разу, что бы за спиной у него ни случилось.

София вернулась домой после праздника. Мать забеспокоилась, видя задумчивость и отрешенность дочери. Но через пару дней её опасения развеялись, Софья с удовольствием помогала ей по дому и на работе. В субботу, после бани Фаина было собралась ложиться спать, когда услышала, что дочь плачет у себя в комнате:

— Софьюшка, что случилось? – спросила она.

— Мама, поговори со мной…

Фаина вошла и присела на край кровати. София сидела, опершись спиной о стену, обхватив руками колени, совсем как в детстве, когда ей снились страшные сны.

— Приснилось чего?..

— Нет… Все намного хуже. Скоро не будет у тебя дочери. Еще недели три… и…

Слова полились потоком. Девушка ничего не утаила от матери. Фаине казалось, что всё это какой-то жестокий розыгрыш и сейчас её дочь рассмеётся, скажет, что пошутила. Но это была не шутка. София заставила несколько раз повторить свою мать, что именно та должна сделать после похорон. Всё это было настолько ужасно, что Фаина до конца не верила услышанному ночью. Только вечером дочь положила на стол небольшой тряпичный сверток:

— Мне разрешили позаботиться о тебе. Смотри, — и София развернула сверток, — это карты, я научу тебя делать расклады. Эта колода всегда обеспечит тебе кусок хлеба, ну и, чтобы ты не нуждалась.

Фаина была настолько шокирована, что не могла запомнить ни одного значения, о которых настойчиво твердила её девочка. Каждый вечер, как только на столе оказывался злосчастный сверток, она не могла собраться с мыслями, ведь дней оставалось всё меньше.

— Не надо так нервничать, мам… Я всегда буду рядом, помогать и подсказывать…

— Как ты будешь рядом, где?..

— Вот здесь, — София прикоснулась пальцем ко лбу матери, — ты будешь слышать меня вот здесь. Каждый раз… Только сделай всё, как я сказала. Карты возьмёшь в руки, только когда будешь закапывать книгу. Пообещай!

Наутро София не проснулась. Фельдшер, за которым со всех ног бросилась Фаина, сказал, что скорей всего у несчастной такая же проблема с сердцем, как у её отца и оно просто перестало биться.

Хоронили Софию всем селом. Все помогали, кто чем мог. Сердобольные соседки после поминок предложили остаться с убитой горем матерью на ночь, но та отказалась, заверив, что все будет в порядке.

Время перевалило за полночь. Фаине предстояло выполнить поручение дочери. Достав из тайника на чердаке, который ей показала София, сверток, она, прихватив из сарая лопату, побрела по притихшим улицам на кладбище. На свежей могилке её дочери лежали цветы, принесенные пришедшими проводить девушку в последний путь. Фаина старалась в точности выполнить всё, как учила ее дочь. Она отодвинула с холмика цветы и стала копать. Когда яма показалась ей достаточно глубокой, женщина развернула принесенный узелок и положила в карман кофты колоду, а книгу опустила на дно. Как только первый ком земли упал на книгу, ей показалось, что все вокруг замерло, исчезли ночные звуки, не стало слышно стрекота насекомых, замолчали птицы, даже легкий ветерок, казалось, остановился. Фаина разровняла землю, вернула на место охапки цветов и прихватив лопату медленно побрела с кладбища. Где-то в селе завыла собака. Этот вой подхватили другие псы. Поднялся ветер, его порывы несли с собой пыль, мелкие песчинки больно били по лицу, будто заставляя оглянуться. Она ощущала, что кто-то пристально смотрит ей в спину. Оставалось пройти еще мимо пары могил, как раздался крик её дочери, полный ужаса, боли и отчаяния: «Мааааааамаааа!» и … Фаина оглянулась.

От могилки её дочери поднималось синее пламя, в его сполохах отчетливо были видны и цветы, и деревянный крест, и сидящая на холмике София, смотрящая широко раскрытыми глазами на мать. Первым порывом было броситься к своей девочке, спасти её из этого адского пламени. Но Фаину остановил голос дочери, прозвучавший где-то в её сознании «Стой! Я же тебя умоляла, что бы ни случилось!.. Уходи!» Синее марево стало гаснуть и силуэт дочери растаял вместе с ним. Бедная женщина совершенно без сил добралась домой и до утра так не сомкнула глаз.

