–Хозяин Реки, пошли нам богатый улов, защити нас от голода, не гневись на нас…– так умоляют в первый весенний день в Поселении. От реки зависят, от того её и возносят. Привычное дело! на юге, говорят, возносят хвалу полям, а здесь полям молиться бесполезно – не принесут они добычи. Добыча здесь меньше от охоты и больше от рыбной ловли, вот и чтут: Хозяина Реки в первый весенний день, Хозяина Леса в первый летний. Несут дары – в грубых холщовых мешках собирают по лучшему кусочку от каждого дома, задабривают.
–Хозяин Реки, не гневись на нас, – Вайолка молит со всеми. Она уже стара, и вся надежда её на охотников и рыболовов Поселения. Сама она с ними не ходит давно – не позволяет спина, да и ноги ломит от долгой ходьбы. Зрение не то, и даже иголка уже не вьётся с былым лихом, а ведь когда-то Вайолка была первой швеёй, и даже торговалась с Городом, когда-то была ловка – в охоте не очень успевала, да, но с рыбой справлялась…
Годы, проклятые годы взяли своё! Ничего ныне нет у Вайолки от прежнего. Нет в ней ни лёгкости, ни ловкости, ни острого зрения, ни красоты. Отяжелели руки от грубой работы, лицо пошло стариной – страшно видеть своё увядание. Впрочем, Вайолка уже не сетует на всё ушедшее, это ничего, с этим она справилась бы, а сетует она на судьбу. Когда сын её Радко привёл в дом жену – Марику, Вайолка была счастлива. Обидно ей было, что сын не посоветовался с нею, выбирая, но приняла она его выбор, и радостью полнилось сердце её, да недолго. Два года смехом и счастьем жил их дом, а после сгинул Радко в охоте, пропал, не вернулся домой, и выла Вайолка от горя, предчувствовала исход. По весне нашли его тело, принесли, как положено, накрыв рогожей. Рыдали две женщины, роднее друг другу став.
Вайолка тогда совсем почернела от слёз, в могилу сама едва не сошла, держали только Марика, да внук – Стефан. Им помощь нужна была, опора. Тогда Вайолка уже в годы входила, но не замечала – знала, без неё Марике трудно придётся, а ведь она ей за дочь стала, а в Стефане всё отчётливее видела Вайолка черты Радко – так и жили.
И снова судьба! От горячки никто защитой не владеет. Отпаивала Марику Вайолка и ивовой водой, и молоком с мёдом, и полотенце заговорённое на лоб ей клала, да поздно было, не спаслась Марика, осиротел дом, замолчал смех.
Стефан единственной отрадой остался, последней ниточкой, что Вайолку держала на земле. на него смотря, жила Вайолка, на работу шла, рыбу перебирала, грибы солила, штопала одежду, что-то скоблила, вымывала…
Поселение живёт как одна семья. Знали и Наместник, и все жители, что Вайолка стара да одна на воспитание Стефана осталась. Повезло – мальчонка оказался послушен, даже к реке лишний раз не ходил, а другие мальчишки и девчонки с любопытством своим сладить не могли, шли к реке, шумели, таились от взрослых, ждали: не покажется ли Хозяин Реки?
Поддерживало Поселение. Несли и рыбу, и мясо, и ткани, и молоко – каждый то, что мог. Знали прекрасно, что от беды никто не может убежать, если беда за ним идёт. Вайолке досталось, Стефаном держится, почему бы и не помочь?
–Бабушка, – Стефан всегда осторожно сначала касается её руки, чтобы она взглянула на него, потом говорит что нужно, этому Вайолка его не учила, сам как-то себе изобрёл.
–Что? – Вайолка отрывает взгляд от холодной страшной реки. Есть там Хозяин, нет ли его, она о том судить не берётся. Даже её родители, и её бабушка говорили, что к реке хода лишний раз лучше не делать – разозлится Хозяин. Это в лесах живущий добр. В реке с характером. Да и сама вода всегда с характером.
–Опаснее огня, – наставляла Вайолку бабушка, – не шути с водой, не гневи.
Вайолка помнит, верит или не верит – сказать не может, но помнит! В памяти сила.
–Когда я смогу стать охотником? – спрашивает Стефан.
Вайолка молчит. Сказать правду? Солгать? У Вайолки уже глаз намётан и видит она, что Стефану охотником не бывать. В лучшем случае – рыболов, а скорее всего, и до того не дойдёт. Сам он слабый, усидчивый, конечно, но неуклюжий. А к тому и другому сноровка и ловкость природные должны быть.
