— Что с тобой, Терри – Т-1001 по имени Иоланда произнесла ему, видя, как тот весь даже зарделся от ее красоты и онемел.
Она улыбнулась ему широко, но стараясь более менее приветливо, и подошла к обнявшему ее за талию Т-Х/GА119 андроиду Алексею – Прейди в себя и веди нас на свой пляж.
Терри Малрой быстро собравшись, и как маленький пристыдившийся ребенок, моргая своими глазами, произнес им двоим – Простите, забылся немного. Идемте.
Он повел их по белому коралловому горячему песку пляжа Топанга Бич к синим бушующим океанским волнам, где носились в небе альбатросы и чайки, громко крича над самими волнами.
Однажды Терри был влюблен в одну похожую на Иоланду женщину. Танцовщицу в одном в самом центре города ночном стрипбаре под звонким названием «Погремушка». Его еще называли частые постояльцы этого заведения за глаза «Змеиный притон». За постоянные там драки и порой даже убийства по пьянке.
Так вот, Терри Малрой любил там одну женщину. До беспамятства. Но безответно. Та, лет тоже не старше тридцати и по имени Джоней Маккафферти, видимо шотландка или ирландка по происхождению. Терри наводил справки о ней. Но с восточными корнями, как ни странно в своем роду. Была танцовщицей живота и гвоздем своего номера. Как и гвоздем того ночного порочного городского шумного бара для всякой ночной шушеры и швали города. И Терри не пропускал ни одного ее практически музыкального номера. Даже порой на своем ночном дежурстве, заскакивая и успевая к ее выступлению. Он видел ее вот такой же всегда там и почти целиком голой. Там на высокой сверкающей огнями сцене и извивающейся в танце змеи под восточную музыку и барабаны. Рабыней или жрицей порочной любви. Целиком всю измазанную, вероятно для пущего зрительского недвусмысленного эффекта, какой-то скользкой мазью или гримом. Лоснясь и переливаясь, реально как живая змея своей шкурой в ярком ореоле сценического света, она Джоней Маккафферти танцевала там свое танго цветов. Под дикие крики и свист пьяных жлобяр и почти неуправляемых мужиков. Под ту восточную музыку и гремящие барабаны. С гремящими ей в ответ металлическими чашечками сагатами в своих руках. В золоте браслетов и прочих украшений. В одном вот таком же бикини. Плавках и лифчике. Только из сверкающей золотом материи и гремящих всяких там сцепленных висюлек и побрекушек. С золоченым пояском вокруг своей женской гибкой узкой талии и широких бедер. Эта Джоней Макафферти выделывала перед его глазами и ревущими в пьяном сексуальном бешенстве мужиками, рокерами и прочей городской уголовной швалью такие круги своим с круглым пупком голым и вот таким же, как у Иоланды животом, что притон просто дурел и ревел как бешенный, сотрясая все кругом. А она плясала и вилась как дикая в сексуальной необузданной страсти змея. Тряся вот такой в точности полной трепетной в том восточном танце лифчике, а порой и чаще всего без него, обнаженной целиком и с торчащими сосками грудью, мельтеша перед Терри пьяными от неразделенной любви глазами. Выгибаясь в своей гибкой тонкой талии назад к ревущей в неистовстве пьяной буйной публике, практически переламываясь пополам в спине и раскинув свои с гремящими на весь зал сагатами руки. Запрокинув свою в золоченом венце голову и свесив вниз над самым полом свои длинные рыжие вьющиеся змеями волосы. С закаченными под лоб под черными узкими бровями такими же зелеными женскими глазами, как у Иоланды от жаркого сексуального до безумия восточного танца и взглядов беснующихся пьяных и бьющих друг другу морды из-за нее мужиков Джоней Маккафферти танцевала свое знаменитое на всю городскую округу восточное «Танго цветов».