Последняя нота редких духов Последняя нота редких духов. Глава 8

Рейди налил себе виски, выпил, и Филип невольно удивился, как этот человек, выпивая вот уже целый вечер, до сих пор практически трезв.

-Я надрался тогда. Приехал с Энди на ферму, отправился прямиком в амбар, сыскал шампанское и целенаправленно пил и пил, наливая шампанское в стаканчик, а потом и вовсе из горла бутылки. В итоге, когда я поднялся, что бы сходить по нужде, ноги меня не держали вовсе. Тем не менее, я выкатился наружу и отошел в сторонку, ибо добраться до туалета, находившегося где-то во дворе, для меня тогдашнего просто не представлялось возможным. Наверное, свежий ночной воздух слегка привел меня в порядок. Я курил у ворот возможно, с полчаса, плюхнувшись на очередную кипу сена, и были минуты, когда я готов был остаться там, если не навсегда, то на ночь – так сладостен был воздух, так свеж! Я боролся с желанием улечься, и только отсутствие еще пары кип сена для этого меня остановило. Все-таки, еще что-то соображал!.. Наконец, я решил окончательно пойти спать – вечеринка явно не задалась, в чем я лишний раз убедился, зайдя в амбар. Девчонки так и уснули на диване – одна на плече у другой. Большинство свечей прогорело, и я слышал лишь чей-то заплетающийся разговор. Я что-то вякнул в темноту, вышел из ворот, и совершенно опустошенный отправился к двери в дом. По дороге я прогорлопанил пару строк из какой-то дурацкой песни. День закончился вовсе не так, как я мечтал, и я вслух жаловался на свою проклятую судьбу… Помню, как прошлепал через прихожую, как долго искал лестницу наверх, натыкаясь в темноте на все подряд. И когда я уже готов был звать во все горло на помощь, лестница нашлась. Держась за перилла, а скорее, повиснув на них, я забрался на второй этаж, возблагодарил Бога за то, что мне надо лишь упереться в окно в конце коридора, что бы найти свою дверь – она была рядом с окном – и благополучно добрался до своей комнаты. И почему только в этих деревенских домах по ночам такая темень?! Ведь есть лампы для освещения коридоров, есть какие-то ночники, в конце концов!.. Я зашел в комнату, бросив дверь открытой, и, не снимая кеды, со всей дури шлепнулся на кровать. В тишине раздался короткий взвизг, и я понял, что на кого-то упал. Я сел и похлопал рукой по кровати – на ней кто-то лежал. Под одеялом. И тут меня осенило:

-Нита?.. Ради Господа Бога, Нита, это ты??? Только не кто-нибудь из этих девчонок!

Она села и положила руку мне на локоть.

-Это я, Рейди… Прости, что вот так явилась…

-Да уж могла бы и раньше появиться в амбаре – я бы так не надрался! – перебил я ее. – А то лежишь здесь, ждешь… Или ты не хотела, что бы кто-то увидел тебя? Хотя, никто бы не увидел. Там видеть некому – все вдрызг, а Энди давно спать ушел.

И тут до меня дошло:

-Господи, Нита, тетя… она…

-Моя тетя умерла, Рейди. Ее даже до больницы не довезли…

Она вздохнула, и я услышал слезы в этом вздохе.

-Иди ко мне!

И не дожидаясь, пока она сама придвинется, я схватил ее в объятья и прижался губами к ее щеке.

-Ничего, Нита… милая, ничего… Ты держись только, ладно? А я тебя поддержу. Мы все поддержим!.. Так уж вышло, детка, что ее сердце больше не смогло биться, но она очень любила тебя, и память об этом – очень дорогая штука! Хуже, когда в своей жизни некого вспомнить вот так же. Понимаешь?

-Понимаю… — прошептала она. – Интересно…

-Что?

-О тебе я как буду вспоминать…

-Надеюсь, хорошо… Но я еще никуда не делся и мы пробудем здесь еще неделю, не меньше…

На этих моих словах, она уткнулась личиком мне в плечо и снова вздохнула. Но уже не так тяжко. Даже с облегчением, кажется. Будто и не знала, как быстро, гораздо быстрее положенного пролетает вот такое время… И тогда я подхватил ее лицо, нашел ее губы, и она простонала тихонько:

-Я… люблю тебя, Рейди!..