Молчит Вайолка. Но Наместник слышит, улыбается, треплет Стефана по голове:
–Как в силу пойдёшь! Сколько тебе сейчас?
–Семь, – отзывается Стефан. Наместник ему вообще-то нравится, но сейчас Стефан ждёт ответа от бабушки, а он вмешивается. Мрачнеет Стефан, чудится ему что-то плохое в этом, но понять что именно он не может.
–Совсем большой! – Наместник смеётся, – ну годков через пять-шесть, думаю, начнём брать тебя в помощники. Потом посмотрим!
Наместник подмигивает, всё плохое, почудившееся Стефану, тает. Он радуется. Наместник смотрит на Вайолку, в старых глазах её укор: зачем, мол, лжёшь?
Но Наместник другого мнения. Видел он, как слабый в силу вдруг входит, когда мечтой охвачен. Видел он и как сильный в руках ничего удержать не мог, когда мечту у него из сердца крючьями-словами вырывали. Наместник считает, что ложь будет лучше.
Но разговоре его не о том.
–Вайолка, – говорит он, – тут такое дело…
Вайолка слушает его в молчании. А что ей сказать? Каждую весну так. Заканчиваются запасы, и первый весенний месяц в Поселении всегда самый голодный. Выделять от хранилища Поселения больше нечего, и надо перетерпеть. Не первый год Наместник к ней с тем подходит, а мнётся каждый раз как в первый. Стыдно ему, что от старухи и мальчонки отнимает, но у него свой расчёт. Поддерживать прежде всего тех, кто добычу приносит. Вайолка не приносит уже ничего. Она и швея никудышная ныне, так, на разборе-переборе грибов, рыбы, яблок. Жаль её, и Стефана жаль, но Наместник на то и наместник, чтобы решать о самом тяжёлом.
–До первой добычи, – утешает Наместник.
Вайолка кивает. Знает она каждый год эту песню. Ничего, продержатся. Она кое-чего отложила, да и добрые люди ныне, поддержат. Вон, посматривает в их сторону уже Матиаш, с женой быстро советуется, значит, посмотрят они свои запасы, чего-нибудь да принесут…
Противно Вайолке на подаяния жить, да что теперь делать? Стара она. А Стефан, из него ещё непонятно что вырастет!
Расходятся люди. Воздали Хозяину Реки мольбы, да расходятся. Теперь, если будет милость его, всё пойдёт так, как надо. Тем живёт Поселение.
***
Первый весенний месяц тяжёл. Стефан не просит лишнего куска, даже наоборот пытается лгать:
–Я, бабушка, не хочу, – и отодвигает рукою жалкую похлёбку. Бережёт. Глазёнки сверкают от голода, и ему ложка этой бледной похлёбки, сваренной на прибережённом жире с парой подмёрзших картофелин и луком, желаннее всего на свете.
Но держится.
Вайолка даже задумывается: не строга ли она помыслами к нему? Характер есть. Может и впрямь в охотники выбьется?
–Набирайся сил, – велит Вайолка, возвращая тарелку, – ты же охотником собрался быть!
И сердце её замирает от ужаса. Боится она того, что Стефан охотником станет куда больше, чем того, что Стефан никем не станет. Вдруг сгинет как Радко? Не лучше ль впроголодь жить?
Стефан ест. Старается есть с неохотой, мол, сказал же, что не хочет. Но ручонка орудует ложкой быстро. Не обманешь Вайолку!
Спасают соседи. Матиаш приносит мёда, Вендула картофель, Вилем сушёную рыбу, приходит и жена Наместника – ему самому не по чину вроде бы ходить, посылает жену, та даёт кусочек мяса…
Жить можно. Вайолка умеет жить голодно, а вот на голод Стефана смотреть она не может. Он и без того маленький, хилый, среди мальчишек своего возраста он выделяется этой худобой и угловатостью.
«Охотник!» – думает Вайолка не то с ненавистью, не то с досадой. Но ничего не говорит. Судьба покажет.
А судьба и впрямь показывает…
Проходит первый месяц, и должна пойти добыча, уходят охотники в лес, закидывают сети рыболовы. И пустота. И у тех, и у других пустота! отвратительная, едкая пустота – ничего не попадается ни тем, ни другим.
Сначала смешки. Потом лёгкий ужас. И паника.
–Ничего, ничего, доживём! У нас ещё и грибы, яблоки есть, что, мы голодных лет не знали? – Наместник пытается утешать всех через неделю этой пустоты.
