— Женя! — бабушка махнула рукой в его сторону, — Тоня! — и разочарованно посмотрела на внучку. Она хотела вновь отругать девушку за то, что накричала на брата, но эта мысль вылетела у нее из головы, когда она увидела, что Тоня снова оделась в эти «ужасные, мрачные, отталкивающие вещи».

— А может я хочу, чтобы люди держались от меня подальше, а? — съязвила подросток на очередное замечание бабушки и ушла из дома, громко хлопнув дверью. Ответ бабушки о том, что этого хотят только нездоровые люди, она уже не услышала. Может, оно и к лучшему…

Тоня шла вниз по улице, кутаясь в пальто и шарф, и думала о том, как она ненавидит свое имя, которое, вместе со всем, что она ненавидит, пришло в русский язык с принятием христианства, ненавидит свою впечатлительную праведную и до тошноты правильную бабушку и о том, как она ненавидит этого дурацкого мелкого Женю. Она не просила братика, а если бы знала, что братик — это ноль личного пространства, то заранее провела бы какой-нибудь обряд на бесплодие у матери. Хороший же подарок она оставила напоследок!

Пока мысли снова не перешли к воспоминаниям об автокатастрофе и о похоронах, она быстро сменила их вектор на что-то более приятное. А из приятного на сегодня было только одно — запланированное жертвоприношение. Первое в её жизни! Событие волнующее и, несомненно, важное. Она очень надеялась, что все пройдет по плану, что ни бабушка, ни надоедливый братик ей не помешают. Вероятность того, что произойдет первый исход событий, после сегодняшнего разговора была крайне высока. Так что ещё она надеялась на то, что бабушкина плохая память вновь сыграет ей на руку.