Кольнуло меня тогда в самое сердце от этих ее слов, но ее близость заставила меня отрезветь и ошалеть окончательно. Особенно, когда я обнаружил, что она лежит под моим одеялом… совершенно обнаженная. Она ждала меня. Она, действительно, меня ждала…

Вздох Рейди был похож на стон. Он смолк, и снова эта звенящая тишина. Филип откашлялся.

-Ты… с такой горечью рассказываешь о Ните, будто, нет с тобой рядом Лизы. Разве Лиза…

-Лиза – ВСЁ для меня, Филип! – отозвался Рейди и посмотрел на Филипа покрасневшими глазами. – Но воспоминания о Ните – это воспоминания о том, каким я был глупцом, каким я был легкомысленным эгоистом. Я погубил ее, погубил чистую душу, первую, что полюбила меня так искренне, так нежно и бескорыстно! Именно меня!.. Я всегда насквозь видел девчонок, которые млеют лишь от моей внешности, моих денег, моей известности… Только не говорите про Саманту! С ней все не так просто было, я говорил… А когда понял, что она, все-таки, не мой человек, было поздно. Но Нита, она всегда смотрела мне в глаза. Словно, через них видела мою душу и любила, прежде всего, ее. Лиза такая же. Она тоже смотрит мне в глаза, и порой ей и рассказывать ничего не надо – она видит и чувствует мое состояние, и тогда в ее глазах я вижу все ее чувство ко мне. Это невероятно! Это и тогда было невероятно. Но, наверное, напугало меня… В ту же ночь я… купался в чувстве Ниты, я тонул в нем, в ее нежности, ее тепле. Пьяный мальчишка, от которого отвратительно разило потом и всем выпитым, чья смазливая физиономия выглядела помятой, а лазурные глазищи покраснели – предел мечтаний просто! А она… Я сгреб ее в охапку, я едва смог сорвать с себя одежду и я, уже не выдерживая, забыв о ласках каких-то особенных, как деревенский пастух, овладел ею, никогда не знавшей мужчину. Я просто захапал ее, выпустив весь пар, а она целовала меня, она ласкала меня… Когда же я прочухался, пришел в себя, она гладила мои спутанные волосы, положив мою голову себе на грудь и… плакала. Тихо так, что понять о ее слезах можно было только по ее дыханию… Наверное, я протрезвел, ибо защемило сердце мое, и я приподнялся, чем напугал ее – она вздрогнула, и ее руки невольно попытались удержать меня, будто, я сбежать собрался. Но я лишь улегся поудобнее, привлек ее к себе и, взяв ее личико в ладони, покрыл его поцелуями всей нежности, на какую был только способен.

-Ты думала, что я вот так сейчас развлекся с тобой, а потом встану, покурю и отправлю тебя восвояси?

Она молчала, целуя мои пальцы.

-Ты правда так любишь меня? Скажи мне! – попросил я и прижал ее головку к своей груди.

-Правда…

-За что, позволь узнать?

-Разве любят за что-то? Ну, то есть, человек может чем-то восхитить, но это приводит к влюбленности, влечению. А вот любовь – этого никто никогда не сможет объяснить, Рейди. Ты просто вдруг понимаешь, что без этого человека ты не сможешь жить. Ни минуты. И тебе неважны его недостатки. А главное – не надо искать достоинства, что бы оправдать свои чувства, объяснить их. Тебе и так хорошо, когда он рядом, и невыносимо, когда его нет…

-Откуда же ты все это знаешь, Нита? Ведь я первый у тебя!

-У меня было время, что бы «щелчок» произошел! – улыбнулась она. – Но если серьезно, то в то самое утро, когда ты заявился на кухню, а я жарила оладьи, все и произошло. Я увидела тебя, услышала твой голос и меня, точно, в грудь толкнуло – я хочу быть с ним! И все.

