Евсеич.

Евсеич.
— Не надо тут мне мокрое царство разводить, — Геннадий Борисович, сорокалетний и отчаянно молодящийся владелец фирмы «МастерСтройКа», вальяжно откидывается на спинку нового кожаного кресла. Лариса все еще всхлипывает, закрыв испорченный макияж тонкими белыми руками.
— Но я думала, что двадцать новых контрактов за три месяца…
— Милочка моя, — ее начальник строго качает головой, хотя на его губах все еще играет зловещая улыбка, — индюк, как говорится, тоже думал. А что из этой затеи вышло?
Лариса неумело вытирает потекшую тушь.
«Мало того, что глаза на мокром месте, так и еще и плоская, как вобла сушеная», — удовлетворенно отмечает про себя Геннадий.
— А двадцать контрактов? Это же, извините, тьфу на пустом месте…
Лариса нервно стучит костяшками пальцев по дубовому столу.
— У меня мама очень болеет, — тихо шепчет она, разглаживая сбитый рыданьями шиньон. — Дайте мне второй шанс… Я все, что угодно сделаю… Обещаю…
Геннадий с притворной жалостью рассматривает ее осунувшееся лицо.
— Ласточка моя, да если бы я верил всем обещаниям… То где бы я сейчас был? Уж явно не в этом новеньком кресле, — он игриво подмигивает своей заплаканной подчиненной. Лариса убито молчит, опустив склеившиеся от слез ресницы.
— И не надо искать виноватых, — начальник грузно шлепает по столу своей толстой пятерней. — Не прошла ты, Лариса, свой испытательный срок. Зато опыта набралась. Я тебе пользу в жизни принес. А теперь, иди, давай. Слезами ведь что? Правильно! Горю не поможешь.
Лариса затравленно кивает и выскальзывает за дверь. Геннадий с облегчением вздыхает, расстегивая пуговицы на ширинке: его любимый пивной живот явно требует больше места.
В кабинет бойко входит Любаша и кладет на стол пару распечатанных документов.
— Чего это она, а? — аппетитная секретарша с теми шикарными формами, которые так любят настоящие мужчины, с недоумением смотрит на расслабленного начальника.
Геннадий лениво подписывает бумаги.
— Лариса? Не прошла испытательный срок.
— Плохо работала что ли? — Любаша, как всегда, сует свой симпатичный носик в дела любимого начальства.
— Почему же, очень даже хорошо, — Геннадий зевает и привычно шлепает приятную во всех отношениях округлую попу Любаши.
Секретарша укоризненно грозит ему своим изящным пальчиком.
— А почему же уволили?
— Ох, Любаша, Любаша! Грудей — туча, а ума-то Бог недодал… — Геннадий хитро улыбается, обнажая ряд ровных, но изрядно пожелтевших от кофе и табака зубов.
Бойкая подчиненная лишь игриво пожимает округлыми плечами.
— Уж лучше так, Геннадий Борисович. Было бы наоборот, я бы до сих пор работу искала.
— Тоже верно, — Геннадий смеется, приглаживая редеющие волосы. — Сама подумай, оставь я эту курицу, пришлось бы выплачивать ей проценты со всех контрактов. А так… всего три тысячи рублёв убытку и двадцать новых заказчиков..
— Какой Вы умный, — льстит начальнику сметливая Любаша.
— Да и мотивация бы у нее пропала, — убежденно продолжает Геннадий, с удовольствием рассматривая полную грудь опытной секретарши. — Принеси-ка мне, красавица, свой фирменный кофе.
Любаша, аппетитно покачивая бедрами, уходит в приемную. Но тут же нервно стучит в дверь.
— Ну что еще? — отдыхающий начальник хмурит свои мохнатые, чуть тронутые сединой и возрастом брови.
— Шеф, там к Вам какой-то посетитель, — Любаша виновато хлопает ресницами. — Странный он какой-то.
— Что ему надо? — слегка сердится Геннадий, обреченно застегивая пуговицы на ширинке. Пивной живот, возмущенно хрюкнув, начинает мстительно бурлить.
— Что-то у нас с арендой не так, — испуганно отвечает Любаша, разглаживая несуществующую складку на столь любимой начальством короткой юбке.
— Ладно, запускай.
В кабинет, нестерпимо громко шаркая дырявыми ботинками, входит потрепанный старичок.
— Спасибо, дочка, — вежливо кивает он замешкавшейся Любе.
Косматые брови Геннадия удивленно ползут вверх. Он брезгливо осматривает странного посетителя. Кряхтя и вздыхая, дед устраивается в кресле.
— Евсеич я, — хрипло говорит старик, отвечая на вопросительные взгляды.
