Я все вижу Я все вижу: по ту сторону двери

Из соседней комнаты раздался звон разбившейся рюмки. Сила этого звука, в ветхой хрущевке под номером 45, была подобно гонгу. Очередная пьянка после работы на маленькой кухне, очередное неловкое движение рукой из-за помутненного алкоголем сознания. Вот на пол неостановимо летит драгоценная, в этой квартире, посуда. Стограммовая стопка с громким звуком, на долю секунды оглушающим высокими частотами, раскалывается. Стекло вдребезги разлетается по полу. Повисает напряженная тишина, перед основным событием вечера.

— Ты совсем криворукий что ли? Рюмку удержать не можешь? Вообще немощным стал. Целыми днями ничего не делаешь. Все конечности атрофировались. — громким, скрипящим голосом подстегнула женщина.

— Тебе какое дело? Волновать тебя это не должно! Я хожу на работу, покупаю вещи. Хочу и бью. Имею право. – сказал мужчина в свою защиту.

— Гриш, ты совсем дурак что ли, я вот вообще не пойму? Знаю я твою работу. Пришел, в карты перекинулся, пообедал и домой. Даже палец о палец не ударишь.

— Да, с тобой разговаривать без толку. На себя лучше посмотри.

Гул за стеной, вместе с количеством бранных слов, рос в геометрической прогрессии. На мягкой кровати тихо сидела шестилетняя Юля. Девочка, испуганно, прижималась к бабушке. Антонина Ивановна обнимала внучку. Укутывала её в теплое одеяло из верблюжьей шерсти.

— Хочешь, расскажу тебе сказку? — добрым голосом спросила бабушка, чтобы внучке было менее страшно. Старушка понимала, как сильно такая атмосфера сказывается на ребенке, поэтому всегда была рядом.

— Давай. — дрожащим голосом сказала Юля и подняла на бабушку голубые, словно льдинки, глаза.

— Много лет тому назад, в одной маленькой ветхой деревушке, родилась прекрасная девочка. – начала повествование бабушка – Она поразила родителей и жителей деревни внеземной красотой. Росла девочка не по дням, а по часам. Все в округе завидовали её густым, светлым волосам, румяным щечкам и холодным голубым глазам.

— А почему она так похоже на меня? — заинтересовалась внучка.

— Даже не знаю. Наверное, просто совпало.

В коридоре, под тяжелым весом, громко скрипнула половица. Бабушка прекратила рассказ. Девочка, инстинктивно, прижалась к ней сильнее. Немного съехала под одеяло, оставив не укутанными лишь глазки. Антонина Ивановна прижала Юлю к себе, прикрыла её голову руками. В нависающей тишине они обе смотрели на дверь ни на секунду не отрывая взгляд. Повисла недолгая тишина, сопровождаемая тихим ожиданием дальнейших событий. Рядом заскрипела дверь родительской спальни. Юля глубоко вздохнула и опустила поднятые плечи вниз. Маленькие ручки обнимающие мягкий, словно подушка, живот бабушки, слегка подергивались. Они посидели тихо ещё пару минут, после чего внучка подняла на бабушку глаза выражая готовность слушать дальше.

Похожим образом, с незначительными изменениями, протекали остальные вечера. С утра Юленьку отводили в детский сад. Несмотря на близость его расположения выходили они заранее, минут за пятнадцать. Сначала Антонина Ивановна медленно, но целеустремленно спускалась по лестнице. Всем своим весом она опиралась на перила, аккуратно ставила одну ногу на нижнюю ступеньку, а после того, как чувствовала опору под ногой, ставила вторую. Подобные ежедневные тренировки помогали укреплять ей здоровье.

После преодоления препятствия она выходила на улицу, томно вздыхала и начинала десятиминутный заход с внучкой до пункта назначения. Детский сад — единственное местом, где Юля отдыхала от происходящего дома кошмара. Здесь она беззаботно играла с ребятами, кушала и спала без страха, что кто-то войдет и причинит ей вред.

Ребята замечали, с регулярной периодичностью, появляющиеся синяки у неё на теле. Они заинтересованно спрашивали, что же случилось, но ответы всегда были однотипными, «Да все хорошо», «Просто ударилась», «Ой, не знаю» — с улыбкой отвечала она и ребята забывали об этом до появления нового синяка. Родители сверстников тоже обращали на это внимание, но, как правило, закрывали глаза. Девочка понимала: нужно молчать.