***

У раскрытого окна на стуле с высокой спинкой сидела старуха, положив на колени руки, и неотрывно смотрела как на вечернем небе разгорается багровый закат. В этой немощной женщине с потухшим взглядом сложно было узнать Ефимию.

— Загубила девчонку, старая?! – донесся мужской голос.

— Чего не помешал? Потому что сам её и прислал?

— Не за тем к тебе отправлял, чтоб ты преемницу себе из неё делала. Своей силы у девчонки хватало.

— А мою-то куда девать, этим двум лярвам?

— С собой забери…

— Не возьмут… Эти не справятся. Одна всего боится – сгорит в раз. Вторая слишком хочет этой силы и власти – многих погубит, себя следом. Ты возьми… Тебе по силам…

— Ты знаешь, что я отвечу. Сколько тебе еще осталось-то?

— Пара дней, пока в памяти. Потом неизвестно… Ты ж видал, как от таких мучений и память, и разум теряют.

— Так может поделом, старая?

— Родителей когда порешили, как сына тебя растила… берегла от всего… на что шла, чтоб ты с голоду не сдох. Теперь поделом…

— Ты повнимательней на закат-то гляди, пока понимаешь, что видишь.

***

Через несколько дней в селе объявился горе-жених Софии. На бывшего красавца было страшно смотреть. Поврежденный глаз все время слезился, порванное воспаленное веко гноилось. На ресницах насыхали куски гноя. Щека с вырванными кусками кожи зажила жуткими рубцами, рот перекосило. Он долго стоял у могилы девушки.

— Сука, — процедил он сквозь зубы и плюнул на крест.

Второй день Фаине казалось, что ночью возле дома кто-то ходит, заглядывает в окно, когда она гасит свет. В конце концов женщина собралась с духом и положила на стол карты. На изображении в языках пламени чудовище тащило женщину. С отвращением она оттолкнула колоду и за тёмным окном ей показалась уродливая рожа.

Не состоявшийся зять ходил по селу, показывал свои шрамы, жаловался на злодейку судьбу и ведьму, что его изуродовала. Кто-то отмахивался, что сам, мол, виноват, кто-то с удовольствием наливал по стаканчику и слушал как Софка приворожила его к себе, присушила и жизнь ему теперь не в радость. Эти пьяные беседы скоро дали свой результат. На Фаину стали коситься, пару раз она замечала, как мамки стараются дитё свое за себя от её взгляда спрятать. Не зная, что и думать, вечером она снова вытащила карты. Перетасовала, как учила ее дочь и вытянула одну карту. На ней оказался тот же урод, несущий через огонь женщину. Она сунула карту в середину колоды, и чтобы справиться с дурнотой вышла на крыльцо. Её испугал звук разбитого стекла. Она опрометью бросилась в дом, окно в комнате было разбито, посреди комнаты лежал камень. Рука сама потянулась к колоде. Перетасовав её, она опять вытянула ту же самую карту.

В эту ночь Фаине явилась во сне её Софьюшка. То ли сон это был, то и привиделось, она так и не поняла. Посреди комнаты стояла её дочь в платье и с венком на голове, в котором ее хоронили. «Мама… Я же умоляла тебя, что бы ни было, не оглядывайся. Документы свои всегда при себе держи. И колоду. Придёт беда – уходи. Жизни тебе здесь не будет.» С самого утра Фаина собрала небольшой узелок, в который уложила, кое-что из самых необходимых вещей. К поясу юбки с внутренней стороны пришила карман мешочком и сложила туда свою метрику и карты. Через пару дней в селе гуляли свадьбу. Всё внимание было обращено на рыдающего Софьиного бывшего ухажёра. Он был не настолько пьян, насколько пытался завести пьяных мужиков.

— Не будет молодым счастья, пока в селе эта ведьма. Всех изведет. И внуки у тебя, тестюшка, уродами родятся. А ведь в старину жгли ведьм на кострах.

В конце концов пьяные мужики, человек пять, отправились среди ночи к дому ведьмы. Фаина услышала, как под дверью кто-то скребётся, хотела выйти посмотреть, но не смогла открыть дверь, её подпёрли с улицы. Матерясь на чём свет стоит, мстители таскали к дому сено.