Знали, конечно, знали, да только всегда хоть в лесу, хоть в реке подспорье было. А сейчас?.. неужели прогневили Хозяев?
***
Голод, теперь он владеет всеми. Нет запасов, подъели. А добыча, как в злую насмешку, ни идёт ни в капканы, ни в силки, ни в сети. И видно в реке – плещет рыба, серебром отливает чешуя, и рябит по воде. Но в сети не идёт.
И видно в лесу – следы заячьи, да гнезда птичьи, но не попадается добыча.
Нет запасов. Нет еды. Кончились овощи, кончились остатки мяса и рыбы, кончился жир, на котором можно было сварить сытную похлёбку. Уходят последние нитки грибов и яблок – нет и этого.
Вайолка привыкла жить впроголодь, но впроголодь – это значит есть хоть что-то. А сейчас есть вообще нечего. Всё, что она может изобрести из жалких остатков – это мучная затирка. Остатки серой муки (давно завёлся в ней жучок, но есть захочешь, не заметишь!), вода, немного соли. Питательность почти никакая, но в горячем виде пойдёт.
Вайолка шатается от усталости – слабеют и руки, и ноги. Пройдёт, кажется, немного, по двору, а ноги уже не идут. Налились жалобой, и шаг сделать сложно. Стефану хуже. Он маленький, бледный, слабый. У него ввалились давно щёки, и глаза кажутся теперь неуклюже большими на таком белом и маленьком лице.
Страшно Вайолке. Сама она помереть готова. Чего уж теперь? Пожила. А за Стефана страшно.
Пыталась просить еды. Да у кого попросишь? У Матиаша жена слегла от болей в животе. Всё бредит, просит есть. А есть нечего. Матиаш как безумный слоняется с охотниками и рыболовами, однажды ловит всё-таки какого-то воробышка и варит его целиком жене. Бульон не бульон, а за мясо сойдёт в голод.
Сети пустые, силки пустые…
–Пошли нам рыбу! Пошли нам добычу! – воют люди у реки. Воют на разные голоса. До полей ещё не дотянешь, а если дотянешь, когда оно ещё поднимется? Голодно, голодно в Поселении.
–Пошли нам зверя, пошли нам птицу, – просят у леса.
Пусто, пусто!
Первые жертвы идут в Поселении. Не старые, как ожидалось бы. Напротив – больше молодые падают. Не выдерживают.
Не удивление это Вайолке. Знает она – к старости плоть уже знает всю подлость судьбы, крепится. А в молодости всё потрясение. С тревогой смотрит она на Стефана. Еды ему нет, спасения нет, он уже не встаёт.
–Пошли нам рыбу, пошли нам зверя! – молит Вайолка и рвёт на себе седые волосы. Страшно видеть ей, как уходит последний, кто был ей дорог.
***
Посылают. Река неумолима, но Хозяин Леса снисходит. Несколько птиц в силках – это ничто в счастливый год. В былой год отдали бы их Вайолке и даже не пожалели бы. Но теперь дело иное.
Разводят в большом дворе воду. И силы откуда-то взялись. Тащат воду ослабелые люди, кто ещё может. Каждый как в отчаянии, как на последний рывок. Так и есть, в общем-то.
Ощипывают женщины птиц. Жадно следят за их руками. В былое время и не смотрели бы. А так – жалко. И страшно смотреть, как уменьшается птичье тельце. Перьев много. Мяса мало, но это еда.
Потрошат, но потроха уже не выкидывают собакам и свиньям. Нет, теперь потроха будут тоже промывать, да доваривать. Голод даёт множество идей для приготовления того, что раньше готовить было бы и глупо.
Поселение заворожённо наблюдает за паром, поднимающимся из котла, за кружащимися в золотистом бульоне птичьими кусочками, за наливающейся силой похлёбку.
Наместник здесь. Он сдал как и все. Своих запасов у него нет, но зато есть долг.
Вайолку Наместник сразу выхватывает из толпы взглядом. Она пришла такой же тенью, как и все. даже хуже. Пришла не с тарелкой, а с кружкой одной. Больно Наместнику от её вида, знает, что не себе пришла просить кусочка, а внуку. Но знает наместник и другое: голодные люди не всегда добры.