— Да уж вижу, что не Маруся, — парирует Геннадий. — Любаша, не забудь про кофе.
Секретарша медленно кивает, пытаясь сбросить наваждение.
— Дочка, а мне чаю с бергамотом, — не растерявшись, вставляет дед. — И с тремя кусочками сахара.
Люба выдавливает из себя профессиональную улыбку и гордо удаляется своей чрезвычайно соблазнительной походкой.
— Девка-то хороша, — мечтательно выдает старик, поглаживая грязную, давно не чесанную бороду.
— Ты чего дед? — гадко хихикает Геннадий. — Белены что ль объелся? Куда тебе такую красоту?
Евсеич улыбается, оживляя на своем лице сотню глубоких морщинок.
— Уж, куда-нибудь, да пригодилась бы, — он снимает с головы плешивую ушанку, оголяя взмокший лоб.
В кабинет несмело входит Любаша, ставит на стол поднос с ароматными напитками и, ловя заинтересованные взгляды странного посетителя, быстро ретируется.
— Ладно, как там тебя? Евсеич, — властно произносит Геннадий, вспоминая о важности своей должности. — С чем пришел?
Дедок трясущимися руками шарит по карманам старого и вонючего тулупа. Геннадий устало ерзает в кресле, постукивая костяшками холеных толстых пальцев по ни в чем неповинной хрупкой клавиатуре.
Евсеич, наконец, выуживает засаленную пачку печенья «Юбилейное».
— Стар я стал, — неохотно начинает он, дрожащими руками разрывая упаковку. — Ноги болят, ходить уже не могу совсем…
Геннадий нетерпеливо ждет продолжения, но дед лишь громко чавкает, запивая свою трапезу принесенным Любашей чаем.
— Ты что сюда пожрать пришел? — не выдерживает, наконец, владелец кабинета. — Говори, давай, что там у нас с арендой и проваливай по-хорошему.
Евсеич испуганно кряхтит и достает из внутреннего кармана порядком испачканные и порванные документы.
— Аренду, милок, пора уплочивать, — назидательно произносит он, тряся перед носом у удивленного Геннадия стопкой исписанных бумаг.
Тот вдруг истерично смеется, проливая на дубовый стол несколько капель кофе.
— Тебе что ль, старая ты голова?
— А кому ж еще-то, сынок? — в тон ему отвечает наглый старик.
Поперхнувшись очередным смешком, Геннадий вдруг замолкает.
— Так оплатили уже, — неуверенно протягивает он, смахивая со стола несуществующие пылинки. — Три дня назад…
Дедок ехидно щурится.
— Ну-ну… Новый офис, значит, сняли, — ворчливо кряхтит он. — Неделю назад документы с Людмилой Васильевной подписали…
— Ага, — лихорадочно кивает Геннадий Борисович, пытаясь рассмотреть потрепанные документы в старческой руке.
— Ох, молодежь, — Евсеич обескуражено качает головой. — И чему вас там, в институтах-то, учат?
— А что? — задиристо отвечает Геннадий, поеживаясь в ставшем вдруг неуютным кресле.
Дед начинает хрипло смеяться.
— Облапошила она тебя, дуралей ты несчастный! Во как!
Испуганный начальник вытирает внезапно вспотевшие ладони о свой безумно дорогой галстук.
— В смысле?
Дед оглушительно чихает, и капли мерзкой жидкости удрученно падают на поверхность многострадального стола, уже усыпанного крошками печенья. Геннадий гадливо морщится.
— Умные все стали, — довольно протягивает Евсеич. — Секретарш нанимают с формами. По попе их шлепают. А как документы перед подписью почитать, так мозгов-то и не хватает…
— Слушай, старикан, — Геннадий льстиво улыбается, начиная автоматически лебезить перед подержанным визитером. — А, давай я тебе денег дам, а?
Он решительно встает с кресла и грузно топает к блестящему сейфу.
— Не положено! — гаркает Евсеич.
Геннадий разочарованно стукает дверцу сейфа толстым кулаком.
— Васильевна-то тоже не смекалистая совсем, — дед злорадно ухмыляется, обнажая отсутствие половины зубов. — Пять лет назад подписала у нас документики, теперь и мучается. Вот поколение пошло, ей Богу… На любой листик норовит свой автограф сунуть. Как, тьфу ты, просто Басков какой-то…
Геннадий задумчиво молчит. Ровный свет от новенькой хрустальной лампы освещает его унылое лицо.
— Так что, милок, на последующие сто лет я туточки владелец, — Евсеич неопределенно крякает и допивает остывший чай.
— И что же? Нам теперь придется освободить новый офис? — испуганно протягивает Геннадий, нервно почесывая ухо.
Дедок благодушно улыбается.
— Ах, если бы только офис, милок… если бы…