Люди, жившие у подножия гор, своими злодействами и непокорностью воле божией прогневили аллаха. И в великом гневе своем он приказал солнцу истребить этих людей. И солнце остановилось: не стало ни вечера, ни ночи, ни утра; ветер затих, воды загнили, и пересохли все ручьи и колодцы. А палящее солнце все стояло на полудне, и земля трескалась под его лучами, и все изнемогало от жажды и зноя.
«Всех истреблю грозой и огнем! — восклицал во гневе аллах. — Только троих из вас пощажу: Селима, Шахана и Ал и бека!»
И призвал аллах на гору этих юношей и велел выслушать им свою великую волю.
Когда Селим, Шахан и Алибек, повинуясь воле аллаха, отправлялись на гору, голодный народ кричал им:
— Остановитесь и умирайте вместе с нами, как велит дружба, о которой вы пели нам в своих песнях!
Трое юношей были самые красивые, самые добрые, самые честные — лучшие из всех людей, и умели петь такие песни, каких теперь никто не знает и никто не поет.
Плакали юноши, расставаясь с народом, плакали горькими слезами, а люди проклинали их за измену и бросали камнями в них и пускали стрелы, но аллах хранил своих избранников. И никто, кроме них, не мог ступить на гору, а кто ступал, тот падал мертвым. Между землею и небом стояли тучи недвижимой пыли, и солнце кровавым шаром висело в воздухе, и весь горный хребет окутался мглою, и мгла эта прятала юношей от стрел и каменьев.
— Селим, Шахан и Алибек! — услышали юноши, когда взошли на голую каменистую вершину. — Вас троих я хочу спасти. Идите вниз по ту сторону гор, а сюда я пошлю молнии и громы и истреблю нечестивый народ!
Но они, упав на колени, сказали:
— Обрати гнев твой на нас троих, великий аллах, а людей пощади и возврати им воду, без которой они страдают.
И юноши стали просить аллаха, чтоб он принял их в жертву себе.
— Тогда поймут люди, что мы погибли за них, не нарушая дружбы и верности, о которых мы пели им, и не станут нас проклинать, а поймут и сделаются дружней и добрей и будут сами петь о нас своим детям, и дети их будут добры и верны и станут лучше, чем мы все трое вместе.
— Зачем погибать лучшим за худших? — воскликнул аллах. — Пусть погибают дурные!
Но юноши, не поднимаясь с колен, повторяли все то же:
— Обрати гнев твой на нас, а тех пощади. Казни нас самою лютою смертью, но в долины пошли воду, которая не иссыхала бы вечно.
Нахмурился великий аллах, и чело его стало мрачно, как зияющая горная пропасть, и дал он знак холодным ветрам и поднял бурю над горами такую страшную и студеную, какой не бывало вовеки. И солнце, стоявшее недвижимо, тронулось и быстро пошло к закату, и в долине, обреченной на гибель, после долгого зноя вдруг повеяло влагой и ночною прохладой.
— Слава великому аллаху! — воскликнули юноши в ожидании страшной казни.
И вдруг почувствовал Селим, что кровь его стынет и сердце леденеет, а сам он весь растет и поднимается к небу все выше и выше, -и вместо рук у него уже тянется туман, а вместо ног клубятся облака; холод и лед ощущает он в сердце и, собирая последние силы, кричит на весь мир:
— Слава великому аллаху!
И расплывается в небесах седою косматою тучей.
И студеные ветры подхватывают тучу, рвут ее в мелкие
белые хлопья и снегом разносят по вершинам всего хребта, где никогда не бывало раньше ни с гужи, ни снега.
А Шахан и Алибек, слыша последний крик товарища, без страха и восторженно вторят ему: «Слава великому аллаху!»
И чувствует сейчас же Шахан, как сердце его вдруг заледенело. И видит он, что вырастает, подобно Селиму, и поднимается к небу. Уже туман стелется вместо рук, и облака клубятся по пояс, и лед сковывает дыхание. «Слава великому аллаху!» — кричит он в последний раз и хлопьями снега рассыпается по вершинам гор. И Алибек, приветствуя гибель товарища, славит в ответ имя великого аллаха.
Заледенел, заклубился туманом, наконец, и Алибек, и вскрикнул он с высоты небес, рассыпаясь снегом:
— Слава великому аллаху!
И все замолкло.
Только снежная вьюга бушевала в горах, заметая их и покрывая вершины вечными льдами. Крутилась и выла метель всю ночь; всю ночь ревел ураган, какого никто не слыхал доселе, и в ужасе думали люди, что наступил конец мира.
А когда наутро ясное солнце, уже не грозное и палящее, а радостное, взошло на небо и пригрело наметенные снега, с гор побежали с веселым шумом реки и ручьи — и жизнь вернулась в долины на вечные времена.
И теперь, кто всходит на высокие горы, где среди снега и льдов воют вьюги, тот слышит их долгую однозвучную песню:
«Помнишь ли ты, человек, Селима, Шахана и Алибека?
А если помнишь, то почему же ты забываешь добро и правду и не любишь людей, как любили их трое юношей?»
И лежат снега на вершинах уже тысячи лет, посылая людям воду, чтобы им не умереть от жажды, и люди счастливы, но вспоминают трех юношей только те, которым высоко на горах поет о них вьюга вечную однозвучную песнь.
Халим замолчал…
Молчал и я. Только потрескивал костер да ветер шумел над головою, иногда выхватывая искру и унося ее вместе с дымом и гася на лету.
Между тем восток разгорался…
Выше и шире вырастали над горизонтом полосы света, ярче и ярче они желтели и розовели, и шествие их было величественно и дивно.
Заря пылала… И вот уже под заревом ее рдело полнеба, и прямые золотистые лучи короной стояли в воздухе.
— Солнце! Солнце! — невольно крикнул я, выбегая из ямы на голую вершину — навстречу маленькой ярко-красной полоске, показавшейся над горизонтом, как кусок раскаленного железа.
Не прошло минуты — и солнце выплыло большим красным шаром, разгораясь все ярче и заливая золотом небо и землю.
И вся снеговая цепь гор, видневшаяся как далекая туча, и ледяной Эльбрус, казавшийся серым, теперь стояли розовые и сияющие на фоне ясного небосклона.
Лошади наши щипали траву, Халим, не оборачиваясь, дожаривал шашлык, и, стоя один на высоте, я смотрел на дивные картины, развернувшиеся кругом меня, полные жизни, красоты и вечности.
Чистая, тихая радость наполняла мне душу, и в шуме ветра мне чудилась заунывная песнь, долетавшая до меня с далеких ледников Эльбруса — песнь о трех юношах, песнь о том, как погибают лучшие люди за народное счастье.