–Я не сумасшедшая! – Эрна смотрит на меня с яростью и страхом одновременно. Она злится, представляя, что я сочту её сумасшедшей, и в то же время боится, что не сочту. Ей проще было бы действительно оказаться сумасшедшей.
–Я и не говорю что ты сумасшедшая, – уверяю я, – но то, что ты говоришь это…
Безумие – самое подходящее слово. Бред, безумие, конечно! Как иначе?
–Странно, – я нахожу самое мягкое слово. – Эрна, это как-то ненормально.
–Я не сумасшедшая! – Эрну трясёт, она закрывает лицо руками, такое исхудалое, измождённое лицо! Сколько она уже не спит нормально? Не знаю. Судя по виду – дня три-четыре.
–Эрна, ты не принимала никаких…
–Думаешь, я наркоманка? – Эрна даже отшатывается от меня после такого предположения. Теперь в ней больше гнева. Но другого. Предположение оскорбляет память её старшей сестры, пошедшей именно этой дорогой и в этой дороге растворившейся. Эрна была ещё мала, но помнила, какой была Мария – как она сходила с ума, как бросалась на стены и людей в ломке и как тащила из карманов всё, что могла утащить.
Эрна вздохнула с облегчением, когда Марии не стало. Но моё предположение ей как оскорбление.
–Ну извини, – я развожу руками, – это было бы проще всего.
Даже проще безумия.
–Филипп, – Эрна овладевает собой, – ты думаешь я совсем дура?
Молчу.
–Думаешь, я не понимаю как звучат мои слова? – продолжает Эрна. Ей не нужен мой ответ. – Думаешь, я не понимаю, что звучу как сумасшедшая? Я и впрямь думала что я сумасшедшая, и даже больше того – я хотела бы ею быть, но взгляни! Взгляни!
Эрна рывком поднимает с пола свой объёмный рюкзак, роется в нём лихорадочно, а я почему-то пытаюсь вспомнить, сколько она уже носит этот рюкзак. Это неважно, но я хочу вспомнить. Она приобрела его на ярмарке, это помню…когда?
–Вот! – Эрна достаёт из рюкзака что-то белое, тягуче-тканное, швыряет в мою сторону, ловлю против воли.
–Что это?
–Разверни! – требует Эрна. Её глаза сверкают торжеством. Я покоряюсь, разворачиваю.
Это ночная рубашка с длинными рукавами, тонким цветочным узором, полукруглым вырезом и…
Я не могу отвести взгляда от отпечатка кровавой ладони, оставленного на спине этой рубашки. Ладонь. Это точно ладонь. Кровавая. Точно порезана она была и наполнилась кровью прежде чем обладатель этой руки…
Я смотрю на руки Эрны – они тонкие, ладони изящные, маленькие. Смотрю на свою ладонь – отпечаток даже чуть-чуть больше.
–Я спала, – говорит Эрна, наблюдая за моим смятением, – в очередной раз мне снился сон. Только в этот раз он, когда говорил о своей могиле, был беспощадно-мрачен. Он понял, наверное, понял, что я его боюсь, что опять не сделаю…
Эрна падает в кресло – совсем обессиленная, жалкая, слабая. Я не делаю и попытки её утешить, лишь отшвыриваю в сторону ночную рубашку. Погань. Какая же погань!
–Он закричал, – Эрна понимает, что должна собраться с мыслями и всё-таки побеждает себя, её голос дрожит, но она может говорить, – и он схватил меня. И я заорала. Я проснулась! В моей комнате кто-то был, Филипп! Он! Он сам! И он коснулся меня, чтобы я знала что он есть. Чтобы сделала.
Она умолкает, смотрит на меня затравленным зверьком. Она ждёт моего ответа.
–В полицию ты обращалась? – я влип, я безнадёжно влип и знаю это.
–Что я им скажу? – нервно смеётся Эрна, и я улыбаюсь против воли вслед за ней, – помогите-спасите, ко мне во снах приходит человек, который просит раскопать его могилу?
–Насчёт этого, – я взглядом указываю на ночную рубашку, брошенную в сторону. – Это уже не сновидение, Эрна. Это что-то…
Мистическое, чёрт возьми!
–Странное, – неудобное, колючее слово срывается с губ.
–Филипп, – Эрна морщится, сползает с кресла, подходит ближе, – прошу тебя, ну давай проверим? Если я ошибаюсь, то я пойду лечиться, клянусь тебе! Сама поеду лечиться. Я просто устала. Ну что ты теряешь?