Вайолка ничего не приносит. Вайолка обуза сейчас. Жаль её, но Наместник считает, что должен подчиниться воле Поселения и потому, перед тем, как готовятся разливать похлёбку бесценным ковшом, встаёт на какой-то услужливо пододвинутый ящик, заговаривает, впервые за долгое время видя своих людей в полном облике. Видит и не узнает. Ввалились глаза, лица, исхудали, как-то посинели и пожелтели. Видит на чьём-то лице даже начавшиеся белые пятна…
С трудом узнаёт: это жена Вилема. Её муж был одним из тех, кто поймал этих благословенных птиц.
–Люди…– Наместник пытается говорить громко, но оказывается, это отнимает слишком много сил. – Люди… нам послал Хозяин Леса благословение. Как распределим его? вы знаете, есть у нас те, кто…
Вайолка вздрагивает. Она предполагала что-то такое. Но не предполагала, что так затрепещет, оживёт Поселение. Последний голод такой силы Вайолка видела лет пятьдесят назад. Тогда она была молода, сама была рыболовом, и ловким. И вывели тогда точно также какую-то старуху, и сама Вайолка кричала, что если старуха ничего не приносит, то и кормить её сейчас не нужно.
А теперь Вайолка сама старуха и жалко сжимаются старые пальцы на кружке. И кричат люди. Вернее, стонут, но стон этот для неё крик.
–Я для внука…– пытается объяснить Вайолка, и капают горькие слёзы её. но кто слышит? Наместник слышит.
Его решение Поселения устраивает. Это жестоко, но он считает, что надо заботиться о семьях тех, кто способен ещё охотиться, ловить рыбу, а после – в скором времени обрабатывать жалкие закутки огородов.
–Внука? – переспрашивает Наместник, – да кто он такой, твой внук?
–Не охотник, не рыболов, дохляк! – подтверждает мысли Наместника толпа. Кто-то отталкивает Вайолку от очереди к котлу со спасительной похлёбкой.
Толчок не сильный, но Вайолка так слаба, что падает на землю. Кто-то оглядывается на неё. Даже с сочувствием. Жаль её. Но себя больше жаль. Детей своих жаль. матерей жаль, стариков жаль.
А она? Вайолка поднимается, уходит чёрной тенью. Наместник смотрит на неё один, тяжко ему на сердце, понимает – пропадёт Вайолка.
–В другой раз накормим, – утешают его из толпы. С бульоном и похлёбкой легче и добрее.
***
–Бабушка, куда мы идём? – Стефан слаб. Он шатается, цепляется за Вайолку, та его тащит вперёд. Из последних сил. Обезумела. Совсем обезумела. Решила твёрдо: чем так, лучше быстро, сразу умереть.
–На реку, внучок, – отвечает Вайолка и тащит окольным путём внука, чтобы не учуял тот запах похлёбки, которая ему не достанется.
Стефану плохо идётся. Ноги заплетаются, не слушаются его. Он быстро устаёт, Вайолка (откуда только силы взялись?) подхватывает его на руки, несёт, пока не выбивается из сил сама. Но безумие даёт силы.
Вайолка оправляется. Идёт, тащит его за собой, они не встречают никого, пока не заканчивается их страшный путь.
–Бабушка…– голос у Стефана тихий, слабый, ему говорить тяжело, а она его тащит куда-то. Ему всё время хочется спать, а она не понимает будто. Рычит, тащит, упрямо тащит. Стефану хочется плакать, но плакать ему нечем. Слёзы – это тоже усилие.
Доходят. Река. Холодная, страшная, беспощадная. В этом году она издевается.. в этом году она главенствует над их жалкими жизнями.
Вайолка решает твёрдо: лучше так, как задумала она, чем долгое и болезненное умирание от желудочных болей, и невыносимости… она-то знает себя: Стефан умрёт первым, он уже почти умер, кожа его просвечивается, так истончилась. Глаза он жмурит – слишком ярко на улице. Двигается медленно, падает на землю рядом с нею, потому что не может даже стоять. Да какой стоять – ему и сидеть тяжело. Хочется спать и не открывать уже глаза.
Вайолка знает себя: она переживёт Стефана и ей придётся наблюдать за тем, как он сходит в могилу. Нет, это ей невозможно. Она осталась одна в поединке с судьбой, но нет, она не позволит судьбе вновь поступить по-своему. Она решит сама.
Спасёт Стефана от долгой смерти. И себя от осознания бессилия, от наблюдения за его медленным умиранием, которое уже нельзя отменить. Ей не дали и кружки похлёбки, а она бы сегодня спасла! Его бы спасла! А дальше…
Дальше, даже если дадут они, что ж – возможно, будет уже бесполезно, желудок не примет. Это Вайолка тоже знает, помнит из прошлого, где сама была ловка, сильна и получала свою порцию пищи в числе первых, как та, кто чего-то стоит.