К четырем часам бабушка забирала внучку. Часто они прогуливались разговаривая о всякой всячине и только потом, купив вкусностей, отправлялись домой. После еды, часов в семь, приходили родители и все начиналось по новой. Нередко, после скрипа очередной половицы, в комнату к ним все-таки заходили. Если вечер обходился без побоев, то это везение, если без криков и ругани — праздник. После криков на девочку, старушка за неё вступалась. Получала оскорбления, упреки, иногда пощечины, но защищала до победного. Ворча сквозь зубы угроза удалялась. Старушка успокаивала девочку, укладывала спать. Пока та спит тихо плакала, чтобы не разбудить малышку.

Школьные годы были для Юли трудными. Как это обычно бывает, одноклассники часто подшучивали над ней, задирали из-за поношенной одежды, отсутствия возможности сдать деньги на новые окна в школе и ремонт класса, не приходивших на собрания родителей. Учителя знали о её семейном положении, потому не требовали материальных средств. Когда речь заходила о сдаче денег даже дети понимали, что Юлю это касаться не будет. Кто-то из-за этого ополчился на неё, а кто-то сквозь шкуру запуганной серой мышки разглядел в ней потенциал. Она была необычайно сообразительна и трудолюбива. Тихая, скромная, но очень умная девочка. Своей успеваемостью она подавала пример всем классам.

Когда она переходила в среднюю школу отношение к ней начало меняться. Ребята стали менее жестоки. Они замечали, как ни смотря на усмешки, глупые шутки Юля раз за разом приходила на помощь своим одноклассникам, никогда не оставляя их в беде, часто прикрывала. Её труды замечали и учителя. Они видели, как усердно она трудилась. Преодолевала трудности. В предметах, которые не понимала, ни смотря на старания, её путеводными звездами стали одноклассники. Так они отплачивали ей за помощь.

Время, словно поезд, увозило девочку далеко вперед. Из класса в класс, из одного предмета в другой. Теперь она уже была не маленькой девочкой, а семнадцатилетней девушкой. В её жизни наступал судьбоносный момент – выбор института. До окончания учебы оставался всего год. Тянуть было нельзя.

Юля пришла домой после шести уроков. Она с усилием скинула в коридоре кеды. Тяжело дыша, при этом немного сгорбившись, волокла рюкзак по полу, с шаркающим звуком, по направлению своей комнаты. Рюкзак с присвистом был отправлен в стену и с грохотом упал. Юля плюхнулась на кровать отпружинив от неё несколько раз. Матрас заглушал её тихий вой. Из-за стены послышался неспешный шаг. Вскоре в комнату вошла Антонина Ивановна. Прихрамывая на одну ногу она осторожно дошла до кровати и села рядом.

— Как твои дела? Как успехи? — спросила старушка проводя рукой по шелковистым волосам Юли.

— Да так же. Никак не могу выбрать. И то нравится и это тоже. Просто разрываюсь уже. — скрипучим голосом выдала Юля в матрас.

— Ничего, не расстраивайся, сейчас поедим и вместе еще раз подумаем. Кто же на голодный желудок решения принимает?

— Я. – Фыркнула Юля.

— Нет уж, идем кушать. – игривой манерой Антонина Ивановна позвала внучку на кухню легонько шлепнув газетой по пятой точке.

— Эээй. – с улыбкой возмутилась девочка.

— Пойдем-пойдем.

Дома, кроме них, никого не было. К тому времени, как девочка дошла до кухни, шаркая ногами по скрипучему линолеуму, на столе уже стояла огромная тарелка с супом, больше похожая на салатницу.

— Да куда мне столько, я же лопну. Может поменьше? — взмолилась о пощаде девочка.

— Давай не выдумывай. Кушать надо хорошо.

Внучка неспешно ела суп, когда бабушка подняла на неё свои карие глаза: «К какому институту больше склоняешься?»

— Не знаю, так и не решила. Мне нравится и адвокатура, и искусство. Все остальные варианты я понемногу отсеяла. Адвокатура включает в себя большинство моих увлечений, но творческая сторона тоже хочет проявления. — начала рассуждать вслух Юля.

