Глава 3

Мираж Серебряной реки

Лёгкими движениями, неощутимо покачиваясь из стороны в сторону и тяжело скрипя, словно изнывая от собственного веса, огромное судно почти бесшумно скользило по тихой морской глади. Окружённое мертвецкой тишиной, оно будто замерло среди бескрайней водной синевы. Яркие солнечные лучи мягко переливались по полупрозрачной воде, шествуя за судном. Вдали с сильными и резкими всплесками выпрыгивала рыба, ныряя обратно вниз на глубину. Одинокая чайка, пролетавшая мимо, с легкостью приземлилась на пик небольшой мачты и какое-то время сопровождала их, а после, громко пискнув, вспорхнула, удаляясь на запад.

Около штурвала сидел юноша, упёршись спиной о небольшую стенку, служившую рулевым ограждением. Он крепко спал, моментами подрагивал и ёжился, издавая слабый позыв голоса, похожий на стон. Вдруг резко и неожиданно, даже для самого себя, подскочил, услышав тонкий писк птицы, и рванул к правой стороне. Парень чуть ли не перекинулся за борт, если бы не ухватился за канатную решётку, натянутую на мачту. Ослабленное тело еле держалось на ногах, а вода ярким блеском отражённого солнца слепила и резала глаза.

— От себя не убежишь, — протяжно сказал одновременно полуправдой и полушуткой другой юноша, стоявший за штурвалом, заметив, что его друг наконец-то очнулся.

Человек в белой, потрёпанной, по краям изорванной рубахе оглядывался по сторонам и тяжело дышал, словно только что пробежал без остановки несколько миль. Он сильно зажмуривал глаза и открывал их вновь, обхватывал руками голову, взъерошивал волосы и ходил взад-вперёд. Однако так и не мог понять всего окружающего, и где они находятся. Это ещё его сон, ложные миражи или всё-таки явь?

— Я бы сказал, что веселье удалось на славу, и ты, напившись, упал, а после неким образом очутился здесь. Но это будет наглая ложь, ведь из нас двоих я быстрее напиваюсь. И то, что свершилось вчера, уже не изменить.

Райли резко обернулся, взглядом впиваясь в своего товарища, и всё ещё не понимал, правой рукой хватаясь за затылок и быстрыми движениями потирая его. С невозмутимым видом и даже наполненный ненужной на тот момент гордостью, Леон держал штурвал, пронизывая голубыми глазами друга, затем глубоко и усиленно вдыхал, всматриваясь в горизонт. Он выглядел не так помято, с какой-то стороны даже свежо, без недоумения или особого удивления, словно всё знал. Но это был уже не тот юноша, которого когда-то знал Райли. Отчего к нему вновь пришла та мысль, возвращая его на восемь лет назад, в день их знакомства, где он твёрдо и с уверенностью считал, что как таковой, крепкой и взаимной дружбы у них не будет. Два противоположных сословия, с разными ценностями и суждениями. Богач, имеющий всё с рождения, и простолюдин, быстро превратившийся в знатного состоятельного паренька.

Леон Пино, смотрящий в неведомую ему даль, думающий о чём-то далёком, выглядел на редкость мрачно. Словно сам не свой, друг и недруг в одном лице. Огонь и лёд, противные друг другу стихии. Некогда весёлое лицо омрачилось хмуростью и задумчивостью. Оно приобрело серьёзный и глубокий взгляд, в котором Райли теперь не узнавал своего товарища. Статное широкоплечее тело прикрывал распахнутый коричневый с желтизной в прорезях на рукавах кафтан, хорошо смотрящийся под цвет светлых волос, подчёркивая тонкие рыжеватые усы. Высокий рост, прибавляющий знатность, крепкие руки, на которых верхняя одежда закатана до локтя, и тёмные высокие сапоги. Элегантность, вызывающая старомодность и притягательность, пользующаяся в свете большим спросом, сопровождаемая тёплыми взглядами и комплиментами.

