Дом | Penfox 🦊

6-1 Мобетта

Что теперь ему оставалось делать? Искать Иветту. Без её помощи ему каюк. Да черт с ним самим. Если бы дело было только в нем… Из-за него может пострадать его новая знакомая, милая девочка, которая была с ним так ласкова! Сколько можно валять дурака и попадать в дурацкие переделки, сколько можно попадать впросак и подставлять невиновных!

Он пересек широкий проспект, не собираясь задерживаться, но мало ли что он собирался! В конце длинного проулка он увидел большой голубой провал, а неподалеку происходило нечто очень несимпатичное.

Слышалась возня, шум и сдавленные крики о помощи. Юрка рванулся и помчался на крики. Теперь уж он не имеет права ошибиться! Он увидел, как несколько молодых людей в модных и эффектных готических одеяниях тащат волоком полненькую молоденькую девушку. Девушка отчаянно сопротивлялась, молодые люди хихикали. Они удивительным образом кого-то напоминали ему. Кого-то, кого он видел совсем недавно… с черными глухими глазами. Конечно же, Ломбарда, его похитителя!

— Ноги! Держи ноги!

— Руки! Держи руки!

— За волосы хватай! – пыхтели нападающие. Девушке приходилось плохо. Один уже готовился развернуть мешок. Мгновение – голову несчастной обернула плотная ткань. Этого Юрка стерпеть не мог никак.

— Все скопом на одну? Вот я вам задам перцу!

Он схватил одного за ногу, другого за руку и дернул. Похитители бросили жертву и ощерились. Он раскидал нападавших в разные стороны, раздавая зуботычины и пощечины, размахивая импровизированной дубинкой как заправский фехтовальщик.

Юрка дрался с таким напором, что красавчики с охами и ахами отползали в сторону. Он добавил еще по пинку каждому, и продолжал пинать, пока они совсем не уползли в ближайший коридор.

Потом подбежал к девушке. Из мешка доносились сдавленные рыдания. Он сдернул мешок, протянул руку, помогая подняться. Помятое платьице в цветочек, пухлые щечки с ямочками, русые кудряшки…

Но в чертах лица, фигуре настолько явственно проступали черты недавнего знакомца, что Юрка невольно опустил руки.

— Мо… Мобетта? – неуверенно проговорил изумлённый Юрка. Девушка кивнула. Слёзы уже высохли, и она солнечно улыбнулась, словно её только что не лупили и не пытались уволочь в лаз. Её нельзя было назвать красавицей, но прелестной в своем роде – несомненно. Пухлое тело ухитрялось оставаться изящным и женственным. Огромные глаза светились радостью и нежностью.

Воздушное существо неземной красоты закивало головкой.

— Ну, ты и сволочь, Червер, ну ты и даёшь! — только и проговорил Юрка. — Кто это был? Что они хотели с тобой сделать?

— Это были налетчики-коллекционеры, подручные Ломбарда. Они сажают девушек в тёмный подвал и насильно держат там, не дают летать. А нам так нужно летать, Юрий! Мы погибаем в подвале, без света, без простора!

— Ясное дело… девушек… С тобой… с вами… не соскучишься! И все же… сволочь ты… вы…

— Больше я не доставлю вам неприятностей, — красивым музыкальным голосом сказала несколько помятая красотка, сияя. – Благодарствуйте, благородный юноша, что сохранили мне жизнь. Благодарствуйте за то, что спасли от ломбардов. Моя судьба сложна и запутанна, приходится пускаться на всяческие ухищрения, чтобы выжить, и всё это – ради того, чтобы потом познать любовь и стать матерью. Прощайте!

Мобетта засмеялась и шагнула в голубую бездну, и пошла, было, по воздуху легкой танцующей походкой, расправляя эфирные изящные крылышки.

И тут откуда-то сбоку, из-за толстой колонны, выскочила всклокоченная Вара с копьём-гарпуном наперевес. Она рванулась следом за Мобеттой. Юрка не успел ни выкрикнуть предупреждение Мобетте, ни остановить Вару, ни предотвратить неизбежное. Да и как бы он мог это проделать – ведь он не умел ходить по воздуху, один раз попробовал – и как плачевно все закончилось…

Гарпун догнал Мобетту и вонзился в спину. Брызнула зеленоватая кровь. Проколотая Мобетта согнулась пополам и беспомощно затрепыхалась на острие, издав раздирающий душу стон.

Бег Мобетты был прекрасен. Но не менее прекрасным был бросок Вары. Потрясённый Юрка только разинул рот и выронил дубинку. А Вара улыбнулась ему, подмигнула и умчалась прочь, ступая уверенно и стремительно по голубой тверди, закинув на спину копьё, на котором обмякшей тряпочкой болталась пронзённая Мобетта…

— Удивляешься? – услышал он вдруг знакомый голос и обернулся. – Я думала, ты уже перестал удивляться.

— Иветта! – его радости не было предела, он напрочь забыл о Мобетте и даже запрыгал от избытка чувств. – Куда ты запропастилась? Я так тебя искал, так искал!

— Нет, Юрка-пацан, это Я тебя искала!

— Плохо искала, значит…

— Я хорошо искала, но ты как сквозь землю провалился!

«Наверное, так оно и было», — подумал Юрка.

— Провалился – так провалился. Иветта, вот скажи мне… Положим, ты дружишь с полнасом, а его… как Мобетту… съели! И тебе будет пофиг?

— С чего ты взял? Все гораздо сложнее. Жизнь такая штука…

— Вот и ты туда же. Жизнь, жизнь, во всем виновата жизнь. Это отмазка. А может, не жизнь, а государственный строй? А если меня съедят, тебе тоже будет пофиг? Когда жизнь построена на взаимном пожирании, это не жизнь, а ниже плинтуса!

— Погоди, погоди, Юрка, не тараторь. Тогда ответь – а чем ты питаешься в своем Доме? Припоминай. Ты тоже питаешься живым?

Юрка сник: — Все равно. Мне не нравится такая жизнь.