— Я в свое время тоже выбирала. Разные есть жизненные пути. Существует нужда. Нам всегда нужны деньги, нужные новые вещи, нужна еда, общение, статус. И, конечно, нам нужно высвобождение себя настоящих, творчество. Знаешь, это не такие уж и противоположные вещи. Просто нужно понять сможет ли один выбор сочетаться с другим и смогут, ли они существовать друг без друга.

После слов Антонины Ивановны взгляд Юли расфокусировался. Он был направлен ровным счетом в никуда. Она зависла на месте, перестала моргать. Казалось, что даже дышать. В комнате повисло долгое молчание. Девочка медленно перевела на бабушку взгляд. Её глаза казались стеклянными, словно смотришь на куклу. Такой взгляд бывает у человека, который находился не в данном месте в данное время, а в каком-то совершенно ином пространстве.

— А, как это понять? — голос девушки немного дрогнул.

— Задай вопрос внутри себя и слушай глубину в своей душе. Твое желание, стремление, эмоции подскажут тебе что выбрать. Не выбирай по отдельности, пусть все чувства соединяться, помогут принять выбор. — сквозь добродушную улыбку сказала бабушка. – А теперь, иди отдохни.

Через два-три часа раздался яркий, звонкий, полный радости крик. Топот становился громче и ближе.

— Бабушка! Бабушка! – влетела в комнату, как ошпаренная, радостная Юля.

— Ч-что такое? — запнулась старушка.

— Я выбрала! Буду поступать на эстрадно-джазовый! — торжественно произнесла она.

— Я знала, что у тебя все получится. Иди тебя обниму.

Девушка резво подбежала к Антонине Ивановне, заключила её в свои любящие объятья. Они отражали полную благодарность за поддержку, заботу и любовь. Дарили теплоту и нежность. Старушка погладила внучку по спине, затем жестом пригласила к себе на кровать. Она взяла её за руки, пристально посмотрела в глаза. Её взгляд был таким искренним, чувственным, но таким пронизывающим, устремленным в самое сердце. Внутри смешалось счастье и беспокойство.

— Им говорить собираешься?

— Да, хотела им сообщить.

— Не серчай на них сильно. Не вдавайся в подробности особо, а после приходи ко мне, чаю выпьем. Я за тортиком схожу, отпразднуем.

— Да что там праздновать.

— Нет, солнце. Это уже маленький шаг к успеху. Будь сильной. Не вешай нос.

— Постараюсь.

— Я пока схожу за тортиком. Скоро буду.

— Может лучше пирожные?

— Можно и пирожные. – рассмеялась бабуля, начиная второпях сборы.

В темной комнате на кровати одиноко лежала Юля. Она молча смотрела в потолок. Её тело было напряжено. Плечи, подняты вверх, руки сжимали плед, на котором она лежала. Зубы стиснуты. Комнату пронзила оглушительная тишина. Девочка не обращала внимания ни на что вокруг. Её взгляд вновь был устремлен в никуда. Однако, если раньше, при разговоре с бабушкой, она витала в своих мыслях, то теперь, даже в голове было гробовое молчание. Глубоко внутри она очень хотела разрыдаться, но не могла. Все слезы давно были выплаканы, все слова сказаны. Это миг безмолвия. Время, когда нет никаких эмоций внутри, нет ничего, лишь тишина. Давящая, исходящая изнутри тишина.

Ключ в двери повернулся. Дверь отворилась с неприятным, тошнотворным скрипом. Своими звуками она, словно живая, оповещала о прибытии тех или иных людей. Сопровождала их, соответствующим личности, аккомпанементом.

В коридоре зашуршал пакет. Девочке хотелось вскочить, отнять его и вышвырнуть куда подальше вместе со звенящими внутри бутылками, но она просто поднялась на один локоть. Еще сильнее сжала плед и притянула к себе подушку забаррикадировавшись от опасности. Ворчащие силуэты, виднеющиеся сквозь дверь, прошагали на кухню. Девочка снова замерла на месте. Она пыталась заставить себя встать, но ни руки, ни ноги не слушались хозяйку. Челюсти сжали нижнюю губу. По крапинкам, сливаясь воедино, образовывался небольшой бугорок жидкости медленно стекающий с губ. Боль вывела её из ступора. Юля слизала капельку языком. Металлический привкус растекался по рецепторам. Девушка ударила себя по щекам и с твердой решимостью пошла на кухню, где сидели родители.

