Вдруг филина окликнул боевой клич голубей. Они оклемались от пережитого и снова были готовы перерезать глотку обидчику.

Сова, стиснув клюв, из последних сил взлетела вверх. Черно-бурые перья тяжелели от воды и тянули вниз. Глаза слипались от усталости и жидкости. Лететь навстречу граду было отвратительно, но перспектива быть разорванным на куски заставляла бороться с собственной волей.

Долетев до помещения с колоколами, филин спрятался под карнизом, более-менее защищавший от яростного шквала. Он пытался вглядеться в каждую доску, но вода в глазах искажала картину мира до неузнаваемости. 

Самый большой колокол не висел на своем месте, а вертикально лежал в пробитой им дыре в крыше. Открытая часть, видимо, вела во внутрь церкви, но золотистый верх инструмента закрывал путь к свободе. Филину уже показалось, что всё потеряно, как вдруг его зрение прояснилось, и он увидел у кольцевого сцепления маленькую дыру с острыми концами. Через нее можно было сбежать, но был риск прорезаться об гнилые концы.

Филин понимал, что ему больше некуда бежать. Пускай он и истечет кровью или умрёт от заражения, но свою задачу выполнит. Он зажмурился, втянул воздух и под острым углом взлетел в дыру. Его тело и крылья пронзила глубокая, но мимолётная боль. Ее подавила мысль о близости цели. 

Голуби, словно не замечая град стихии, поднялись в колокольню. Нахохленный голубь сразу заметил дыру, в которую пролез филин. Дыра была меньше тела голубя, но он попробовал влететь следом за ним. Нахохленный встал в ту же позицию, что и филин и начал пикировать. Но практически у самой дыры он остановился и отпрянул назад. На зазубренных концах досок была пролита нечистая кровь. Ее было немного, но она могла сразить любого, кто до нее дотронется.