–Молись со мной! – страшно хрипит Вайолка. – Закрой глаза и молись.
Стефан покорен. Он покорен судьбе, бабушке и смерти. он закрывает глаза – держать их открытыми всё равно ему мука. А так хоть какое-то спасение.
–Хозяин Реки, пошли нам рыбу, – говорит Вайолка, и рука её нащупывает камень. Камень почему-то очень горячий.
–Хозяин Реки…– шепчет Стефан. Говорить тяжело, но он пытается.
–Не гневись на нас, – продолжает Вайолка, неслышно перебираясь в сторону. Ловкости в ней давно нет, но она собирает остатки своих сил перед тем, как…
Стефан не успевает ничего понять. Мгновение, и он летит в воду. Страшно плещет водой. на Вайолку попадают брызги. В бешенстве и страхе, в ужасе и гневе она смотрит на воду. Её внук даже не пытается бороться. Вода обнимает его маленькое тело, последнее, что он делает – открывает глаза, чтобы посмотреть на неё.
–Радко…– шепчет Вайолка и ужас, уже совсем другой ужас охватывает её. Ей видится, что это её маленький сын и приходит отрезвление. Она бросается к реке, чтобы вытащить его, вызволить, чтобы покаяться. Она рыдает и плачет, молит непонятно кого и о чём, когда видит страшное: из воды поднимаются две руки. Две отливающие серебром и зеленью руки! И они обнимают не пытающегося сопротивляться Стефана со спины, и Стефан вдруг расслабляется.
Руки тянут его на дно. Белое лицо внука, глаза, смотрящие на неё…
–Не пущу! – орёт Вайолка, хватает руками воду, пытаясь удержать внука, но даже не может схватиться за его истлевающую одежду. Ту самую, что она штопала уже не первый раз. – Не пущу! Отдай!
–Пусти…– губы Стефана шевелятся. Он будто бы ничего не сказал, но Вайолка ясно слышит, – пусти, бабушка.
Вайолка застывает в испуге, а руки, воспользовавшись этим, утаскивают Стефана в холодную темень воды. Он пропадает с поверхности и бесполезно шарит Вайолка руками по воде и даже ныряет, забыв про слабость свою и старость.
Нет Стефана. Ничего нет. И рук, утянувших его, тоже.
Она выходит из воды, не понимая, что делать дальше. Вода стекает по её жалкому существу, морозит её, укоряет. Но ей плевать. Перед глазами лицо – белое лицо внука, так похожее на лицо её умершего сына.
Они все оставили её. Они все ушли.
Сначала Вайолка хотела утопить Стефана в приступе безумства и пойти с ним под воду. Но сейчас она поняла – это будет слишком мягко для неё. Она умрёт от голода. Умрёт, чтобы было больно и страдательно. Она будет умирать, каждую минуту проклиная себя за то, что сделала.
–Вайолка, вот ты где, – Наместник ждёт её у дома. Вид старухи его пугает, но он не знает ещё глубины этого ужаса, и торопится сказать ей: – там повезло…рыбу поймали. Маленькая, конечно, речная, костистая, но это лучше, чем ничего. Поселение решило что и тебе нужно…
Она отталкивает его. ей ничего не нужно. Она заходит в свой опустевший, мёртвый дом. Единственной живой душой заходит. Наместник топчется на пороге:
–Я скажу, чтобы тебе принесли. Тебе и Стефану…
Наместник оглядывается. Изба у Вайолки маленькая. Стефана не видно.
–Где он? – голос у Наместника меняется. Он быстро соображает когда в желудке его есть хоть что-то. – Вайолка, что ты сделала? Вайолка, где Стефан?
Охотник или не охотник, он житель его Поселения. Ответственность за него тоже есть!
–Стефан? – удивляется Вайолка, – а… я отдала его Хозяину Реки.
Наместник отшатывается. Он ещё пытается оправдать всё шуткой, или безумием её, но мокрые волосы и одежда, отсутствие Стефана говорят о чем-то страшном.
–Какого…– Наместник осекается. Что ему сказать он даже и не знает.
Вайолке плевать на его присутствие. Она ложится в постель Стефана, чтобы умереть от голода, чтобы каждую минуту помнить о его лице, о его взгляде, о зеленовато-серебряных руках, забравших его куда-то в холодную глубину реки-спасительницы, реки-губительницы.