За пределами комнаты каждый шаг отнимал обретенную уверенность. Титаническими усилиями она продолжала идти. Расстояние было небольшим, но восприятие искажало его до километров. Вскоре, оставался лишь шаг до двери. Нужно было просто сделать небольшое усилие и отворить её, чтобы оказаться там. Она всеми силами пыталась преодолеть себя. Старалась вновь сделать себе больно, сказать в своей голове что-то ободряющее, досчитать до определенного числа и пойти. Что-то удерживало девочку. Схватило её цепкими лапами, связало цепями, не давало сдвинуться ни туда, ни сюда.

— Ну что ты там встала, как вкопанная? Либо заходи, либо вали к себе. – прервал её недовольный, язвительный женский возглас. – Что стоишь, как Майкл Майерс? Заняться нечем что-ли?

Эти слова сразу разбудили её. Как ошпаренная она влетела на кухню, задела плечом холодильник, от чего он пошатнулся и встала к нему спиной.

— Д-да, я хотела поговорить с вами. — выдавила девушка из себя.

— О чем же?

Мать повернула на неё голову. Начала прямо-таки буравить дочь своими змеиным, недовольным взглядом. Второе тело тоже повернуло голову в сторону Юли. Взгляд его был понурым, ближе сказать безжизненным. Отец все больше терял свои краски со временем. Казалось, скоро все человеческое пропадёт из этих людей. Одна начнет сбрасывать кожу, а второй превратится в зомби.

— Я школу заканчиваю. Институт вот выбрала. Вам хотела сообщить. — изображая уверенность говорила Юля. Её ноги немного дрожали. Она скрестила руки на груди и продолжила – Решила, что выберу творческий путь. Буду подавать документы в другой город.

— Решила, так решила. Нас то зачем отвлекать? Выбрала тоже какую-то фигню. Нет бы нормальное что-то. Ты как вообще собираешься деньги зарабатывать? А жить, как будешь? За наш счет? Клоун, ей-богу.

— Да почему клоун то? Это нормальное направление. Зачем сразу оскорблять? Можно хоть раз поддержать или хотя бы уважать чужое мнение?

— Что? Какое у тебя мнение? Маленькая ещё, чтобы его иметь. Не понимаешь еще ничего, а мы с отцом жизнь прожили.

— И что теперь? У меня не может быть своего мнения?

— Нет, не может. Это просто высер, а не мнение. Сами решим куда подавать документы. Выберешь херню, а потом будешь мучиться.

— Чего? Не позволю подавать мои документы куда-либо. Мне решать, что будет правильно!

— Ничего ты не знаешь и решать ничего не будешь. Ни хрена ничего не делаешь, только хамишь. Мы на днях с отцом выберем тебе направление. Иди!

— Ага, сейчас. Так я и согласилась на ваше направление. Никакой роли в жизни моей не сыграли, а тут выбирать что-то собрались. — чуть не плача крикнула Юля.

— Совсем обнаглела что-ли? Вон отсюда! — крикнула осипшим голосом мать. Отец отвернул голову. Женщина вскочила и со всей злости влепила Юле пощечину. Голова девочки немного покачнулась. Она ошарашенно открыла рот и посмотрела на мать. Её глаза становились влажными. Маленькие, холодные слезинки, стекавшие с глаз, как с глубокого айсберга, выдали настоящие эмоции. Девушка открыла дверь и убежала оттуда, как можно быстрее, в полное одиночество.

Дверь комнаты тихонько отворилась. Юля, сильнее вжалась в плед. Укуталась в него по самые глаза. Из старой детской привычки постаралась отгородиться от внешнего натиска, на пару минут углубиться в мягкие, теплые объятья постели. Уголок кровати просел под чьим-то весом. Пухлая морщинистая рука прикоснулась к одеялу. Она погладила девочку вдоль тела и направилась к шелковистым волосам. Голос Антонины Ивановны щекочущим, успокаивающим тоном шепнул девушке на ухо:

— Ну-ну, моя девочка, не расстраивайся, все будет хорошо. Я вот пирожные твои любимые принесла. Чаю уже тоже нам налила. Сейчас принесу. Садись пока. Она аккуратно стерла слезы с красно-розовых щек.

— У тебя сегодня радостный момент. Такие красивые глазки не должны быть залиты слезами. Постарайся забыть о них. Не время горевать. — игриво сказала бабуля поспешно удалившись за кружками.