— Мне тоже не нравится, что ты слушаешь меня вполуха. Ты все напутал и испортил. Ты не дождался меня в библиотеке, не нашел меня в «Трех кустиках». Ты связался с диверсантами. Я сказала тебе ясно и четко – ждать у друзей, в «Трех кустиках смородины», ждать, сколько придется, а ты свалил незнамо куда, да еще и дел наворотил!

— Надо… не надо… Дело сделано. Вернее, дел наворочено…

Иветта горестно покачала головой.

— Не горюй, все образуется. Теперь я тебя не брошу, и ты меня не бросай!

— Не брошу, Юрка!

— Я так виноват… — пробормотал Юрка, краснея.

— Нет, это я виновата. Я! Во всем виновата я! Нельзя было бросать тебя одного. Один, ничего не ведаешь, беспаспортный, ты даже не знаешь, с кем дружить, и кого опасаться. Надо было сразу вести во Дворец, к Министру. Из-за тебя… из-за меня… из-за нас Веточка в опасности!.. – Иветта всхлипнула

— Веточка… — У Юрки упало сердце. Ему захотелось оказаться сейчас на пике Вары, болтаться там тряпочкой, пронзенным, чтобы только избежать стыда и позора. Но разве ж это по-пацански? Он шагнул и обнял Иветту.

Иветта не выдержала и разрыдалась. Зеленые кудряшки её колыхались. Точно зеленое море. Слёзы орошали Юркину драную и прожженную курточку. Юрка бестолково гладил её по шелковым кудрям. Он чувствовал непонятное волнение. От Иветты исходил приятный травяной дух, куда приятнее всех одеколонов, дезодорантов и даже французских духов его модно прикинутых подружек. Ну и что же, что она была зелененькая! Иветта была красивее всех девчонок, которых ему когда-то доводилось встречать. И он готов был гладить её по волосам, терпеть её слезы, вдыхать её свежий аромат и прижимать к своей пацанской груди.

— Что случилось-то? – пробормотал он. – Объясни толком.

— Пришла угроза от Бабы. Бабы Засхи. Сейчас год такой, её год, благоприятный. В этот год всем трудно. Веточка поддерживала, молилась за Дом. А теперь её нет. Украли! И что же нам теперь делать, Юрка? – спросила Иветта, утирая прозрачные слезы.

И Юрка не выдержал. Он принялся сбивчиво, то бледнея, то краснея, запинаясь и заикаясь, рассказывать ей все, что стряслось с ним за это время. Все свои ошибки. Все свои проколы. Всю свою тупость. Все злоключения, которых могло бы не быть.

— Значит, ты думаешь, Веточка уже у Бабы? – Иветта широко раскрыла глаза, и в них отразилось такое горе, что у Юрки перехватило горло.

— Это я виновата во всем, я! – снова вскричала Иветта. – Мне никогда не замолить свои грехи! Бедная Веточка! Она пропадет! Она умрет! И нашему Дому придет конец!

— Нет. Это я виноват, – мрачно произнес он. — Это мне нет прощения. Это я, гад и сволочь, куда хуже ваших вренасов, графов, Лайшей, коллекционеров и Черверов с Варами, вместе взятыми. Судить меня надо. Самым страшным судом.

Иветта внезапно успокоилась.

— Нет смысла тебя судить. Это никому не поможет. А вот спасти Веточку мы обязаны, Юрка. Я не имею права посылать тебя на смерть. Моя вина, и я её искуплю. Я пойду к Бабе и сражусь с ней. Пусть я погибну, но Веточка должна жить. Я предложу себя взамен её. Пусть забирает меня.

В её голосе были и решимость, и обреченность одновременно.

— Нет, Иветта. Пойду я. И это не обсуждается. И со мной ничего не случится. Я не ты. Я не боюсь жара. Я не боюсь засухи. Я выживу и спасу принцессу. Жди меня, Иветта, я скоро вернусь, — сказал Юрка решительно. – Ну, может и не совсем скоро, но вернусь. Я должен исправить свои ошибки. И не отговаривай – я пойду туда один.

— Хорошо, только не нервничай, когда имеешь дело с Бабой, нервничать нельзя, она это чувствует. Я провожу тебя. Ведь ты не знаешь, как её найти. Она любит запутывать следы, меняет жилище и постепенно поднимается все выше и выше. Но мы непременно найдем её обиталище. Обязательно найдем!

7-1 Поиски Бабы

— И как найти Бабу и её жилище?

— Увы, найти её и сложно, и легко. Она оставляет очень заметные следы. Горелые, горячие. Значит, идти по следам гари и жара. А самая жара – она внизу. Значит, опускаться все ниже и ниже, ей навстречу. Я помогу тебе, Юрка. Неужели ты думаешь, что теперь я тебя брошу? Я слишком привыкла помогать и защищать. И не привыкла, чтобы защищали меня.

— Не грусти, Иветта! Я тебя никогда не брошу!

Они петляли почти так же, как когда-то, когда Иветта спешила по своим миссионерским делам, а самоуверенный Юрка мечтал стать героем этой ролевой игры, очень быстро ставшей реальностью. Только теперь путь был печален. То и дело им встречались плачущие детишки и ковыляющие старики, у которых не было сил передвигаться в такой жаре. Они смотрели на Юрку и Иветту глазами, полными надежды.

Время от времени Иветта находила лифты, идущие вниз, и поток горячего воздуха опускал их этажом ниже. Поток становился все горячее, жителей попадалось все меньше.

В одном из санитарных закоулков им попалась кучка сморщенных, иссохших санитаров. В другом – задохнувшийся в лазе полнас. В третьем – умирающий ребенок. Иветта только судорожно всхлипывала.

— Ну вот, — сказала Иветта, — мы почти что у самого Пекла. По последним сведениям, Баба покинула Пекло и перешла на следующий этаж. Так она и будет продолжать продвигаться все выше и выше, пока… — Иветта всхлипнула и не договорила. — Последний переход, Юрка… и мы у резиденции Бабы.

— Тогда стоп! – сказал Юрка. – Тебе дальше хода нет. Я все понял. А ты – уходи наверх. Я напортачил, мне и исправлять. Стой, не надо идти вслед… я сам найду последний лифт.