-И ты даже не пыталась заставить себя понять, что можешь не понравиться мне, что мы здесь ненадолго и…

-Да все я поняла, Рейди! Ваши подружки могут считать меня полной тупицей, деревенщиной, но мне хватило мозгов, что бы подумать обо всем этом. И, все-таки, я заставила себя прекратить думать… Я успела… Вернее, жизнь очень рано вбила мне в голову, что счастьем она не разбрасывается. Не Санта-Клаус – подарков на каждое Рождество не жди! И ты, Рейди, то, что я почувствовала рядом с тобой – тот самый редкий подарок. Я не хочу отказываться от него, чем бы все ни обернулось. Ты можешь считать меня распущенной, наглой, глупой, но вот так я думаю…

-Святое безрассудство влюбленной девочки… — тихо и грустно произнес Филип. – Всегда столько храбрости вначале, столько готовности на все!

-И столько надежды, даже веры в то, что, может быть, беда минует ее! – добавил Рейди. – И Нита… эта девочка, оставшаяся совершенно одна на всем белом свете, так полюбила меня, что я видел в ее глазах эту самую веру, хотя, знала она, с самого начала знала, что мы уедем. Уедем очень скоро…

-А нельзя, вот совсем невозможно было взять ее с собой? – подал голос Лесли. – Так же и жила бы с тобой, как живут многие. Не получилось бы, так она смогла бы уехать обратно или в Лондоне остаться, найти работу. Разве нет?

Рейди оглянулся на него.

-Все вышло, как в дурном сентиментальном романе – драматично и нелепо. Нита и осталась жить со мной в моей комнате – заперла дом тети, чтобы не прозябать там в одиночестве. Ее работу на ферме никто не отменял, ребята помалкивали, а мы делали все, что бы никто, кроме них, ничего не узнал. А особенно Бойнтон. Конечно, он вернулся, а песня, ради которой мы и оказались на ферме, была уже записана. Мы еще возились кое с чем, так, детали… Нита знала об этом, но мы были уверены, что у нас есть еще два-три дня для того, что бы все доделать и немного передохнуть перед возвращением в Лондон… Бойнтон приехал внезапно. И тут же, с порога заявил, что бы мы немедленно собрали и загрузили аппаратуру, инструменты, вещи. Машины уже ждут. Оказалось, мы отправляемся гастроли за океан, и мы даже не успеем представить песню сами – придется снять видеоряд к ней и запустить по телевидению. Я видел, как все обрадовались – они почуяли, что что-то в нашей жизни должно измениться, наконец, к лучшему. И вы знаете – так оно и случилось. Но на меня, точно, наковальню обрушили. А ко всему, как будто, разорвали пополам. Одна часть рвалась в Лондон, а следом на гастроли – я всегда их очень любил! И я тоже понял, что это наш шанс. Но другая моя половина вопила именем Ниты, которая в тот день с раннего утра уехала по делам тетиного наследства и должна была вернуться лишь поздно вечером. Нам же на сборы Бойнтон дал лишь пару часов. Я понял, что не смогу увидеть Ниту, не смогу предупредить ее. Да я даже не знал номера ее телефона!

-А как же та соседка? Ты мог предупредить ее, и она рассказала бы обо всем Ните! – снова голос Лесли, уже откровенно режущий по нервам.

-Заехал!!! – крикнул Рейди так, что Лесли пожалел о своих словах. – Я заставил остановить машину, чем разозлил Бойнтона до степени озверения. Я бросился к дому соседки, но как водится, ее не оказалось дома.

-А записку оставить? – теперь спросил Филип.

-Когда мы обнаружили, что соседки нет, мысль о записке, конечно же, возникла, Филип, — Рейди постарался взять себя в руки. – И услужливый Дигги сунул мне в руки свой извечный блокнотик с ручкой, где он делал всяческие расчеты, что-то отмечал для себя… И под испепеляющим взглядом Бойнтона я написал Ните, что мы срочно уезжаем на гастроли. Уезжаем очень далеко и, наверное, надолго. Я попытался извиниться, написал, что она – невероятная девочка, о которой я никогда не забуду, что-то еще…

-А о том, что любишь ее? – сдавленным голосом произнес Филип.