Весь вечер Антонина Ивановна травила анекдоты, рассказывала забавные истории, расспрашивала внучку о её выборе, планах. То из комнаты доносился счастливый хохот, то было не уловить ни звука, лишь еле слышные перешептывания. У них не было никаких тайн друг от друга. Всевозможные откровения происходили этим вечером.

— Мама сказала, что сама примет решение куда я пойду поступать и отправит мои документы. Я, естественно, ей возразила за что, получила пощечину. Почему всегда выходит так, а не иначе? Им совсем все равно на меня. Всю жизнь мне портят. Приносит лишь боль и разочарование. Лучше бы их вообще не стало. — Юля произносила это начиная с разговорного тона, с каждой секундой все больше переходя на шепот. Она изменила выражение лица. Оно стало жалобным, непонимающим, разочарованным. Дыхание глубоким и прерывистым.

— Детка, я понимаю, что бывают сложные времена. Тебя разочаровывают родители, ты борешься сама с собой, преодолеваешь препятствия, но даже в такой ситуации не нужно так говорить. Ты так ни к чему не придешь. От этого ничего не изменится. Нужно искать другие дороги, жить дальше.

— А вдруг изменится?

— Нет, так просто ничего не бывает. Ты убираешь проблему во вне, тогда как реальное препятствие находится в тебе.

— Во мне? Что же, я во всем виновата? Виновата в том, что они бухают, забивают на меня и не обращают внимания, так что-ли? Или в том, что собираются подать за меня документы, тогда как я ничего не могу сделать?

— Нет, конечно. Ты в этом не виновата. Их отношение к тебе принесло боль, страдания, оставило душевную травму. В этом дело. Нужно не останавливаться на этом. Двигаться вперед. Ты пережила много всего, многого достигла и ещё достигнешь. Это твой путь. Однако, такие травмы служат препятствием. Тормозить тебя. Именно об этом я говорю.

— Может ты и права. Прости, я сказала лишнего.

— Все ошибаются. — полушепотом сказала бабушка крепко прижав внучку к себе.

— Завтра в школу вставать рано, может спать будем ложиться?

— Конечно. Сладких снов. Не волнуйся насчет документов. Я поговорю с ними.

— Сладких снов, спасибо.

Теплые губы Антонины Ивановны до коснулись до лба внучки. Она провела по её мягким волосам, накрыла теплым одеялом. В проходе помахала рукой и аккуратно затворила дверь.

А все ли будет так хорошо и радужно? – подумала Юля, как только ушла бабушка – Все ли будет в порядке? Документы я сама подать не могу. Только с разрешения родителей. Они содействовать не станут. Если и забудут о своих сегодняшних словах, то просто будут бездействовать. Напомнишь или попросишь о чем-то — разговор на кухне повторится. Что мне делать? — раз за разом повторяла Юля в подушку. Она колотила руками и ногами по кровати, громко рыдала, билась головой об матрас. Никакого ответа из глубины не поступало.

Часы насчитывали вот уже три часа ночи. На кухне квартиры 45 все еще велись пьяные споры по поводу и без. Рассорившись основательно хозяин квартиры вскочил с места. Он схватил свои сигареты со стола, чуть не сбив стакан на пол. До него уже не доносились ни слова жены, ни громкие звуки, которые он издавал, пока шел в коридор курить. Тем более уж его не волновали, мысли о том, что потревожит чей-то сон. Его взгляд был направлен в одну точку. Он не думал ни о чем. В голове было пусто. Только глубокие затяжки, табачный дым и он.

Пошатываясь, опираясь на стенку мужчина все-таки добрался до своей квартиры. Он стоял у себя в коридоре неспешно скидывая тапочки и балансируя на одной ноге, стараясь не упасть. От важной процессии его отвлек стук в дверь. Звук был тихим, медленным и отрывистым. Кого там принесло еще? — собрались в кучу оставшиеся мысли. Еле добравшись до дверного глазка пьяница стал пристально всматриваться. По ту сторону двери было так темно, что сложно было различить кто там стоит. Никакого контакта с раздражителем установить не удавалось. Открывать желания не было.