Как минимум – уважение к себе. Всё сказанное Эрной – бред.
–Филипп, мне больше не к кому пойти. Пожалуйста! Помоги мне, я просто боюсь, боюсь, понимаешь?
–Эрна, а кто виноват, что тебе больше не к кому пойти? – я вздыхаю мрачно, я увожу её от ответа. Я знаю, что сдамся. Но я не хочу сдаваться сейчас.
Она молчит, стоит, опустив голову. Ей нечего сказать. мы все творим свою судьбу сами. Эрна никогда не умела и больше того – не желала находить общий язык с людьми. Всё её не устраивало. Привычки, дурные мелкие слабости – всё это высмеивалось ею жестоко. И вот теперь ей не к кому идти за помощью, советом и утешением. Кажется, такое было в прошлом году, когда её машина сломалась. И в позапрошлом, когда её квартиру подтопили соседи и надо было срочно переезжать. И весной…
Чудом оставался я. сам не знаю почему. Тряпка, наверное, потому что. Жалею её и отказать не смогу. Колючая она, нескладная, слабая, хотя и пытается всеми силами это скрыть. Но одно дело перевозить её вещи, а другое – ехать чёрт знает куда, на какую-то окраину леса, и выкапывать мертвяка, который там предположительно закопан и который приходит к ней во сне.
–Он угрожает мне, – шепчет Эрна, – и я сама виновата во всём. Сначала он был тих, спокоен и грустен. У него печальные глаза. Он сказал, что его похоронили заживо, жестоко избив…
–Он всё равно уже мёртв, – я пытаюсь воззвать к рассудку.
–Я знаю! – огрызается Эрна, – но у него нет могилы! Совсем нет! Понимаешь? У него нет покоя.
–У меня тоже…теперь! – надо было удержаться, но слаб человек.
Эрна стихает. Мои слова ударили по ней. Она пришла за поддержкой, к которой привыкла, а я отвергаю её.
–Ясно, – голос Эрны каменеет, она берёт свою сумку, в движениях угловатая резкость, – до встречи, Филипп!
Она идёт к дверям и уже почти выходит к порогу, когда я перехватываю её.
–Ладно, чёрт с тобой, проверим.
Я соглашаюсь, кляня себя за бесхребетность. Я соглашаюсь, зная, что иначе Эрна всё равно поедет туда, куда ей указал человек из видения или чего там? Но поедет. Упёртая дура! Лучше я её подстрахую. Лучше сейчас отзовусь, в последний раз отзовусь и больше помогать ей не стану. Хватит с меня! В конце концов, ну что за бред? Какое «похоронен заживо»? Какое «приходит во снах и просит его откопать»? Это невозможно.
Про кровавый след на её ночной рубашке я стараюсь не думать, и у меня почти получается.
***
Филипп ведёт машину нарочито спокойно. Но я знаю его довольно давно и вижу – он нервничает. Я даже могу его понять. Я бы тоже нервничала. Нет, я бы даже отказалась. Любой бы отказался. Но Филипп ведёт машину.
Я пытаюсь не спать, но в обществе Филиппа, даже мрачно-злобного мне спокойно, к тому же сказывается бессонница. Сколько я не сплю толком? Три дня? Четыре?
Кажется что да, около того.
На работе пришлось уйти в отпуск. Миссис Уотерс была, конечно, крайне недовольна, но пошла мне на встречу. Она неплохая, только бы ещё не выливала на себя полфлакона своих дурацких ванильных духов, или не подходила бы так близко!
Она неплохая, но я её ненавижу. За эти духи ненавижу. Или не её, а всех вокруг. Себя, разумеется, в первую очередь.
–Здесь направо, – я едва не упускаю поворот дороги.
Филипп не реагирует, но поворачивает куда нужно. Он хороший, Филипп. Только бы меньше позволял людям садиться себе на шею. А то всегда вечно он всех спасает. Оно ему надо?
И меня спасает, хотя по-хорошему ему надо было бы меня послать. А ещё честнее – мне надо было не приходить к нему. Но мне страшно, и мне нужна помощь.
Не спать! Не спать! Сколько же я всё-таки не сплю? В первый раз это произошло, кажется, в понедельник. Да, точно. Я легла раньше, только задремала и…
Высокий худой мужчина легко смешался бы с толпой, но глаза…нет, эти глаза сложно описать. Печальные, полные безысходности глаза.
Могу ли я его знать? Не помню. Где-то видела. Но где?
