А он…он вернулся домой, к жене и вечно чихающему ребёнку, до сих пор ощущавшему в доме запах животной шерсти. И несмотря на вымытые полы, чистейшие окна и пустые комнаты — главнейшее доказательство отсутствия в них собачьей жизни, он не мог более здесь находиться. Быстрым шагом пройдя по длинному коридору, захлопнулась дверь личного кабинета, и не выходил оттуда никто более, ровно до окончания следующего дня. И без движения лежали этой ночью два несчастных существа, две потерянные души, морально уничтоженными обстоятельствами несправедливой судьбы. И тяжёлый период одной из них обязательно закончится в подходящее для этого время. Оно встанет и, проглатывая собственные слезы в событиях минувшей ночи, замедленным шагом отправиться на работу, где кипит жизнь, где красками горят сердца людей, бурно проживавших новый удивительный день. И оно забудет, забудет, словно сон, изредка колыхавший больные нити разума своими тревожными догадками. Оно проснется от кошмара, и будет жить — жить дальше с тяжёлой ношей на душе. Но кто-то из них больше никогда не проснется. Кто-то не встанет с сырой земли, специально изнурив себя бессмысленной голодовкой. Кто-то не сможет найти подход в ту жизнь, что была обещана ей кем-то свыше, ведь вся любовь уже навеки и до самого конца отдана одному единственному, такому незаменимому и дорогому человеку, чью верность она всегда будет хранить в большом собачьем сердце. Кто-то не сможет более любить, не сможет вырываться из этого периода, тихо погибая от безысходности в собственных слезах отчаяния. И, увы, такова жестокая мораль драматичной пьесы, что для кого-то это был действительно период, несправедливо обязательный в жизни любого человека, а для несчастного существа, последний раз вдыхающего отголоски природы, черным отпечатком оставшиеся на черте ее быссмысленного существования, этот период и есть вся жизнь.