Иветта остановилась, её щеки раскраснелись, пот выступил на коже. Юрка ощущал себя грозным и могучим защитником. Он чмокнул её в лоб, повернулся и пошел, не оглядываясь, как положено герою. Сначала он шагал бодро, стремясь поскорее скрыться из глаз прекрасной Иветты, чтобы не рвануться внезапно обратно, к ней.

Было бы неверно думать, что Юрка не ощущал страха. Ему было страшно. Он не знал, что его ждет. Может, ему нужно прыгнуть в костер? Но каково же бедной Веточке! Эта мысль была такой же невыносимой. Надо стиснуть зубы. Надо упорно продвигаться вперед. Ну, подумаешь, получит ожог. Переживет! Как будто он не получал ожогов дома! Велика важность – будет пузырь, потом лопнет… и все… затянется!

Так уговаривал и убеждал себя Юрка, чтобы не замедлить шаг в постыдном страхе. А мимо него в обратном направлении текли беженцы.

Это были самые бедные кварталы, но и самые населенные. А теперь обитатели Дома покидали свои обжитые уютные жилища и с куцым скарбом тянулись к ближайшим подъёмникам, и выстраивались в длинные очереди. Некоторые обессилели настолько, что сидели на тротуарах и мостовых. Они смотрели на него странно. И как на безумца, и как на спасителя. Они стремились выше и выше. А он уходил все ниже, в самый тартар.

Юрка замедлился и попробовал определиться. Мимо спешила семья переселенцев-вренасов с тюками и двумя прелестными малышами. Затем попалась семья исхудавших полнасов, тоже спешащих изо всех сил. Беда сплотила врагов и друзей, сейчас все были в одинаковом положении.

— Где она? – спросил Юрка старшего полнаса. Тот только смахнул пот и указал рукой в сторону резко спускающейся улицы-желоба.

«Мог бы и сам понять», — буркнул Юрка сам себе. Ибо жаром теперь тянуло оттуда. И Юрка побежал вниз, потом сел и просто съехал, как с горки. Через полчаса он оказался этажом ниже и снова вышел на горизонталь. Здесь лифтов ему больше не попадалось, как он ни всматривался в знаки.

Юрка шел по широким и узким улицам, так печально осиротевшим. Бежал по широким и узким улочкам, мимо опустевших питьевых емкостей и рассохшихся крышечек. Снова поднимался вверх и спускался вниз, пытаясь определить, где жарче.

Он понимал, что Баба заманивает его, хочет, чтобы он выдохся раньше времени, и потому петляет, растягивая дорогу к своему жилищу. А как приятно было бы думать, что это она от него убегает! Он уже почти перестал понимать, где жарче, а где прохладней. Горячий воздух теперь бил ему в лицо, казалось, отовсюду.

Юрка чувствовал себя хитроумным Бондом, непобедимым Суперменом и мятущемся Скайуокером в одном флаконе. А иногда – туполобым невеждой, хроническим неудачником и полным лохом.

И вот когда он подходил к самой горячей, как ему казалось, точке, к окраине нижнего этажа, он услышал сзади шум шагов. Нет, это был шум бегущего человека. Юрка резко обернулся – и увидел Иветту!

— Юрка… — прошептала она, задыхаясь от бега и жары. – Я так боялась, что ты снова заблудишься. Но ты не заблудился. Ты молодец!

Юрка засмеялся и едва не заплакал – от счастья. Иветта за него боялась! Она не пожалела себя, и прошла такой тяжелый путь следом за ним. И далее они шли рядом, взявшись за руки. Шли в сторону, прямо противоположную тому прекрасному, зеленому и свежему уголку, где начинался путь Юрки. А чуть позже они услышали позади шум многих шагов. Это жители нижнего этажа, самые взрослые и выносливые, шли следом за ними, словно охрана, словно маленькое сплоченное войско.

Большие ворота, через которые Баба прошла, были раскрыты нараспашку и слегка обгорели, древесные занозы тлели и дымились. А вокруг ворот собрались те, кто не успел или не захотел убежать, покинув родное жилище. Встревоженные и напуганные жители толпились около, они словно бы усыхали на глазах и без сил опускались на выгоревшую траву. Юрка окинул древесный народ взглядом и кивнул. Стоявшие расступились. Идущие следом не отставали.

Юрка шел и ощущал на себе взгляды десятков всевозможных полнасов и вренасов, божкоров и черверов, маленьких махшей и лайшиков, почук и семёнов, тощих комов и разнокалиберных Паков, и еще множества других неопознанных обитателей Дома, больших и маленьких, крепких на вид и изможденных. Иветта решительно скользила следом, не отпуская его руку. Она побледнела и тяжело дышала, но не отставала.

Они миновали ворота, и вышли на большой луг с чахлой, пожелтевшей травой, усеянный ссохшимися оболочками прозрачных пузыреобразных существ. Миновали кучки мертвых и высохших жителей, которых уже невозможно было признать. Они направлялись туда, где Баба устроила свою новую резиденцию, поднявшись из Пекла. В тех же краях, где роскошествовали в своих блистательных особняках Трутте и Лайш. Юрка со злорадством подумал, что тем не поздоровилось – и поделом.

Вот и оно, сияющее оранжевыми зарницами, обиталище Засхи. Лестница, свернутая спиралью, и в самом центре, словно паук, Баба планировала свои вылазки и передвижения, и намечала цели. Приземистая круглая башня с глухими стенами была расписана языками пламени и птицами-фениксами. Юрка вытянул руку, запрещая Иветте идти дальше, и встал перед ней, защищая от жара.

— Баба, выходи на бой! – крикнул Юрка и закашлялся – пересохло в горле. Дверь отворилась, Баба вышла наружу и предстала на высоком балконе самолично во всей своей мощи и красе. Юрка поразился несказанной перемене в её облике. Была засушенная старуха – стала писаная красавица. Высокая и статная, с золотыми глазами, Баба Засхи казалась сейчас королевой преисподней, в алых сполохах и в ореоле знойного марева. Вот она взмахнула рукавом – и на Юрку полетел горячий бурун. Он вовремя зажмурился. Капли пота мгновенно испарялись, оставляя маленькие ожоги.