Он был бы более живым и благородным, настоящей икрой мужества и отваги, родись совсем в другой семье. Сын крупного банкира имел все такие качества и черты, но лишь по щепотке, купаясь в бесчисленных богатствах своего отца, не замечая собственные пороки и едкую бессердечность, распространяющуюся на всех. Он также не видал и горя, не понимая до конца, что же это. Эдакий бунтарь и весельчак, задиристый и самовлюблённый, ставящий в первую очередь своё эго, а не высочайшие ценности и морали. Жизнь в его руках текла словно вино, где его взору был непонятен смысл и далека истина. И он не думал о чём-то важном и глубоком, не знал, что делать и как быть, кроме как веселиться.

— Мне ли это чудится, или ты и впрямь стоишь у штурвала и собственными руками ведёшь корабль? А мы не иначе, как на самом деле выжили?

Райли не верил всему окружающему. Это уж точно не являлось правдой, особенно на данный момент. Для него всё выглядело слишком ярко и бредово, к чему он, собственно, и ссылался. Воспринимаемая им картина — сон, красочное видение, всплывающее в мечтаниях с желаниями. Либо настоящее и есть то, что происходит с человеком после смерти. Умиротворённый красочный мираж, воссозданный из собственного подсознания, управляемый твёрдыми непоколебимыми чувствами и разумом.

— Да, Райли, — не спеша начал Леон. — Благодаря тебе, мы миновали тот смертельный шторм. Нам, пускай не всем, но удалось спастись.

Он тяжело вздохнул и сразу же продолжил:

— Я сам-то очнулся чуть позже тебя, но те крики на палубе наверняка слышал весь корабль. Этот шум охватил всё, словно начался бой, но только пушки молчали. У нас внутри горела стена каюты. Наспех затушив её, я тут же ринулся сюда, и сам оцепенел от того, что увидел. И не поверил бы всему, если бы тебя там не было. Кроме того, точно не смог также среагировать и сделать тоже самое. Скверный из меня храбрец. Ты тянул штурвал что есть мочи и без устали кричал, да так, что даже не разобрать и слов. А после бессильно упал на палубу, задыхаясь. Я сразу подскочил и взял штурвал, а рулевой пытался привести тебя в чувство. Но как тот не старался, ты потерял сознание, и благо, что сердце не остановилось. Тот страшный и стремительный торнадо с двух сторон… Я бы обезумел, если бы сам не вцепился в руль и начал крутить его, пытаясь, как и ты прежде, уйти от погибели. Тем временем рулевой спустился в пороховой отсек, и мы сделали одну хитрость, которая прибавила ход кораблю. Бочку с порохом подожгли и скинули за киль. От взрыва ударная волна ускорила нас на некоторое время. Этого было достаточно для того, чтобы оторваться от водяных столбов. Вот только как спасся фрегат Жака?

Леон взмахнул левой рукой, теперь сам недоумевая.

— Он же сначала тонул, ещё до появления второго торнадо, и я сам считал, что никому оттуда не спастись. Мой парусник поглотил смертельный морской бич, а они вышли из-под него почти сухие. Корабли братьев стремительно ушли на дно, так нелепо столкнувшись носами и на глазах сгорая. А ведь никто им помочь не мог. Райли, то, что видели мы — гнев божий, и я стараюсь верить, что он не настигнет нас вновь.

Юноша словно обманулся, поспешно предположив, что его товарищ не станет теперь прежним. Но он также спокойно говорил, пересказывая те окутанные страхом события, только выглядел мрачно. Дружба всё ещё оставалась дружбой, и он вновь предположил, что это и есть её остатки. Задорный весельчак и неуловимый бунтарь оказался в прошлом, теперь на вид серьёзный юноша, сдержанный и предусмотрительный. Но Райли считал, что на фоне такой трагедии, всё же ошибается в своих поспешных и мнительных выводах. Он начал подготавливать себя, на случай, если весь мир, вплоть до каждого человека, пойдёт против него.