«Беги…» — услышала она где-то в глубине своего сознания голос дочери и схватив узелок, открыла в задней комнате окно и выбралась в сад. Огородами добралась до окраины села и увидела, как полыхает её дом.

— Фая, — услышала она тихий оклик.

— Кто тут? – испуганно прошептала она.

— Пошли, схороню тебя, пока эти не угомонятся, — предложила помочь молодая женщина.

— Тебе ж тоже достанется, если узнает, кто…

— Не до меня им сейчас. Софкин хахаль говорил, карты раскладывать можешь. Погадай, а я тебе поесть с собой соберу за это.

Через пару часов Фаина ушла в сторону районного центра, стараясь держаться ближе к леску.

Ранним утром, идя по окраинной улице городка, её внимание привлёк необычного вида мужчина, в странной одежде, увешанной хвостами зверей и с плетью за голенищем сапога. Он направился к ничем не примечательному дому, у крыльца которого стояли несколько женщин и доктор в белом халате. Доктор развел руками, обращаясь к женщинам:

— Ну, что же вы хотите, возраст…

— Пропустите, брат попрощаться пришёл… — сказала одна из женщин и посторонилась, пропуская в дом Ефима.

В комнате на постели лежала сухонькая старушка, рядом с ней хлопотала молодая женщина, поправляя подушки и что-то приговаривая в полголоса. Как только она увидела вошедшего, поспешила выйти и не встречаться с ним взглядом. Что произошло дальше, никто так и не узнал. Минут через десять он вышел из дома, посмотрел тяжёлым взглядом на собравшихся у крыльца:

— Преставилась Фенюшка, — и пошёл прочь от дома. Выскочившая было, облаять его, собачонка из подворотни соседнего дома, заскулила, и, поджав хвост поспешила убраться.

***

Ни в одном городе, ни в одном посёлке не удавалось Фаине задержаться надолго. Всюду случались обстоятельства, вынуждающие женщину покинуть места, где удалось приютиться. Всегда находились люди, готовые бескорыстно помочь, как и те, кто готов был без всякой причины сжить со свету.

Фаина уже потеряла счёт городкам и посёлкам, куда забрасывала её судьба. И всегда с помощью гадания ей удавалось разжиться всем необходимым. Гадание давалось тяжело, всякий раз слыша голос дочери у себя в голове, вспоминая обстоятельства её гибели. Поезд вез ее куда-то, направление давно уже перестало иметь значения. Уже почти все проводницы состава приходили погадать, когда начальник поезда высадил её на небольшой станции. Здесь она промокла под поливным дождём и простыла. Именно так судьба и свела ее с Клавдией.

Семён вернулся неожиданно, и гостья не вызвала никакой радости. Клавдия рассказала ему, как в их доме оказалась Фаина. Пока хозяин дома был трезв, просто молчал и косился на нежданную гостью, но на следующий день, придя пьяным, устроил жуткий скандал, орал во всё горло, что написал заявление участковому про приживалку. Клавдия наутро успокаивала:

— Фай, да ты не думай, это он просто поскандалить. Не со зла, характер у него такой. Никаких заявлений не писал на самом деле.

Но Фаина уже сложила в дорожную сумку свои нехитрые пожитки. Пьяный Семён рассказывал, о безобразии, что устроила его Клавка в отсутствие мужа, всем подряд и на следующий день к Фаине втихаря прибегали пара соседок погадать. Отблагодарили, кто чем мог. И самые правдивые слухи, преувеличенные и приукрашенные, были известны в каждом доме. Участковый пришёл через пару дней. Оказалось, Семён всё-таки написал заявление.

— Ты, Клав, выйди на пару минут. Нам с гостьей твоей пошушукаться надо, — попросил он после приветствия.

— Я сегодня уже уеду. Вам не стоило беспокоиться, — попыталась заступиться за неё Фаина.

— Успеешь ещё уехать. Я вот о чём… — было видно, как трудно ему начать разговор, — дочь у меня пропала. Давно уж. Лет десять как. Ей одиннадцать тогда было. Вот будто в воду канула. Мне бы узнать, жива ли, или оплакать уже…Бабы про гадание твое, как про чудо судачат. Уважь… Не откажи.

— Хорошо, — грустно согласилась женщина и вынула колоду.