— Зачем ты это делаешь, Баба? – крикнул Юрка. — Зачем тебе Веточка? Зачем тебе сушить и жарить? Чего ты на меня нападаешь – я ведь тебе ничего плохого не сделал, никто тебе ничего плохого не сделал, зачем ты яришься, зачем?

— Какой же ты глупый! А ты как думаешь? – усмехнулась красавица, глядя сверху вниз. – Вечная молодость. Вечная сила. Вечная власть. Три самых сладких слова. И природа моя такова – не умею не жарить, не умею не сушить. Я покорю этот Дом и пойду к следующему. И тоже покорю его. И так буду идти, и покорять все и вся. Пока не стану самой могущественной.

— А если немножко изменить природу, не жарить, а просто согревать? – со слабой надеждой просипел он. Баба расхохоталась еще пуще.

— Вот несмышленыш! Какая женщина променяет жаркую молодость и красоту на остывающую старость? Ты жизни не знаешь, дружок. Если бы хоть что понимал, присоединился бы к сильнейшему. А я сейчас сильна как никогда. Никому меня не одолеть. Ну, иди же ко мне, и я больше не стану тебя горячить!

— Но что ты будешь делать в пустом мире? Это же так скучно и нелепо! Никто не оценит твою власть!

— А я пойду еще дальше. Я стану Великой, как Вселенная! И взорву её!

Говоря так, Баба отступала внутрь жилища с ядовитой ухмылкой, заманивая его все глубже и глубже.

— Не бывать этому, старуха! – Юрка едва не затопал ногами от ярости и гнева.

Этот путь давался Юрке тяжелее всего, что успело произойти в его недолгой, в общем-то, жизни. Потому что по мере продвижения к логову бабы Засхи всё сильнее и сильнее становился жар. Влага давно испарилась из её древесного жилища, стены, потолок и пол рассохлись и пошли трещинами, мелкие сучки тлели, большие нагрелись так, что невозможно было за них схватиться. Юрке показалось, что он не пил целую вечность. Что его волосы сейчас вспыхнут. Глаза щипало. Язык прилип к гортани. Губы потрескались. Пот пропитал одежду. Ожоги саднило. Сердце колотилось как ненормальное и сбивалось с ритма, отчего перехватывало дыхание.

— А теперь я буду спрашивать, а ты отвечай. Как ты посмел проникнуть в моё жилище? – прошелестела Баба, словно сухой листок.

— Я посмел, — хрипло ответил Юрка. – И я еще не то посмею.

— Что же? – усмехнулась знойная рыжекудрая красавица.

— Я заберу у тебя Веточку. Которую ты украла и держишь незаконно в заложницах.

-Ах, ты какой шустрый. С какой стати мне расставаться со своей добычей? Может быть, принцесса мне как дочь родная, — и Засхи издевательски выпятила губы: — Хочешь, я и тебя возьму в сыночки. Поцелуй мамочку!

— Ты, Засуха! Ты, ведьма! Ты, убийца!

— Ты меня в чём-то обвиняешь? – прищурилась Баба, вытащила из обширного кармана горсть зелёных почек и забросила в огромный рот. – Да тебе ли, недоумок, судить меня!

— Да, я обвиняю тебя. От имени двух миров.

— И в чём же?

— В несанкционированном проникновении внутрь Дерева, — с тихой ненавистью произнес Юрка кровоточащими от жара губами. – В разрушении Дома. В убийстве Веточки Крессл. И именно я буду судить тебя, и выносить тебе приговор. Ты виновна.

— Это ещё надо обсудить.

— Нечего тут обсуждать. Я приговариваю тебя к изгнанию за пределы Великого Дерева, к изгнанию из Великого Сада. И лично приведу приговор к исполнению.

И Юрка сиплым, но громким голосом запел первое, что попалось ему на ум. Ту самую песенку про дождь, которая не так давно напугала Бабу. После первой же строчки голос сорвался, и он закашлялся.

Баба только пожала плечами: — Ну что за непутевый сыночек! Я на своем законном месте. Мой Дом защищен от дождя. Мой отец был Великим Суховеем. Моя мать — Огненный Жертвенник. Что мне твои капли, дуралей. Что мне ваши Дома, если я сама – звезда! По имени Солнце!

— Ты зарвалась. Ты не звезда. Огонь помогает жить. Светило дает жизнь. Ты её отбираешь, — просипел он. Баба по-прежнему, уперев руки в бока, усмехалась и пожирала свежие почки.

Юрка отдышался и начал петь снова неверным голосом. Но вот послышался хрипловатый голос Иветты. Она присоединилась к нему, подойдя опасно близко к своему страшному врагу, и прислонилась к Юрке плечом. Она пошатывалась, её руки и лицо словно обгорели на солнце, глаза покраснели, губы потрескались. Они пели вместе, и голоса их крепли и звучали все уверенней.

Баба попятилась, переменившись в лице, и на глазах начала стареть, снова превращаясь в злую старуху. Потом на неё упала первая капля. Первая капля испарилась, но за ней сразу упала вторая, потом еще и еще. Капли были такими ледяными, что также казались Юрке раскаленными. Он запрокинул голову и открыл рот – сгустки чистой воды закапали на язык, он проглотил, и ощутил, что силы прибывает. Голос окреп. Он уже пел во всю мочь, во всю силу легких. Голос Иветты тоже утратил хриплость, стал чистым и звонким.

И вот Баба упала на четвереньки, отползая все дальше и дальше, а шорох и гул все нарастали, дождевые капли становились все чаще. И с каждой каплей Баба дергалась, ежилась и скрючивалась, кутаясь в лохмотья и пытаясь вжаться в пол, и с каждой каплей уменьшалась в размерах, а её тело, напротив, набухало и пухло.

7-2 Спасение Веточки. Травница.

Юрка не дожидался исхода. Он перепрыгнул через распластавшуюся Бабу и ринулся вглубь её раскаленного жилища. Его глазам предстало страшное зрелище. Веточка лежала на горячем полу, тонкая, с подвернутыми ручонками, её одежда и прекрасные, зеленовато-лимонные волосы дымились.