Стук не прекращался. Он происходил с равной отрывистостью и периодичностью, будто кто-то стоял у двери с метрономом. Если на очередную попытку никто, по-прежнему, не обращал внимание, то он немного усиливался. Продолжая всматриваться в непроглядную темноту мужчина мог лишь растерянно стоять. Такой навязчивый, отторгающий стук вырабатывал в нем желание спрятаться. Хотелось позвонить в полицию, позвать кого-нибудь из соседей на помощь, но точно не открывать эту чертову дверь. Удары становились все громче, периодичность сокращалась. Казалось, что вот-вот кто-то начнет барабанить в дверь с такой силой, что выбьет её. Равномерное тихое постукивание превратилось в громкую барабанную дробь по двери. Мужчина слышал, как от каждого удара лист металла выгибался и вновь возвращался в прежнюю форму, разнося колебания по остальной двери. Тот, кто стоял за ней точно не хотел отступать назад.

Внутри столкнулись противоположности – убежать поскорее, спрятаться, как можно дальше и понимание, что так это оставлять нельзя, нужно что-то с этим делать. Но что делать? Звонить кому-то? Вызвать службы? Вооружиться? Разум метался из стороны в сторону. Старался мыслить рационально, отсеивать недоступные варианты, но в попытке отсеивал сразу все возвращаясь к нулю. Он вертел головой во все стороны, в попытке найти хоть что-то, что ему поможет. Хватался за металлический обувной рожок, шарил по карманам куртки, в надежде отыскать нож, бессмысленно водил руками по стенам, смотрел в пол.

— «Да открой ты уже эту дверь, кто там долбит, а?» — раздался раздраженный крик с кухни.

Мужчина ни секунды не думая повернул щеколду входной двери. Стук прекратился. Хозяин медленно повернул ручку и приоткрыл небольшую щелочку. «Кто здесь? Чего надо? Ночь на дворе вообще-то». — настороженно бросил он в темноту. Перед ним никого не оказалось. Попытки разглядеть что-то в непроглядной темноте продолжались. Он спрашивал в пустоту есть-ли кто там, что от него, так настойчиво, хотели ночью, но ни звука не раздалось в ответ.

С другой стороны двери резко дернули за ручку. Дверь широко распахнулась, а пьяница не сумев удержать хватку подался вслед за ней. Чья-то рука остановила мужчину от падения направив его в обратном направлении. Он постарался удержаться хватаясь за все подряд, но что-то помешало ему. Сознание помутилось. На пару секунд ориентация в пространстве была потеряна. Испуганно размахивая руками мужчина упал на пятую точку утянув за собой вешалку, которая с грохотом упала подле него. Он издал какие-то невнятные звуки, похожие на мычание. Беспомощно вертелся из стороны в сторону, пытаясь хоть что-нибудь понять.

Что-то тяжелое оглушило его. Искры забили вокруг. Мир потерял свою ясность и четкость. Лежа на полу пьяница видел лишь размытую картинку, как на абстрактной фотографии. Полная тьма коридора, какие-то желтые огоньки с кухни и комнаты Антонины Ивановны, кремовый цвет обоев, белая плитка на потолке, темный силуэт нависающий с чем-то над ним.

Что-то стекало с его головы застилая взор. Такое липкое, теплое. Попадая на губы чувствовался горьковатый привкус железа. Расплывчато слышались дыхание, шуршание куртки, крики жены с кухни. Голова так сильно болела.

Еще один удар раздался по черепной коробке. Он был таким тяжелым, молниеносным, выталкивающим из сознания. Удары продолжали настигать цель. Они градом обрушивались на голову жертве, издавая каждый раз глуховатый, немного чавкающий, звук. Лицо мужчины все больше становилось похоже на отбитый молотком кусок мяса. Лицевая кость и череп сначала трескались от ударов. При повторных попаданиях начинали проваливаться чуть глубже внутрь. Отовсюду сочились теплый струйки крови, которые превращались в небольшие брызги летящих капель при новой травме. Сквозь разбитую ударами кожу можно было заметить небольшие острые бугорки, расколотые обломки костей. Губы и десны разорвались, полопались от ударов, зубы вылетели, как домино.

Хищник выпрямил свою спину гордо кинув взгляд на жертву сверху вниз. Его тяжелое, сбившееся от порыва, дыхание никак не восстанавливалось. Во время своих действий он нисколько не обращал внимания на все что творилось вокруг. Был полностью погружен в процесс.

