бывало разлягутся на  полке и заводят долгий рассказ о стремительном скольжении по лесной лыжне, о том, как падал снег с задетой по  неосторожности ветви, как потрескивали стволы старых сосен.

 Чемодан же брюзжал, не одобряя этой суеты и несдержанности молодых друзей. Зима его впечатляла не болеее  других времен года. Ровно до тех пор, пока вдруг не вспоминали и о нем самом. 

Первым входил хозяин, а за ним, выглядывая из-за спины и подпрыгивая от нетерпения, его дети, а спустя годы, в том же порядке и внуки. Чемодан охал, волновался, второпях думал все ли при нем, надежны  ли его замки, не оторвется ли ручка, испортив такой  значимый момент спуска с антресолей. Из полумрака его выносили на свет и торжественно ставили на ковер посреди комнаты. Смахивали пыль с его широкой спины, обитой кожей цвета жареного кофе. Щелкали блестящие металлические застежки и крышка открывалась.

 Люди рассаживались кружком и затаив дыхание затихали в трепетном ожидании.

В комнате пахло Елкой, вернее сосной, это была именно она, по случаю  праздника, исполняющая обязанности Елки. Стройная и пышная, верхушка ее упиралась в потолок. По стволу, в нескольких  местах, умелыми руками человека, были  просверлены отверстия и  подбиты дополнительные ветви, отчего дерево становилась пушистым, ровным, без просветов.

 Содержимое чемодана,