— Веточка, милая, ты жива? – Юрка нагнулся и прижался ухом к её груди, пытаясь услышать сердце. Он его услышал, но сердечко девочки билось так слабо, губы запеклись, и дыхания почти не ощущалось. Сглотнув подступивший ком, Юрка бережно взял бесплотную, истаявшую Веточку на руки и понес.

— Куда? – каркнула раздувшаяся от воды Баба, походившая теперь на жабу. – Куда? Моя добыча! Моя! – но у неё не хватило сил даже приподняться, настолько она стала толстой. Она уже не могла выдавать на-гора столько жара, вода охлаждала её, хотя сами капли тут же закипали.

Не обращая на Бабу внимания, Юрка осторожно спустился с Веточкой на руках по лестнице на выгоревший луг перед башней. Шел веселый грибной дождик, светлый и легкий. Такой легкий, словно бы и он боялся коснуться принцессы. Угли шипели, съеживались, дым улетучивался.

— Что с ней? – волнуясь, спросил Юрка. – Это же преступление, блин! Эта ваша Баба – натуральная детоубийца! Её надо срочно изолировать – как вы её ещё терпите? Ваши органы правопорядка плохо работают! – Он снова приник к груди девочки и просиял: — Она жива, Иветта. Её надо унести в прохладное место. И организовать холодную повязку на лоб. Она просто перегрелась. – Он осторожно поднял детское тельце и положил головку Веточки себе на грудь. Девочка застонала. – Дождь её оживит.

— Ещё пока жива. Но всё, что соприкоснулось с Засхи, долго болеет, а дети часто погибают. Сейчас ей может помочь только Травница, — сказала Иветта.

— Травница? Ведьма?

– Не ведьма, Юрка. Великая Волшебница Травница.

— Где она живёт?

— Далеко. Телефонная связь не работает – Граф и его свита перегрызли провода. Но я знаю дорогу. Юрий, мы понесём Веточку на руках. Ты сумеешь?

— О чём речь! Она такая тоненькая, хрупкая, воздушная… Я готов нести её хоть на край, хоть за край света…

Тут же он понял, что сморозил глупость: краем света здесь было то, что находилось вне надежной опоры под ногами – вне Дерева. А летать, как Вара, Мобетта или Божкоры он не умел.

— Не за Край, а на Край, к Травнице, – поправила Иветта. – Без помощи этой великой Волшебницы нам не обойтись.

— Почему же ваша великая волшебница сразу не пресекла Бабу? Она такая эгоистка? Она только и способна, что дурацкие песенки распевать?

— Не дурацкие, а магические, — поправила Иветта. – Тут все непросто. Баба была в своем праве, нравится тебе это или нет. Начался сухой сезон. Её сезон. И Травница не имеет права в этот сезон вызывать дождь. Она вообще не имеет права вмешиваться в естественные биоритмы Дома и климатические циклы. Но сейчас особый случай. Произошел сбой. Никто не ожидал, что Баба зарвется. Это случается очень редко. Раз в сотню лет или еще реже. А Травница… Она не из наших. Не из нашего мира. Она спасалась от врагов, и Дом приютил её, но она не может жить внутри, словно в клетке, её магия там не работает. Она может жить только на Краю.

Они шли, мелкий дождик почти перестал, от пола поднимался пар. Из ворот выскочил знакомый красный автомобиль и помчался им навстречу. Юрка с Веточкой на руках сел рядом с Багом, Иветта пристроилась позади. Божкор взял разбег, взлетел и понесся, как только мог быстро. Немного ожившее общество, собравшееся вокруг ворот, расступилось. Юрка не видел ничего. Не замечая собственных ожогов и саднящей боли в руках и лице, он прижимал к груди маленькую иссохшую Веточку, и слезы, не выдержав взаперти, катились из его глаз и капали на платьице в пятнах гари.

Машина вдруг замерла в воздухе и медленно, плавно опустилась. Божкор открыл перед ним дверь. Юрка увидел перед собой бархатный зеленый луг, а за лугом высокий резной терем с двумя башнями по бокам. Над теремом Травницы сквозь шевелящуюся, шелестящую зеленоватую завесу заплатками проглядывало неправдоподобно синее небо, и веяло чем-то свежим, душистым и вкусным. В синих прорехах что-то мелькало, суетилось, гудело, шелестело, шуршало, звенело, проносилось и трепетало.

А позади терема пространство внезапно распахивалось. Там зиял голубой провал – видать, Дом Травницы стоял на самом краю вселенской бездны, открытый всем ветрам и чудесам Космоса. Юрка не к месту вспомнил Гингему из далекого детства. Но у той пещера была увешана связками летучих мышей, сушеных крыс и змей. А терем Травницы утопал в цветущих гирляндах вьющихся растений – прямо как дом Эммкиного деда.

На крыльце, волнуясь, их уже ждала хозяйка. Травница тоже была высокой, пожилой, белоголовой женщиной, но в отличие от Засхи, статной и крепкой. И от неё веяло не жаром, а влажной прохладой.

— Я все знаю. Народ по цепочке передал мне известие. Вносите принцессу сюда, — сказала она глубоким бархатным голосом.

Юрка передал Веточку целительнице на руки и хотел войти следом, но Травница его остановила: — Тебе вход сюда запрещен, Юрка, ты не сможешь тут находиться. Пусть заходит твоя спутница.

Иветта поспешила к жилищу. Дверь захлопнулась, и Юрка остался один. Слезы продолжали литься из его глаз. Он сел на ступеньку и положил голову на колени…

Кажется, он задремал. Очнулся оттого, что его трясли за плечо.

— Юрка, проснись!

Это была Иветта. Юрка вскочил: — А? Что? Что случилось? Как она?

— Все в порядке, Юрка. Она жива. Травница вылечит её, но нужно всю ночь петь ей целебные песни. Которые знает только Травница.

— Но наша песенка тоже оказалась неплоха, да, Иветта?

— И даже очень! Твоя песня про дождик тоже целебная, и я обязательно расскажу о ней другим, — улыбнулась Иветта. – А сейчас тебе нужно отдохнуть и поесть. Травница дала мне мази для тебя, идем со мной. Баг ждет нас. Он очень волнуется, и за тебя тоже.