–Мистер? – я стою недалеко. Между нами шагов десять, и только сейчас я соображаю, что стою в лесу. Леса толком не вижу, но понимаю – лес.
Он смотрит на меня всё с той же невыносимой печалю. Затем медленно поднимает руку и указывает куда-то вправо. Мгновение – мы там.
Теперь нас разделяет шагов семь, не больше и я могу разглядеть цвет его глаз, но почему-то не хочу – тоска жжёт меня.
–Что вы…что? – голос срывается. Я хочу задать вопрос, но горло сушит.
А он указывает уже вниз, себе под ноги. Земля. Рыхлая, жирная земля. Пробивающаяся нежная травка.
–Там нет воздуха, – хрипит мужчина и проводит рукой по своему горлу. Я цепенею, но не могу и пошевелиться. А куски кожи уже отвисают с его шеи, обнажая что-то серое, покрытое чем-то жёлто-липким.
Я хочу закричать, но не могу шевельнуться.
–Там моё тело, – шепчет несчастный и тянет ко мне другую руку, – помоги мне. Помоги мне…
–Эрна? – я вздрагиваю. Касание настоящее. Но испуг проходит. Это Филипп. Видимо, я всё-таки заснула. Первая ночь, первый сон – я проснулась тогда в испуге, но знала бы я, что сны будут всё страшнее, и что последний заставит меня во всё что угодно поверить – была бы счастливой.
–А?..– я всё-таки уснула. Чёрт!
–Куда? – в глазах Филиппа уже нет злости. Дурная его черта!
–А…так! – я собираюсь с мыслями, припоминаю дорогу. Лес я узнала ещё во вторую ночь – тогда этот мужчина полосовал одну руку другой, показывая, как во вскрывающихся венах копошатся какие-то серые ниточки, живые ниточки… – Сейчас налево и мы на месте.
Филипп кивает, уже хочет продолжить путь, но рука его останавливается, он оборачивается ко мне:
–Эрна, пообещай мне, что если мы сейчас ничего не найдём…
Он хочет сказать «когда мы ничего не найдём», но сдерживается – я чувствую.
–Ты пойдёшь к врачу. К психиатру или ещё к кому, не знаю. Но пойдёшь. Это ненормально.
–Я же сказала! – я злюсь. Усталость ещё может сменить гнев, и я злюсь.
–Вот именно, сказала, – Филипп тянется к своей сумке, мгновение и на колени мне падает тонкий блокнот и половина карандаша. – Пиши.
–Чего писать? – я не понимаю. То ли недосып так сказывается, то ли Филипп не умеет изъясняться.
–Пиши обещание, – велит Филипп. – Иначе дальше не поедем.
Мне хочется спать, хочется, чтобы все кончилось, и это удерживает меня от спора. Наскоро пишу имя, фамилию, и фразу, что если сейчас я ошиблась, то завтра же я иду к врачу – таково моё слово, дата, подпись.
Филипп даже не смотрит, а только молча убирает блокнот. Мы едем. Я дремлю, вспоминая последнюю ночь.
–Ты не идёшь за мной. ты не идёшь за моим телом! – теперь он кричит. Он наступает. Расстояние между нами – два шага, не больше и я по-прежнему не могу двинуться с места. – Ты не идёшь! Ты не хочешь раскопать мое тело.
Я закрываю глаза, чтобы не видеть его лица. Теперь в нём выделяются не только грустные глаза, но и язвы – множество чёрных язв, из которых сочится что-то жёлто-серое.
Я не могу шевелиться.
–Приди за моим телом! Мне нечем дышать!
Я съеживаюсь, а он всё ближе. Мне кажется он нависает надо мной. и вдруг резко ладонь его – вполне ощутимая, ложится на мою спину, вдавливая меня в рыхлую землю. Я кричу, просыпаюсь…
–Эрна! – Филипп снова будит меня. На этот раз я рада. Ничего в реальности, боюсь, меня уже не напугает.
–Да…– я хриплю. Голос предаёт. Чёрт, ну за что? я не просила никаких видений! Я не просила никакой мистики в жизнь! У меня два кредита и машина в залоге! Мне ещё всяких покойников из сна не хватало.
–Мы на месте, – говорит Филипп и выходит из машины.
Я выхожу следом, даже почти выползаю. Филипп уже достаёт лопату. Скоро всё закончится. Так или иначе.
Но откуда я знаю этого человека? Откуда я могу его знать…и почему он пришёл ко мне? Почему терзает? Разве на Земле мало людей?
