Его жало, полное огня, погрузило мое тело в дрожь, пробивая тысячью укусов. Издающее жужжание над ухом насекомое, чье тельце было полно яда, медленно опустошало мою плоть, высасывая из него Жизнь. Лес подпевал его движениям и хлюпаньям хоботка. Слезы, текущие по моим остывающим щекам, утоляли его жажду в страданиях. Шмель покрывал мою кожу тысячью различных по размеру волдырей, кровоточащих по рыхлой земле. Из-за деревьев начали сходиться люди, дабы взглянуть на потеху. С лиц подходящих стекала плоть, обнажая рога и свиные рыла. Под пестрящими кружевами они скрывали гниющие язвы. Их словами выпускались изо рта со струей зловонной слизи и скатывались в единую навозную кучу – нацию. Они таращились глазами-невидимками, похрюкивая и заливаясь визжащим рыданием. 

Я слышала приток журчащей воды, идущей вдоль моих бёдер — она исследует потайные ходы моего тела. Среди безголосых птиц и одноглазых пауков продиралась сквозь пышные оболочки моя нервная система, глубоко погруженная в истому жидкой энергии. Лесные видения, наполненные хвойного запаха, настигали меня каждую ночь и явь, сменяя маниакальный взгляд безумца на улыбку помешанного перед холстом мира. Последние руки опускались, и глаза больше не могли стерпеть зловония черной суеты. В проблесках ночи, на простынях замороженного тела зардело пламя восставшей плоти, тоскующей по добровольной крови ясновидца.