Юрка только теперь ощутил изнеможение. Он позволил Иветте довести себя до машины, сел в неё, и они снова помчались. Юрка поначалу без конца оглядывался, но вот терем скрылся из виду. Они мчались по улице, а на тротуарах выстроились жители, подняв руки в приветственном жесте, словно Божкор вез не просто пацана, а самого президента. И Юрка, устало улыбаясь, тоже махал им в ответ…

… Жилище Иветты, и уютное, и просторное, показалось Юрке самым прекрасным в мире жилищем. Иветта не теряла времени попусту.

Она заставила Юрку раздеться и лечь на диван. Потом обтерла его приятно пахнущими, пористыми прохладными листьями, которые впитали, словно влажные салфетки, грязь, пот и сажу. Потом Иветта намазала его целебной мазью Травницы. Потом напоила нектаром. И Юрка провалился в целительный богатырский сон.

Ему снилось, что он летит на автомобиле Божкора, отрастившем птичьи крылышки, вокруг Древесного Дома, в колышущемся зелено-золотисто-голубом мареве. Его обдувает свежий ветер, и на огромных листах пляшут солнечные зайчики. Взрывают тишину своими крылами огромные птеры, проносятся и зависают сверкающие вертолеты-стрекозы, трепещут крылышками, осыпая пыльцу, многоцветные бабочки, тяжело гудят разноцветные жуки и пчелы, снуют по своим неотложным делам по листьям черные, словно угольные, муравьи.

Юрке было хорошо и весело, как никогда.

Автомобиль умело лавировал между летящими, вовремя увертывался от колеблемых ветерком листьев, аккуратно облетал тонкие, толстые и совсем толщенные ветви, на которых с успехом разместилась бы на пикник вся Юркина школьная компания. И лихо приземлялся на ветки, весело изукрашенные изумрудно-зелеными коврами мха, затейливыми ковриками шафранного и голубого лишайника.

А многообразный шум, плеск, клекот, писк, свист, трели, шорохи, шум и гам сливался в непостижимую музыку, в которой солировала далекая и загадочная Травница, прославляющая дождь…

7-3 Ива

…Он проснулся в уютном домике Иветты, всегда ровно освещенном приятным светом, так похожим на солнечный, проходящий сквозь густую листву. Голова не болела, руки и ноги тоже, мало того – на табуреточке, аккуратно сложенная, лежала его выстиранная одежда. Она была еще чуточку влажной, когда он стал одеваться. Юрка чувствовал себя так, словно проспал более суток. Он с наслаждением потянулся и обнаружил, что от ожогов не осталось и следа, что он бодр и свеж как никогда. А где же Иветта? Куда пропала? Не могла же она его снова бросить!

И девушка тут же появилась. Она открыла дверь, и в неё ворвался сноп лучей. Иветта стояла против света, вокруг её головы светился золотистый ореол, и сама она казалась золотым изваянием и была так красива, что у Юрки перехватила дух. А Иветта вошла внутрь и стала раскладывать на столе ягоды, засахаренные грибы, какие-то корешки и румяные булочки.

— Иветта… — голос у Юрки сел. Он соображал, что же хотел сказать – и не мог собраться с мыслями.

— Ты говорила, что странствовала с семёнами. Значит, ты такая же экстремалка, как и я. Тогда… откуда ты? Из другого Дома?

Иветта кивнула: — Я был такая же глупая, как и ты, и убежала из Дома странствовать. Вообще-то я Ива. Иветта – так звала меня мама, она была очень красивая и ласковая. А мне казалось, что мир везде так же прекрасен, как и велик. Но мои приключения были далеки от фантазий, мне пришлось учиться жить заново.

— Ива! – Юрка почувствовал, как сильно бьется у него сердце – куда сильнее, чем в доме Бабы. – А у тебя бой-френд… то есть парень — есть? Или был?

— Парень? Бой-френд? Это боевая единица?

— Ну… типа того… боевой друг.

— Боевой друг. То есть, воин?

— Ну, почти. Тот, кто защищает, помогает, спасает. Тот, кто сейчас за тобой ухаживает!

— Ухаживает… — Ива задумалась и загрустила. – Я многих спасала и защищала. А меня… как-то не успела обзавестись тем, кто ухаживает.

— Ива! Хочешь, я буду твоим парнем и бой-френдом?

— Ты будешь меня спасать и защищать? Будешь за мной ухаживать?

— Буду. Спасать и ухаживать. Пусть только кто попробует обидеть!

Он вскочил и решительно подошел к ней, взял за плечи, притянул к себе: — Какая ты… красивая… У меня голова кругом идет от твоей красоты…

Ива смутилась и порозовела, или Юрке это показалось, но даже если и так, то он был рад её смущению. Он сглотнул и тихо-тихо, как только мог, чтобы не спугнуть, приблизил губы к её смуглой щеке и поцеловал. Иветта вздохнула и прикрыла веки, её серебристо-зеленые кудряшки тихонько зашуршали. Тогда Юрка осмелел и прикоснулся к её губам. Иветта ответила. Ощущение было ни на что не похожее. Ни одна девчонка прежде не оказывалась такой сладкой и нежной, ни у одной не было такого свежего запаха листвы и весеннего дождя…

Потом Иветта легонько оттолкнула его и улыбнулась.

— Хватит, Юрка-пацан. Целоваться с тобой очень приятно. Но… Спешить неприлично. А сейчас… Тебе надо подкрепиться, а уж потом спешить.

— То спешить прилично, то неприлично… Ты сама не запуталась? Может, не надо больше спешить? Давай просто побудем с тобой вдвоем, погуляем по городу, посидим в кафешке, потанцуем у вренасов… или полнасов… А?

— Непременно погуляем. И потанцуем. Может быть…

— Почему – может быть? Я тебе не нравлюсь?

— Очень нравишься. Но ты ничего обо мне не знаешь.

— А что же мне еще надо знать, кроме того, что ты – самая лучшая девчонка на свете!?

Ива опустила глаза.

— Многое, Юрка, очень многое. Мы не сможем быть вместе.

— Почему? – Юрка в отчаянии всплеснул руками. – Что за бред?