— А ты совсем недурно смотришься. Даже лучше, чем когда-либо. Владеющий кораблём, да ещё и смельчак.

— Но не такой, как ты! — Леон протяжно усмехнулся. – Знаешь, Райли, закрадывается такое чувство, что я нахожу своё призвание. Вот только нашу экспедицию стоило тщательней подготовить и подобрать более достойных людей.

— Достойных? Нас мало кто воспринимал всерьёз, к тому же, почти никто не верил в эту идею. Экспедиция подобрана и подготовлена была на славу. Не криви душой, тут мы постарались. Вот только шторм изменил всё, словно сама природа пошла нам наперекор. О каком призвании ты говоришь? Быть рулевым на этом корабле?

— Нет-нет. Галеон по праву твой, коль вдруг захочешь его отдать. Мне кажется, моё призвание является именно в этом. Пускай не рулевым, а кем-то ещё.

— Тогда поборись с Жаком. Устрой что-нибудь и возьми его фрегат взамен своему. Он, так или иначе, разобьёт его. Не зря же такая молва ходит. Каждый месяц новое судно. Это же сколько парусников Жак погубил? — он резко усмехнулся и тут же помрачнел.

Во время разговора юноша постепенно приходил в себя прежнего, но то чувство являлось хамелеоном, переходящее из одного состояния в другое. Он тут же вспоминал шторм, и внутри всё начинало разрываться. Накатывала злость, волнения и дрожь в теле от воспоминаний. Ему теперь уж точно не быть тем, кем он был в Кале. Ценность собственной жизни подлетела чуть ли не до небес в тот момент, когда гибель становилась неизбежной. И некоторые мелочи когда-то важные для него, вдруг оказались глупостью, а множество мечтательных мыслей ересью, борющиеся с его разумом в гудящей голове.

— Бороздить моря и океаны. Это будто по мне! — Леон довольно ухмыльнулся, словно этим потешая своё самолюбие, однако резко помрачнел, не хуже товарища. — Осталась всего лишь малость. Осталось выжить.

Его басистый, отдающий слабой хриплостью голос, звучал размеренно и иронично, наполняясь той тьмой и нотами всего безумного, отчего тот казался ещё старше и рассудительнее. Словно в нём играли две сущности: воинственный смельчак и беззаботный, привыкший к богатству весельчак, пытаясь в этих ролях поглотить одна другую.

— Тогда скажу тебе, друг мой, состояние и богатство твоей семьи сильно искажали тебя.

— Так же, как и всех, — сухо отозвался юноша у штурвала. — Деньги и вправду искажали любого из нас. Тут ты прав. Но благо «Леонзо» цел!

Он пытался переменить тему, чтобы не остаться с упрёком так же, как и не говорить не о чём похожем, что напоминает дом и родные края.

— Это поистине лучшее корабельное творение твоего отца. Преодолеть тот немыслимый адский шторм. Уйти на всех порах от зловещего торнадо, словно пройти сквозь невозможное. И не поверят даже одному нашему слову, кому скажи.

Райли, дослушав Леона, так и не ответил. Он молча вновь подошёл к правому борту и, оперевшись локтями на него, безжизненно стал смотреть в голубую даль. Теперь она, широко расстилаясь перед ними, не сулила им больше ничего, кроме пустынного вида воды, без признаков и малейшего намёка на сушу или появления судов. Отрезанные от всего мира, теперь плывущие лишь в неизвестность, съедаемые изнутри собственными пороками и страстями, навстречу к грядущему безжалостному страху, шепчущему мнимо, что жизнь вскоре их покинет. И каждый на том корабле пытался оправдать себя, стараясь светлыми мыслями отсрочить свою гибельную участь.

— А знаешь, Райли, ведь там, в Кале, у нас была нереальная жизнь. И нам словно неспроста везло. Ведь так? Особенно тебе, молодому английскому графу ля Фонт, — Леон сухо рассмеялся, и даже в этом смехе парень улавливал сочувствие с утратой, подыгранное нотами сожаления.

— Говоришь, нереальная жизнь? Да мы её считай сами создали. Только тратили впустую всё возможное, не зная остановки и цены тому, что имели. Удача не грех, а сладость, но вот только зря мы вновь положились на неё. Теперь это мираж…

Райли оторвался от бессмысленного взгляда в море. Спиной он облокотился о борт, а Леон в ответ лишь кивал, крепко сжимая скулы. Товарищ в очередной раз оказался прав. Будто знал, что говорить, каждым словом цепляя за живое. Но юноша, говоривший хорошие и справедливые слова, на самом деле не приходил в себя, как казалось. Наоборот, ему становилось всё хуже и хуже. И если бы это было похмелье, тогда бы он знал, что сделать и как облегчить себя от тяжкого состояния. Однако происходящее внутри являлось чем-то иным. Тело будто выворачивало и трясло, бросало то в жар, то в холод, а глаза сами по себе слезились, словно тот находился средь едкого дыма. Ему казалось, что он горит, и солнце вот-вот сожжёт его дотла. Он резко схватился за неистово пульсирующие виски и через пронзительную острую боль сквозь зубы процедил:

— Нет-нет. Что же со мной происходит? Мне нужно прийти в себя. Нужно просто очнуться.

Леон подошёл, протягивая полупустую бутылку рома.

— Держи. Это должно помочь.

Юноша трясущимся руками жадно приложился к ней, словно то был не крепкий хмельной напиток, а родниковая вода. Он резко выдохнул, тут же кашляя. Ром сразу дал о себе знать. Его учащённое дыхание ускоряло темп, и Леону казалось, что вот-вот у того сердце выпрыгнет, или он упадёт без сознания. Но Райли, напротив, встрепенулся, размял головой шею, сильно выгнул спину с хрустом, а после взглянул на товарища.

— А ром не так уж и плох.

Он ухмыльнулся и перевёл свои глаза на пустой штурвал, теперь обнаруживая, что около него стоит небольшой ящик с таким же напитком.

— Возможно, я также не отказался бы, назвав путешествия своим призванием, плывя по тихим бескрайним водам.

Юноша рукой указал на ящик с ромом, и светловолосый парень, поймав намёк иронии, рассмеялся, по-дружески хлопая товарища по плечу.

Он вновь встал за штурвал, а Райли не торопясь прошёлся до носовой части, потягивая этот популярный морской напиток. Обычные моряки, мимо которых тот проходил, невольно косились. Кто-то видел его вчерашнюю храбрость, а кто просто наблюдал, как он очнулся, делая свои поспешные выводы на этот счёт. Вокруг также стояла полуденная тишина с жарой, но его это уже не тревожило. Головная боль и тряска плавно исчезли, делая окружающее благоприятней, спокойней и ярче, возвращая ему былое настроение.

— И нет всех тех, кого я так притягивал и злил! И над кем мог бесконечно потешаться! — громко восклицая, юноша обратился к Леону, шаг за шагом возвращаясь к площадке рулевого.

— Их будет не хватать! — с усмешкой и также громко ответил тот, уже постепенно радуясь, что товарищу становится лучше. — Но ведь можно купить удачу! — снова воскликнул он, дождавшись, когда друг зайдёт на площадку. — Сам же это прекрасно знаешь.

Но светловолосый парень, стараясь словами подбодрить и утешить, заранее не предположил, какую только что он совершил ошибку, легкомысленно сказав такое. Леон вновь напомнил ему о кораблекрушении и гибели, об их идее, которая и вправду оказалась безумнее, чем они ожидали, а хмельной напиток медленно, но верно делал своё дело.

Райли тяжело сделал глубокий вдох.

— Только не в море. Не в этом богом забытом и проклятом месте!