-А ты бы написал? – Рейди снова еле сдерживался. – Ты бы написал такое, зная, что вряд ли ее еще увидишь??? Зачем???

-Ты правда не собирался найти ее потом?

-Самое удивительное, наверное, после вот такой моей записки, моей уверенности в том, что не стоит продолжать всю эту историю, как бы жаль мне ни было, я вернулся на ферму. Да, да, дорогие мои! Я вернулся!..

Аплодисментов не последовало, и Рейди продолжил:

-Я не могу сказать точно, когда это произошло – может, через три месяца, может, через полгода… Наверное, это трудно понять, ведь чувства были! Она жила со мной эти два или три дня, спала со мной и в эти ночи, почти забыв о сне, я был счастлив. По-настоящему, счастлив! И дело не только в сексе – то была настоящая близость между нами. Нита казалась мне настолько родной, близкой, что мне ни на минуту не хотелось ее отпускать! Знал, что потеряю… А в те дни на деревню опускались на диво странные и прекрасные сумерки. Они были, точно, в тумане, дымке какой-то, окрашенной в розовый цвет заката. Мы бродили по дорогам, по улочкам той деревни. Болтали, пели, напивались пива или вина, веселились, наверное, очень шумно. А потом возвращались на ферму и до самой темноты валялись на выволоченных во двор старых кипах сена, жгли дрова в круглой жаровне, ели что-то вкусное и снова разговаривали о чем-то, Энди или Бэн пели под гитару, а Нита ложилась рядом, клала голову мне на грудь или на колени, целовала тихонько мои руки и молчала, слушая песни. Нет, ребята, она не была дурочкой! Она умела и любила слушать. Редкий нынче дар! Но если говорила, то всегда что-то очень верное и простое. От души… И я не смог вот так запросто позабыть обо всем этом. Как ни старался, понимая, что в той жизни, которую мы начинали, Ните, скорее всего, места не будет. Столько на этом открывающемся пути лицемерия, притворства, душевной и телесной распущенности, жестокости… И Нита… Я не уверен, что она приняла бы все эти игры, оправдывая меня тем, что так надо. Мы, правда, не заигрывались, ибо знали, чего стоим сами по себе, но… Господи, да даже сейчас, спустя столько лет, я теряюсь в тех своих мыслях, попытках оправдать себя! А тогда мы вернулись с гастролей, вернулись настоящими королями – так нас приняли, так высоко взлетел наш альбом, та песня! Мы почувствовали вкус победы, заслуженной победы, и те дни в глуши, на ферме, среди навоза, в примитивных условиях, казались нам чем-то, ушедшим в небытие, почти нереальным, некими декорациями, в которых родилась наша слава… Но Энди видел, как испорчена моя чаша меда ложкой дегтя, и это он заявил всем, что стоит передохнуть несколько дней – каждый, где хочет – просто друг от друга. И все счастливо разбежались по своим углам. А Энди подошел ко мне и только спросил:

-Хочешь, я съезжу с тобой? Мне все равно, особенно ехать и некуда.

Я помолчал и видимо, молчал дольше обычного в таких ситуациях, и он вздохнул:

-Ладно, как знаешь. Тебе виднее…

Но я хлопнул его по плечу, развернулся и пошел в свою сторону, и Энди понял – я поблагодарил его за участие…

Бог знает, что я перечувствовал, пока ехал на своей новенькой машине в сторону дома Ниты, миновав почти весь ее городок. Я узнавал его и не узнавал – столько впечатлений обрушилось на меня с момента отъезда отсюда. Но вот он, ее дом, и я сразу как-то понял, что он… пуст. Нет, у меня не сжалось сердце, я не задрожал, не оцепенел – ничего такого, что обычно случается с людьми в подобных ситуациях. Я ощутил лишь пустоту. Такую же, что поселилась в доме Ниты. Пустоту отвратительную, тошнотворную, почти непереносимую, когда не понимаешь, что делать руками, ногами, куда идти и что сказать. Никаких желаний, мыслей, ощущений – пустота. И все же, я вышел из машины, хотя, четко осознал – не зачем это делать. Надо развернуться и уехать восвояси, что бы хуже не было. Но… надо было узнать, надо было понять и … наверное, принять некое наказание, которое я заслужил. Я вошел в калитку, подошел к двери – она была заперта. Впрочем, мне и заходить не требовалось, что бы понять – Ниты там нет.

-Вам что-то нужно, молодой человек? – услышал я женский голос за своей спиной, обернулся.

У калитки стояла та самая соседка Ниты, подруга ее покойной тети, мисс Финиган.

-О… это вы… — произнесла она, узнав меня.

Еще бы было не узнать! Мои длинные лохмы, яркие шмотки – вряд ли кто-то в том городишке одевался подобным образом…

Мисс Финиган вошла в калитку и медленно подошла ко мне, глядя мне прямо в глаза.

-Вы ищете Ниту… не так ли?

Теперь я сам приблизился к ней.

-Я понял… мне показалось, ее там… в доме нет? – мой язык едва ворочался, подбирая слова. – Она уехала? Давно?.. Кажется, дом уже не первый день заперт…

-Это вы слишком долго возвращались, молодой человек! – произнесла мисс Финиган, и ее тон… я сразу понял – случилась какая-то беда. В ее голосе слышался плохо скрываемый упрек. – Или вы не собирались вернуться?

-Нет, — проронил я. – Не собирался, и Нита знала об этом. Мы разговаривали и…

-Она не знала, что вы уедете.

-Но моя записка…

-Она не читала ее.

Господи, эта женщина просто стреляла в меня своими фразами!

-Но как же… Почему???

-Я не успела передать ей вашу записку… Да и не думаю я, что она спасла бы ее сердце!.. Да, да, я читала ее! И не смотрите на меня так! Читала потом… когда уже это не имело никакого значения…

-То есть, как???

Мисс Финиган тяжко вздохнула, закуталась в свою шаль и обхватила плечи руками.

-А так… Нита приехала, как и обещала, вечером. Обещала, потому что, я попросила привезти мне несколько мотков шерсти. Я купила такую несколькими днями раньше, а потом поняла, что мне не хватает, и попросила Ниту, боясь, что когда я соберусь сама, шерсть этого цвета уже раскупят… И я ждала Ниту с автобуса, видела в окно, что он проехал на выезд из городка, но Ниты видно не было. Конечно, я могла подумать, что она просто встретила кого-то или зашла куда… Тогда гроза собиралась, и я видела, как чернющие тучи наползают на городок, уже накрыв поля и дальний лес. И тут Нита появилась. Появилась так странно – она вбежала в калитку, неся большой бумажный пакет с обещанной шерстью, оставила его на крыльце и побежала вон, за калитку, даже не зайдя, не поздоровавшись и не заметив меня в окне. И я знаю, она спешила к вам. Понимаете, К ВАМ!!!

Я невольно вздрогнул от ее внезапно громкого восклицания, а она глядела на меня глазами, полными горечи.

-Да, я выбежала за ней! Насколько это вообще возможно в моем-то возрасте… Я выскочила за ворота с вашей запиской в руках, я видела ее светлую кофточку, выделявшуюся пятном на фоне сгущавшегося мрака, и я крикнула, несколько раз громко крикнула ее имя! Но, как назло, мимо проехал, тарахтя, как дьявольская колесница, мотоцикл нашего Бешеного Билла – единственного в этом городишке, у кого эта бесовская машина, и кого близко нельзя было к ней подпускать. Носится, как сумасшедший!.. Нита не услышала меня и не получила вашей записки, молодой человек. А минут через десять на городок обрушилась настоящая буря! Гром раскалывал небо, как огромный орех, дождь хлестал стеной и ветер ревел, готовый, кажется, вырвать с корнем не только деревья, но и дома. Я не могла отойти от окна, думая только о Ните. Я глядела на окна этого дома и ждала, молилась, что бы в них загорелся свет. Но он не загорелся. И тогда я легла в постель, надеясь от всей души, что Нита укрылась от бури на ферме. Уж как попасть внутрь деревенского дома, даже если входная дверь заперта, знает каждый ребенок! И я провалилась в сон, думая лишь об этом, а чуть свет, бросилась сюда. Но дом стоял запертый. Нита не вернулась…

Мисс Финиган смолкла, посмотрела куда-то за мое плечо, и я увидел, как заблестели ее глаза.

-И тогда… — ее голос охрип, — тогда я решила сходить на ферму. В том, что Нита осталась там, думала я, ничего страшного не было. Даже если хозяева застанут ее в доме – здесь не считается зазорным войти в чужой дом и укрыться от грозы. Но мне хотелось поскорее убедиться, что с девочкой все в порядке, да поговорить, записку передать. И я шла к ферме… шла, шлепая по лужам, отражавшим пасмурное, холодное небо. А когда я подошла к дому – там стояла черная машина полиции и «карета скорой помощи»…

-Что… — севшим голосом выдохнул я. – Что с Нитой?

Я спросил так, будто, гроза, о которой рассказала мисс Финиган, прогремела с полчаса назад, и Нита… У меня в голове не укладывалось то, что происходило со мной. Никак не укладывалось!

-Хозяева фермы вернулись в то утро. Рано совсем. Наверное, боялись, что на ферме могло случиться что-нибудь во время бури… Мистер Фейрфакс… он сказал мне… или это был инспектор Клири… Не помню я уже – меня всю трясло! Поняла я, сразу поняла – беда случилась, непоправимое что-то…

Старушка, словно, боялась говорить мне, все время тормозила. Отвлекалась на мелочи. А я боялся даже вякнуть. Я ждал, ощущая, как каменеет все внутри меня, давя на желудок, вызывая тошноту.

-…они сказали мне, что нашли Ниту, лежавшей на земле, в луже… Там бурей оборвало провода электричества и провод упал на землю, а кругом вода… Фейрфакс все твердил, тараща глаза то ли от ужаса, то ли от детского какого-то сознания того, что попал в сердце катастрофы. Настоящей.

-А он шипит и искрится, провод этот! Шипит все и искрится!… Как змея, представляете?… Это хорошо еще, что я сапоги резиновые надел, болотные! А то бы и меня, как ее, шарахнуло! Прямо, как ее!

-Ее звали Нита! – вырвалось у меня, да так громко, наверное, что он осекся, но все продолжал таращить на меня свои «рыбьи» глазищи.

А потом я подумала о туфельках Ниты.

-О туфельках? – переспросил я, совершенно разорванный услышанным, оглушенный. Спросил почти машинально.

-Да. У нее туфельки были новенькие. Из чистой кожи, красненькие такие на тоненьких каблучках. А у таких туфелек всегда кожаная подошва. В них она поехала, в них и на ферму побежала… Я подошла к носилкам, на которые уже успели положить Ниту и попросила открыть покрывало. Знала, что не надо, наверное, смотреть, но вот попросила. Они открыли… Ее глаза глядели в небо. Распахнутые ресницы. И веснушки. Их у нее совсем немного было. Крохотные точечки на переносице…

И я вспомнил ее веснушки. Видел их всякий раз, когда целовал Ниту… А потом представил ее, увидел просто сразу как-то, ясно и отчетливо, как она стояла под дождем, глядя на опустевший дом, на темные окна, и уверенность в моих объятиях, которая несла ее туда бегом от грозы, бегом ко мне, умерла, наверное, с такой болью, какой не принес последовавший разряд, поразивший ее сердце, выжегший его, уже мертвое от тоски… Маленькая Нита под проливным дождем ее слез, беспощадным и бесконечным… Самой же ужасной, поразившей меня, была мысль о том, что даже в тот момент жесточайшей боли Нита уже изо всех сил старалась найти для меня миллион оправданий, не допуская мысли о предательстве и малодушии с моей стороны… Он не мог предать меня и просто вот так взять и бросить, не сказав ни слова! Он не мог! НЕ МОГ!!!.. И тогда, наверное, Господь пощадил ее, подарив моментальную смерть…

-Да как ты можешь?! – вскричал, не сдержавшись, Лесли. – У нее же вся жизнь еще впереди была! Подумаешь, Рейди Торн! Да таких Торнов у нее могло быть еще пруд пруди!