В глазах, устало опустившегося на табурет мужчины, читалась готовность к худшему. Во всяком случае он уже смирился. В голове Фаины звучал голос её дочери, разъясняющий значение каждой карты в раскладе:

— Жива. Далеко живёт, не помнит своей семьи. Мать с дочерью никогда не встретятся. С дочерью твоей всегда рядом женщина. Из-за этой женщины девочка чуть не погибла, и эту женщину считает своей матерью.

— Складно. И не проверишь. – горько усмехнулся милиционер.

— Рядом с тобой… то есть, что сейчас в твоей жизни… Её мать от горя умом тронулась. Тоже далеко от тебя. Рядом с ней всегда белые люди и они её берегут.

— Это тебе наши местные сороки напеть могли…

— Как ты дочь потерял… — на платок, разложенный на столе стали появляться одна за другой следующие карты, — Ребёнок у торгового дома, поручение родного человека выполняет. Повозка с важным человеком, карета, подъехала… Случайность… ребенок случайно под копыта попал, не видел коня, и конь назад не смотрел.

— Что?.. Торговый дом… Она в тот день в ларёк за хлебом пошла. Мать послала. Во время следствия выяснили, что к магазинчику машина подъезжала и парковалась, задом сдавая. Только машина эта жену кого-то из столичного начальства везла… Из-за женщины, говоришь, девочка чуть не погибла, и эту женщину теперь считает матерью… Понятно. А тогда-то как раз эту версию сразу и откинули. Может, именно эту ниточку и стоит разматывать осторожно, чтоб не оборвалась… А?

— Не советчик я Вам…

— Ты, вот что, Фаина Никифоровна, давай-ка я тебя на станцию провожу, от греха подальше. Мне спокойней будет. А то у тебя тут не только с благодарностями народу накопиться успело.

— Собралась я уже…

— Значит и прощаться не долго.

Заключение

Клавдия больше никогда не видела и ничего слышала о Фаине. Прожив долгую жизнь, она часто вспоминала их недолгое знакомство.

Года через полтора Клавдия забеременела первым их с Семёном ребёнком. Как и говорила Фаина, муж не поверил, что это его ребёнок. Пьянки и скандалы стали обычным делом в их доме. Частенько он поднимал руку на жену. Несмотря на то, что его сходство с сынишкой было очевидным, это не изменило и не смягчило отношения ни к жене, ни к сыну. В одну из таких пьянок с Семёном случилось несчастье. Идя с очередной гулянки, в изрядном подпитии, ему не захотелось обходить через переход, и он решил срезать дорогу. Замешкавшись на путях, он угодил под маневровый тепловоз. В результате Семёну ампутировали ногу выше колена. Клавдия всё свободное время проводила у постели мужа, кормила его с ложечки, успокаивала, что и с одной ногой он сможет работать, и протез ему хороший сладят, и что без одной ноги он на гармони так же играть сможет. Когда его выписали, кроме домашних хлопот добавился и уход за мужем. Она нашла мастера, который пришёл и сделал все замеры, чтоб протез пришелся как раз, учила Семёна ходить на этом протезе, сама впервые сопроводила на праздник в фабричный клуб, где он выступал с номером в самодеятельном концерте. Как только муж окреп и смог обходиться без помощи жены, все вернулось в прежнее русло. Для своего пятилетнего сына у отца не находилось выражений, кроме как выблядок. Клавдия надеялась, что, узнав о том, что скоро родится второй ребенок, Семён остепенится и успокоится. Всё было напрасно. Посыпались обвинения в том, что пока он без ноги маялся, она, шлюха, ещё одного нагуляла. К концу беременности, у Семёна завелась очередная зазноба, и жестоко избив жену, он ушёл жить к любовнице. Дочь у Клавдии родилась раньше времени. Через месяц он вернулся домой. Новая пассия оказалась слишком крутого нрава и выставила любовника вон. Третья беременность Клавдии была полной неожиданностью. О том, что беременна, она поняла только, когда ребёнок зашевелился. И опять всё началось сначала. Муж пил, скандалил, оскорблял жену последними словами, бил всем, что только попадало под руку. Клавдия прикрывала детей собой и терпела все издевательства. Ситуация в их семье стала ещё хуже, когда в посёлок переехали жить старшая сестра Клавы с мужем. Они построили небольшой домик именно в том направлении, которое когда-то указала Фаина. Спустя несколько лет, пьяный в усмерть Семён замёрз зимой в сугробе под забором, не дойдя до дома пару дворов.

Когда дети стали подрастать, Клавдии пришлось совсем тяжело. Старший сын вообще отбился от рук, младший старался во всём подражать брату. Дочь всегда была себе на уме. Много чего пришлось пережить, одной поднимая троих детей. Старший сын после армии не стал возвращаться домой, попытался наладить жизнь вдали от дома. Дочь Клавдии встретила ту самую любовь, что сродни безумию. Семнадцатилетняя девчонка хвостом ходила за своим возлюбленным, глядя на него широко раскрытыми глазами, готова была ради него на всё. Забеременев, во что бы то ни стало, решила рожать. Семьи решили вопрос по-хорошему и молодые расписались. Свекровь была главным подстрекателем в семейных скандалах, обвиняя сноху в том, что она соблазнила невинного двадцатичетырёхлетнего мальчика, он и погулять не успел и повеселиться. Семейная жизнь дочери была кошмаром, затянувшимся на несколько лет. Во время второй беременности избиения были настолько жестокими, что под угрозой оказалась жизнь и молодой матери и еще не рожденного ребенка. Из роддома она приехала в дом матери. Казалось жизнь начала налаживаться, когда вернулся старший сын Клавдии. Это был совершенно другой человек. Веселый, острый на язык балагур, стал замкнутым, молчаливым, мрачным. Любые расспросы были бесполезны. Через полгода он попытался покончить собой. Клавдия вернулась с работы раньше обычного и успела спасти сына из петли. После этого случая её дочь ушла жить на съемную квартиру. Вторая попытка ему удалась. Он оставил записку. адресованную младшему брату «Брат, не совершай моих ошибок.» Что за тайну унёс он с собой, никто даже не предполагал. С этого времени Клавдия не могла не вспоминать предсказанные много лет назад события. Её страх за судьбу младшего сына сильно подорвал здоровье женщины. Она немного успокоилась, когда тот вернулся из армии с беременной женой. Лет пять все шло на лад, как внезапно, не объясняя причин, сноха подала на развод и уехала, забрав с собой маленькую дочь. Несколько раз в год сын ездил повидаться с малышкой. Мать не препятствовала встречам отца с ребёнком. Его уход из жизни стал полной неожиданностью. Он повесился на том же крюке, что и его старший брат, выпив перед этим полбутылки водки и поставив недопитую бутылку и наполненную стопку на записку, когда-то оставленную ему братом.

В жизни Клавдии сбылось всё. Она прожила вместе с дочерью много лет. Её любимый давно овдовел и однажды предложил вместе коротать старость. Клавдия долго сомневалась, советовалась с дочерью, с племянниками – сыновьями своей покойной сестры. И когда, наконец приняла решение, мужчина, любовь её юности, скончался во время несложной операции. Его сердце не выдержало наркоза.

***

Внук, одной из подруг Клавдии, как-то приехав в гости к бабушке рассказал необычную историю. Будучи геологом, они с группой коллег проводили исследования где-то в Приморском крае. Их экспедиция оказалась под серьезной угрозой. На стоянку геологов вышел медведь-шатун. Он уничтожил съестные припасы, задрал собаку, но этого было недостаточно обезумевшему от голода зверю, и он решил напасть на людей. Когда огромный бурый медведь уже встал на задние лапы, чтобы напасть, неизвестно откуда появился странный старик и преградил ему дорогу. Старик был одет в самотачаную одежду из шкур, увешанную хвостами и лапами каких-то зверей, и сапоги, за голенищем одного из которых была плеть ручной работы. Длинные седые волосы были сплетены в тугую косу, перевязанную кожаным шнурком, лицо, чуть не до самых глаз заросло седой бородой. Он встал на пути медведя, сделав жест рукой, сложив определённым образом пальцы и решительно посмотрел в глаза зверя. Тот постоял пару минут, потом начал пятиться от старика, в конце концов опустился на четыре лапы и пригнул голову к земле. Странный человек посмотрел через плечо на перепуганных геологов, чтобы убедиться, что все целы, сделал повелительный жест в сторону медведя и пошёл прочь через густой ельник. Зверь же, пошатываясь, побрёл вслед за ним.