Что бывает с белым листом, ели его вдруг начать заполнять черными чернилами? Разве что-то невообразимо новое и вопреки всему еще живое?
Гарвен улыбнулся и положил лист в очередную стопку, коих было огромное множество на его рабочем столе. Этот стол был столь же невыносим, как и многое в его комнате. В комнате этого стола Гарвен не считал себя хозяином. Он предпочитал быть никем и по понятным причинам. Нам ли не знать, что такие как он не могут справиться с грузом ответственности своего терзающего прошлого.
Радио наполняло комнату своими музыкальными вибрациями, типичными для полуночного эфира. Заунывный голос диктора так и норовил спровоцировать что-нибудь с собой сделать, но Гарвен был достаточно стойким. Было грустно, но совершенно в другой степени. Грусть была больше от отсутствия музы, нежели от отсутствия смысла жизни.
Муза. Обычно слово для обычного человека, но будь ты хоть на йоту талантлив, ты будешь в ступоре на целую вечность без этого обычного слова. Жизнь полна таких интересных решений, тут не поспоришь, но и в штиль бывает бриз.
По радио зазвучали fun с их песней «в эту ночь мы молоды». Должно быть весело, но все же, только от части. Веселье – это вообще что-то по ряду причин субъективное и сакрально – личное. Гарвен убавил громкость радио. Эта ночь была рождена не для веселья; сегодня ночью слишком много работы.
Завибрировал телефон, Гарвен поднял трубку:
