Вера и Лектор 

(Nika & Sluice)

Она так верила и доверяла, 

Чем обернётся дело всё – не знала,

А суждено ей было по проспекту

Наткнуться на директора проекта:

«Скользящий вектор» – вот такой субъект он.  

Увидев Веру, от студентки лектор

Дал тут же дёру и упал в коллектор,

А Вера, смело подойдя к объекту,

Расставив ноги, люк надвинуть сверху –

Хотела в состоянии аффекта:

Лицо померкло, не погас прожектор;

Сказала, бросив яростно и метко:

«Так стала я преградой, значит, детка?

Мою судьбу ты браво раскудрявил,

Всё сердце мне изъял, в нём грусть оставил,

За это я надвину крышку люка,

А ты сиди, гори в аду, подлюка!»

Директор почесал затылок, горько

Взмолился: «Верочка! Прости! Мне стыдно,

Хочу напеть мотивов очевидных,

Первоначальных, милых, безобидных:

— Тирлим-бом-бом, тирлим-бом-бом,

Клянусь своим дурацким лбом!»

Но бах! И крышка вдруг закрылась резво 

Консерваторские уловки тут

У лектора Ивана не пройдут.

Что б в кабалу директора проекта

Не брать – пусть будет просто погибать.

О, Вера! Женщина моя печальна,

Растрогана мечтой о платье бальном,

В хинкальне, прямо в сердце погребальной

Иван устроил штурм ей мозговой.

Что нет на свете повести печальней,

Чем вдруг надвинуть перстень обручальный,

В итоге, Вера стала невербальной,

Поширше стала жест давать рукой.

Что вера даже не разбой, а так

По мере чувства, с толком, с расстановкой

Является она преградой к сердцу

Предательской обёрткой суждено

Ей отработать пламенем усердно,

А там – рассыпаться морским песком

И разлететься. Растолкав на искры 

Последний дым от пламенных костров.

Моё израненное жизнью сердце

Как одиноко бьешься в пустоте,

В душе моей покой теперь надолго,

В коллекторе мой лектор пусть во тьме

Сидит, играет на своей трубе.

А я пройдусь. Проспект большой и звонкий,

Да, я могу сказать «прощай, Иван!»

Да, я сильна, и боль моя порой –

Чудовище у изголовья… Стой!

А вдруг мой Ваня задохнётся там?

А вдруг он сдохнет гордо в подземелье?

Не дам! Иван! Вылазь! Тебя люблю я!

Хоть ты, Иван, паскудничал и – хам.

И пусть мне говорят, что ложь – спасенье,

Мой Ваня больше не такой, как раньше,

Ни лицемерия, ни фальши он,

Ни мозгового штурма не потерпит,

Обязан он позволить в погребальной,

В хинкальне, перстень самый тот надеть.