В квартире воцарилась абсолютная тишина. Ни единого звука не доносилось из уголков дома. Взор убийцы упал на приоткрытую дверь, которую толкнула вешалка при падении. Ручеек крови, отделившийся от основного озера, из-за неровности пола, затекал в комнату. Сквозь приоткрытую щель убийца видел беспомощную старушку, лежащую на кровати. Она всем своим видом пыталась показать, что спит прикрыв глаза. Веки предательски подергивались, её дыхание выдавало волнение. Хищник приблизился к двери. «Тшш!» — прошипел он с пальцем у губ и еле сдерживаемой улыбкой. Дверь аккуратно закрылась.

Половицы предательски скрипели под его ногами не давая бесшумно дойти до цели, застать её врасплох. Сквозь стекло, на двери кухни, не было видно человеческого силуэта. Маньяк осторожно приоткрыл дверь. Он старался осмотреть, как можно большую доступную площадь, услышать дыхание жертвы.

Сковородка мелькнула из-за стены кухни. Она глухо ударилась об голову маньяка, от чего молоток вылетел из рук и сбила его с ног. Он ударился об стенку, с грохотом упал на пол, но также быстро вскочил на ноги. Разъярённая женщина с воплями вылетела из-за стены. Красная, от алкоголя, местами напоминающая индейца, орудовала чугунной сковородкой, как томагавком. Она забрала инициативу борьбы в свои руки отстраняя нападавшего все дальше от его оружия. Маньяк вынужден был постоянно держать блок, чтобы закрывать лицо от ударов, пока отходил назад. Шаг за шагом его вынуждали ретироваться. Отходя от очередного удара его спина уперлась в стену. Сковорода размашисто ударилась об кулак, держащий блок и силой инерции впечатала голову в стенку. Незнакомец издал звук похожий на рычание дикого зверя. Сжал кулаки, убрал блок. Резкий удар ногой сбил женщину с ног попав в подбородок. Сковородка немного раскрошила бетонный косяк при падении. Крошки бетона попали прямо в глаза жертве.

В ту же секунду он набросился на неё. Схватил лежащую рядом сковородку и принялся, двумя руками, обрушивать на неё удары невероятной силы. Звонкие вопли о помощи отражались от стен врезаясь в уши. Они глубоко отпечатывались в сознании убийцы, который с демонической жестокостью уничтожал жертву. Её лицо начало походить на лицо неподалеку лежащего мужа, но удары не остановились так быстро. Со злобным рычанием он бил её по телу, голове, и остальным конечностям. Его удары уродовали её, дробил кости. Пока на полу не остался бездушный, не похожий на человека, кусок мяса.

Тяжелое запыхавшееся дыхание склонилось над Юлей. Её сердце словно замерло в тот момент. Нужно было сохранять максимальное спокойствие, следить за сердцебиением и подсознательными жестами, дышать ровно. Убийца не должен был знать, что она не спит. Он гладил запачканной кровью рукой её одеяло. Скинул его с Юли и прильнул к ней так близко, что она еле сдержалась, чтобы не закричать. На кровати лежала хрупкая, обнаженная девушка, обладающая тонкими чертами лица, прекрасными светлыми волосами и подтянутой, стройной фигурой. Она была необычайной красоты. Будто модель достали прямо из журнала playboy и уложили спать в русскую хрущевку. Её формы так и притягивали к себе.

Хищник склонил над ней голову. Он принюхивался к сладко-манящему аромату ее волос, разглаживал запутанные пряди. Его руки медленно спустились по её шее ниже. Маньяк провел грубыми, шершавыми пальцами по её сексуальным ключицам. Он плавно спустился вниз обходя пышную грудь, но чувствуя её объемы. Вел по контурам тела, исследуя каждый сантиметр. Ей так хотелось вскочить и ударить его. Влепить оглушительную пощечину, чтобы наглец знал свое место, но делать этого было нельзя. Она понимала к чему приведет любое её действие. Леденящие морозные губы дотронулись до её щеки. Только не это. – умоляла она все это время в своей голове– Пожалуйста, не надо. Он медленно поднялся и сопровождаемый скрипом половиц удалился из комнаты. Юля слышала, как он задержался в коридоре. Из-за двери раздавались шаркающие звуки, будто кто-то водил пальцем по обоям. Вскоре звуки утихли. Скрипнула входная дверь. Впервые в этой квартире было так тихо.