-Могло, ты прав… — Рейди посмотрел Лесли в лицо, и тот захлебнулся горечью, хлынувшей из глаз Торна. – Но… в те минуты неотвратимой потери Ниты, чудовищного осознания ее гибели, я испытал такую боль, что мне самому захотелось быть громом пораженным, насмерть! И уж если я, купавшийся уже тогда в обожании прорвы девчонок, почувствовал это, то Нита… Моя Нита… она… ее сердце молилось о смерти без меня, без той любви, в которую мы оба окунулись, в которой были так счастливы…

Рейди прикурил сигарету, и она тлела и тлела в его пальцах, а он молчал, обратившись в прошлое, уйдя в него с головой.

-Никогда… никогда до того дня своей жизни я так не плакал… Мисс Финиган показала мне могилу Ниты на церковном кладбище – небольшой, округлый серый камень с датами ее жизни и смерти и надписью: « Нита Эйприл. На земле и на небе с тобой ».

-Кто придумал эту надпись? – глухо спросил я старушку. – Вы?

-Нет. Я заказала памятник, указав имя и даты. И когда меня спросили, надо ли эпитафию и какую, я лишь пожала плечами, готовая расплакаться. И тогда мастер заверил меня, что напишет сам. Я теперь и не знаю, как понять, нравится мне его надпись или нет.

И она оставила меня там, решив, видимо, что мне стоит побыть одному. А я рыдал, как ребенок, глядя на надпись – все, что осталось на этой земле от Ниты – и понял, что так оно и будет теперь. Хочу я этого или не хочу, но я всегда буду чувствовать ее присутствие в моей жизни. Виной или воспоминаниями о ее нежности Нита и вправду останется со мной…

-Но ты любил потом не одну женщину! Теперь вот Лиза. Ты и в самом деле всегда помнил о Ните? – удивился Лесли.

-Конечно, я не думал о ней постоянно… Хотя, первые дни, недели так и было, и я пил. Много пил. Почти не просыхал. А когда приходил хоть немного в себя, обнаруживал, что сижу в студии за установкой и что-то стучу. Энди… Он старался быть рядом. Не навязывался, не говорил почти ничего, но я видел его взгляд, словно бы, ненароком обращенный ко мне. А то булочек притащит с кофе, что бы я хоть немного поел… Я даже не помнил, как добрался до Лондона после той поездки!.. Прошли месяцы, годы, и я уже, наверное, и не вспомнил бы ее лица. Но время от времени находилось вдруг что-нибудь, внезапно напоминавшее мне о Ните. Все, что угодно! Два «хвостика» на девчоночей головке, жарящиеся оладьи, удивительные, в дымке сумерки где-нибудь за городом… И тогда я, будто, толчком в спину возвращался туда, на ферму, к Ните. И я ощущал ее объятия, ее поцелуи, нежность неистребимую и тепло в каждом слове, жесте. Тогда я уходил от всех и вся подальше и плакал. О ней, о том, что никогда не смогу простить себя…

-Послушай, но ведь, даже если бы ты решил взять ее с собой в Лондон, в тот день ты все равно, не смог бы ничего поделать! – заметил Филип. – Нита уехала бы, а вы умчались бы точно так же, оставив лишь записку, которую Нита, все равно, не получила бы. Тогда зачем так корить себя?!.. Или ты…

-…Или, я думаю… Нет, я почти уверен, Филип, что ее забрали у меня в наказание за то, что не оценил ее, не понял, как важна она для меня, решив отдать ее в жертву моим амбициям и трусости! Меня наказали… А вот если бы решил сразу забрать ее с собой и не корчил бы из себя раздутого идиота, ничего бы не случилось. И я бы настоял перед Бойнтоном, что я дождусь Ниту и мы приедем вместе. Не побежала бы она никуда – пили бы чай вдвоем на ее кухне и любовались бы грозой…