— Не бред. Ты не сможешь жить в нашем Доме, ты никогда не прирастешь… а я не смогу жить в твоем. Вот и все объяснения. А теперь, наконец, садись и поешь. Надо.

Ива с улыбкой накрывала на стол, и Юрка, несмотря на печаль, ощутил зверский, прямо-таки черверский аппетит.

— И что теперь, Иветта? – спросил он после завтрака. А может, обеда. А может, и ужина – ему было все равно.

Ива загадочно улыбалась: — Это секрет.

— Нет уж, с меня довольно секретов, — замахал руками Юрка. – Я хочу знать все сразу и сейчас. Что-то опять случилось? Тебя надо спасать? Только скажи, что тебя надо спасать! Я мигом… Я на край света… Ты поймешь, что мы отличная пара!

— Со мною все в порядке, Юрка. Мы едем во дворец. Тебя пригласил министр Крессл.

— Будут судить? – упавшим голосом просил Юрка и вздохнул. – Что ж, я заслужил. Пусть судят.

— Мы едем навещать принцессу, глупый. Она хочет тебя видеть.

…

… Никогда еще Юрка не раскатывал так часто в автомобиле, пусть маленьком и ярко-красном. И никогда еще его сердце не билось так часто и счастливо. Он не зря вышел на разборки с Бабой. Веточка жива!

Они на этот раз ехали не просто на другой конец города. Они подъехали к воротам, за которыми открывался вертикальный проспект. Вертикальный в самом прямом смысле этого слова. Он походил на широченный пандус, спиралью поднимающийся вверх. Натужно взревев, машина рванула вверх. По тротуарам, нисколько не запыхавшись, бежали вверх и вниз обитатели Дома, по своим вечно срочным делам.

Божкор уже не кричал «Эх, прокачу!». Он, согласно торжественности момента, сидел за рулем величаво и неподвижно, словно несокрушимый монумент. Машина его, надраенная до блеска, сияла, будто маленькое красное солнышко. Забравшись на очередной этаж, машина развернулась и поплыла еще выше. И еще выше. И еще. Вот она встала перед очередными резными воротами, дождалась, пока они откроются, и вырулила на парковку. Божкор выскочил и почтительно открыл перед Юркой и Иветтой дверцу: — Прошу вас, друзья.

Юрка оказался на знакомом зеленом лугу, где паслись маленькие божкорчики. Дворцовые ворота оказались раскрыты настежь. Юрка пошел к ним, потом побежал.

Принцесса встречала его на парадной лестнице. Той самой, по которой они с ней когда-то выходили в дворцовый парк. Она была в длинном и пышном платье в цветочек, с рюшами, оборками и кружевами, как и положено маленькой принцессе. Её волнистые волосы увенчивала диадема из тончайших ажурных пластинок бесценных древесных пород с переливающимися всеми цветами радуги драгоценными капельками – не то росы, не то каменьев. Рядом с ней отчаянно вилял хвостом и повизгивал зубастый Кэмден.

— Веточка! – Юрка бросился к девочке. – Ты жива!

— Всё в порядке, Юрий, я жива.

Юрка подхватил её и принялся кружиться. Собака Веточки тоже принялась кружить вокруг него, жалобно взлаивая.

— Жива, Юрка, жива! Да опусти же ты меня, Кэмден волнуется.

— Осторожнее, Юрий, у тебя закружится голова! – воскликнул Министр Крессл, появляясь на пороге.

— Теперь уже не закружится, — ответил Юрка, осторожно ставя Веточку на землю. – Откружилась. Знаешь, Веточка, я хочу попросить у тебя прощения, – в голосе Юрки звучало искреннее раскаяние. – Я тоже был таким же, как ваши преступники. Я ломал, бил стекло, мусорил, поджигал смолу на соснах, топтал цветы, плевал, ловил бабочек и убивал гусениц…

— Это не самое страшное, — Веточка утешительно погладила Юрку по руке. – Страшно, когда не способен измениться. А ты уже изменился. Ты стал другим, Юрка. Ты стал нашим другом. И я тебя прощаю. Идём к Дайвену, теперь ты можешь просить у него всё, что пожелаешь. А я знаю, что ты больше всего на свете желаешь вернуться домой.

— Это возможно? – спросил Юрка, сердце его забилось как ненормальное.

— Конечно, возможно. Идём же, Юрий! Брат и дядя ждут нас.

Юрка нерешительно оглянулся на Иву. Она смотрела на него во все свои большие и прозрачные глаза, и он мог поклясться, что она была печальна, а в глазах стояли слезы. Однако она ободряюще улыбнулась ему и кивнула.

А Юрка уже и не знал, чего ему больше хочется. Остаться с этой удивительной девушкой, или вернуться в свой настоящий дом, к отцу и маме с бабушкой, к друзьям и одноклассникам…

Минуя залу за залой, одна прекраснее другой, они, наконец, вошли в Главную Приемную. Большой золотистый зал для торжественных приемов сиял и переливался. Принц Дайвен восседал на своем любимом троне из розового дерева. Он хмурился, высокий лоб прорезали морщины, на щеке изломанной молнией ветвился шрам. В одной руке он держал цветущую оливковую ветвь, другая рука лежала на подлокотнике, сжимая идеально круглый золотистый плод. Его длинное одеяние, расшитое малахитовыми листьями, волнами окружало трон. Рядом на другом высоком троне, из красного дерева, склонившись вперед и опираясь на золоченую трость, сидел его дядя и крестный, седовласый и седобородый Первый и Единый министр Крессл.

Третий трон, принадлежащий Веточке, временно был покрыт влажным изумрудным мхом – для скорейшего восстановления, и от него исходили приятные ароматы, так знакомые Юрке по Терему Травницы. Три трона Дома символизировали триединое правление, на нем держалась жизнь Дерева, жизнь Дома, и утрата одного из звеньев могла сильно поколебать, повредить энергетический стержень Мира, его экологию.

Впрочем, теперь Юрка это знал, жизнь всех обитателей Дома, и внутренних, и внешних, так крепко слита и так взаимозависима, что лучше и не вмешиваться в законы местной гармонии, хоть они часто казались несправедливыми и жестокими, и не пытаться что-то изменить или кому-то потрафить в ущерб другим. Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не лезут.

Ну вот, кажется, пришло время просить о возвращении. «Ива, ты самая лучшая в мире, мне будет тебя не хватать», — прошептал Юрка. Глубоко вздохнул и прямо глянул в лицо Дайвену.

— Отпустите меня домой, Ваши Высочества, — попросил он, становясь на одно колено. – Пожалуйста! Я клянусь вести себя, как подобает воспитанному человеку. Я клянусь не оставлять мусор, участвовать в субботниках в парках, кормить птиц, не бросать и не раскрашивать книги. Я клянусь никогда не портить мебель… и еще много чего… обещаю хорошо учиться…

— Я тебя прощаю, Юрка-пацан, хотя от невежества и упрямства ты принес много бед, — произнес Дайвен. — Но если Веточка прощает тебя, то и мне ничего другого не остается. Если бы только моя воля, я бы судил тебя. Но все хорошо, что хорошо закончилось. Бабу Засхи приструнили, последствия диверсии Трутте ликвидировали, самозваный граф Тит выдворен из нашего Дома. А теперь… следуй за Ивой. И блюди собственный кодекс чести, исполняй свои клятвы. Прощай.

— Прощай, Юрка, — прошелестела вслед ему Веточка.

Юрка улыбнулся принцессе, повернулся и пошел к Иветте, ему показалось, что она погрустнела, и он непременно её утешит, успокоит, хотя у самого кошки на душе скребли. Он протянул к ней руки. Она шагнула к нему.

Но в этот миг Дайвен взмахнул своей цветущей ветвью, Крессл поднял трость-жезл. Из них излился изумрудный свет. И с пространством стало что-то происходить. Свет свился спиралью. Юрку подхватил и закружил по зале вихрь, внезапно пространство словно лопнуло, и перед ним открылся темный зев коридора.

— Иветтааааа… помни меня… — успел прокричать Юрка, и вокруг него все потемнело, закрутилось-завертелось и, вращая волчком, потащило в глубину темного тоннеля, все быстрее и быстрее, пока он не потерял ориентацию и не отключился…

ЭПИЛОГ

Юрка еще загодя услышал, что его ищут. Ребята шарили по дому, по углам и кладовкам и вопили, перекрывая все звуки: — Юр-кааааа!!! Ты где?? Уезжаем!!! Ого-гоооо!!

Веселая компания ввалилась в комнатку с королевским диваном как раз в тот момент, когда Юрка из-под него показался, в драной одежде, в растрепанных чувствах, с расфокусированными глазами, и громко чихнул.

— Ты чего, уснул там?? Ну ты даешь! Блин! Ну ты нашел местечко дремануть! Всю пыль собрал? А может, еще с кем обтирался? – за каждым словом следовал дружный гогот.

— Ну, может, и уснул, типа того, — Юрка выпрямился, проморгался и принялся отряхиваться.

— Ба! – всплеснула руками Юлька. – А где ты коленки продрал? Только не говори, что под диваном елозил! – ребята грохнули. – А рукава-то? А прожженные пятна? А майка где? И ты в таком виде домой явишься?

— Он под диваном призраков гонял, — Вовка ткнул его в бок. – Ага?

— Положим, не призраков, а хорошеньких привиденюшек, гыыыы!

— И не призраков, положим, а вренасов, — серьёзно ответил Юрка.

— Вот я тебя сейчас врежу по носу! Быстрее, братва ждать не будет. За Колькой брат приехал, на фургоне, все влезем разом, и внутри добавить можно – бухло осталось.

Юрка вышел за всеми на терраску и перешел в другую комнату, где они гудели, чтобы забрать сумку. И обомлел. Батюшки! Неужто это они столько насорили? А что за столом творится? И как они потом Эммке в глаза глядеть будут? А что её родители скажут? Дедушка? Что у его внучки друзья хуже свинтусов? И чтобы больше сюда ни ногой? И правильно сделают.

— Ну вы и свиньи, братцы! – с чувством сказал он. – Просто полнасы какие-то! Нет, так нельзя, за собой убираться надо. Я остаюсь.

— Чего ты сказал? Ща у самого полноса останется! – надвинулся Севка, но Колька его толкнул. – Ладно, пусть остается, не понимаешь, что ли, у него корыстный интерес, гыыы!

Юрка схватил обоих за шкирки: — Можете базлать что угодно. Только смотрите, как бы вообще без носов не остаться.

Эмма и Валька встали между ними: — Стоп, мы так не договаривались. Уезжаете – уезжайте. Мы с Валей остаемся убираться. Юрка, ты свободен. Можешь ехать со всеми.

— Я остаюсь, девочки, – твердо повторил Юрка. – Я вам помогу. Вы столько мусора и не утащите. Вас беречь надо. Грузите мешки, я вынесу.

Девчонки остолбенели.

— Спасибо, Юра, — тихо произнесла Эмма, – ты можешь надеть братовы треники и майку, а я тебе пока заплаты приклею на коленки, у меня есть, утюгом проглажу – и как влитые будут, даже и не поймешь – словно так и надо. Пока, ребята, спасибо, что пришли!

Немного ошалевшая компания одноклассников, хихикая и толкаясь, поспешила к машине…

Пока Юрка переодевался, он размышлял. Наверняка тут найдется, среди инструментов, всякая химия? Ну, лаки там, краски. Эммин дед, помнится, лесной кончал институт, какой-то там исследователь, коллекционировал мебель, и в свободное от путешествий время сам её реставрировал. Надо бы порыскать, пока девчонки убираются, замазать лаком эту гадскую надпись, что он ножичком нацарапал… и лучше, пока никто не видит. Или признаться и повиниться?

— Юрка, мусор готов! – послышался веселый голос Вали.

— Иду! – отозвался он. Два объёмистых мешка с грязной одноразовой посудой стояли на терраске. Юрка взвалил их и вышел в сад – идти до мусорных баков было далековато, почти на другой конец территории. За калиткой он остановился у молодой плакучей ивы и поставил мешки на землю.

— Привет, Иветта, как поживаешь?

И ему почудилось, что ива ласково зашелестела и коснулась нежными листочками его лица.