Я поехал домой в Бруклин, но заглянул по пути к дочке в Миллтаун. Просидел до вечера и рассказывал про джунгли. Приврал про анаконд и гигантских крокодилов, смеялись вместе. Никого я там не видел, кроме злющих москитов. Запарковал машину в гараже на 69 улице и пошёл на пирс. Как мне нравится это место вечером. Сверкали огнями небоскрёбы Манхеттена, Статуя Свободы, Порт Байон и отплывающие круизные корабли. Корабли освещаются тысячами огней и над заливом несётся красивая музыка.
— Надо бы и мне отсюда сплавать на Бермудский треугольник.
Людей на пирсе много, кто сидит с лаптопом, кто пьёт колу, а кто просто наслаждается вечером.
— Зачем я сам себя лишил этой радости, быть в толпе счастливых людей? Никакого прока от моих “подвигов” нет даже для меня самого. Эго индивидуалиста. Не хочу быть, как все. Никто ведь за рукав не тянул, сам соглашался. Пора одуматься.
Я прогулялся по ботаническому саду и по 70-й улице медленно поднимался в гору. Мой дом на самой вершине. Не доходя квартал заметил Бобби, он стоял на углу ко мне спиной и курил. Глянул на окна, в них горел свет.
— Отпустили любителей женских коленок. Это общество всеобщего благоденствия. Буду сам разбираться.
Когда я приблизился, Бобби услышал шаги и обернулся. Хватился за пояс, но было поздно, его шея треснула и голова повисла. Я его затащил во двор нашего дома и бросил на мешки с мусором. Потом поднялся по пожарной лестнице на свой этаж и заглянул в ванную комнату. Там свет был потушен. Потом заглянул в детскую. Там тоже никого не было. Открыл задвижку и залез. Всё было перерыто, как при обыске. Я поднял одну паркетину из-под детской кровати и достал свой Смит и Вессон, немецкой сборки. Такой пистолет никогда не даёт осечек. Спокойно навернул глушитель, вышел в коридор. Гульба была на кухне. Три мужика пили пиво и галдели. Двоих незнакомцев я уложил сразу, а знакомого толстяка я просил:
