Разодрав глаза, Хню обнаружила, что лежит, обмотавшись вокруг Никанора.
Его язык, ворвавшийся в ее рот, неистово делал то, к чему стремилась другая часть его тела.
«Только дура могла поверить в то, что он целовал ее благодаря ее губам!»
Девушка поймала себя на мысли, что все ее внимание целиком приковано к намокшей темной стрелке волос, утопающей в его плавках, предназначенных явно не для неискушенных женских глаз. Хню одарила его оптимистической, бессмысленной улыбкой.
Приложив ее голову к своей груди, Никанор обнял ее. От него пахло мушшиной.
Он принялся ее целовать.
А целовать было много — она вся! В никаноровых поцелуях не было никакой неуверенности.
Он точно знал, как найти ее губы. Затем их губы разошлись. У них было все: и глубокие вздохи, и закатанные глаза…
Когда мущщина отвалился от её тельца, как насосавшийся крови клещ, хнюнина улыбка показала, что она покинула сей мир и отправилась на небеса от счастья.
Или за ним.
Утром, после бессонной ночи, Хню вышла к завтраку с двумя чайными блюдцами вместо глаз.