***
–Надеюсь, мы никого не найдём, – настроение моё улучшается. Лес действует благотворно на кого угодно. Казалось бы – всего сорок минут от города, от шума и дрессированных огоньков, и время будто бы течёт иначе. И всё кажется иным.
–Чтоб я пошла к психиатру? – уныло интересуется Эрна, когда я начинаю копать. Земля поддаётся лопате как масло острому ножу. Рыхлая она и есть рыхлая.
–Да нет, просто как объяснить полиции? – я смеюсь. – Ну представь только – мы же должны будем сообщить полиции? И как мы будем объяснять? Так что я очень надеюсь, что у тебя просто крыша съехала.
Лопатой орудовать легко. Земля здесь жирная, плодовитая. Не думал что когда-то мне это будет важно. Но дожился. На что я трачу свой выходной? Комья земли расходятся под остриём лопаты, и это даже увлекает меня. Забавно, хотя и тяжеловато. Ну что ж, буду считать это сменой деятельности.
–Надо было мяса взять и гриль, – я пытаюсь развеселить Эрну. – Когда убедишься, что тут никого нет, сможешь вернуться к жизни. Да и так бы столбом не стояла, а?
Эрна не реагирует. Я оборачиваюсь, с внезапным сожалением отставляя лопату.
–Ну слушай, чувство ю…Эрна?
Ну что опять не так? хотя, когда оно, собственно «так» было?
–Я знаю его. Я знаю…– у Эрны дрожат губы. – Уйди оттуда. Уйди, Филипп.
–То приедь, то уйди! – я стараюсь выразить недовольство, но за ним испуг. Не помню, чтобы голос Эрны звучал так блекло и жалобно.
***
Я его знаю. Теперь я это точно помню. Я не знаю его жизни, не знаю чем он интересовался, но я знаю что он сделал. По телевизору показывали его лицо, перечисляли особые приметы – что-то о шрамах на руках; по городу висели ориентировки и фоторобот.
Полиция искала его, чтобы передать суду за совершенные им убийства. Говорили о четырёх семьях, которые вырезал точно он и ещё о трёх, причастность к убийству которых ещё надо было доказать. Для нашего городка это был ужас. Для нашего городка это было катастрофой и каждому жителю города настойчиво предлагалось тотчас сообщить в полицию при встрече этого чудовища.
Не рекомендовалось обращать на себя его внимание. Не рекомендовалось заговаривать с ним, но вот сообщить…
–Это долг каждого человека! Каждого гражданина! Человек, которого мы ищем, назвав человеком по ошибке. Это монстр. Это чудовище, место которого в аду после смерти, а при жизни в тюрьме…– так вещали по телевизору и радио.
И мне выпал этот долг.
Меня не должно было быть в полумраке той ночи. Но я была. Я шла, проклиная очередную неудачную попытку жизни – нелегко кочевать от работы к работе, но нужно было. И я увидела его. Он стоял у дома Робинсонов, и заметил меня. А я его.
Я устала тогда. Краем сознания я узнала его, но я устала. И я прошла мимо. Спохватилась наутро, узнав, что Робинсонов больше нет.
Робинсонов не было. была лишь совесть, мучившая меня и память о тоскливом взгляде. Но это притупилось, притихло и я решила, что ничего не могла уже изменить. Надо было жить дальше. И я жила.
***
–Это Лазаро Соуза, – говорит Эрна и смотрит на меня так, словно я знать его должен.
–Это что, твой бывший? – я всё ещё пытаюсь шутить, хотя раз за разом выходит всё хуже.
–Ты что, не смотришь телевизор? По улицам не ходишь? – шипит Эрна. Она зла. Причём зла на меня. Интересное дело!
–Я живу в цивилизации, если ты об этом, но это имя мне ни о чём…
–Он убийца! – Эрну прорывает, она кричит. – Убийца, вырезавший целые семьи!
–И что он делал в твоём видении и зачем я откапываю его труп? – вопрос риторический и бредовый. Теперь уже я устаю и злюсь. – Эрна, какого…
–Я его видела, да…я его видела! И не сообщила в полицию, это я виновата! Он решил, что я его друг! – Эрна несёт что-то непонятное, но я пытаюсь найти информацию. – Он решил, что я помогу ему найти покой. А я… уезжаем, Филипп.
–Ну-ка стой! – кто-то из нас должен мыслить трезво, и ослу понятно, что это я. – Ты совсем помешалась! Убийца, видения, рука на ночной рубашке… Эрна, либо объясняй нормально, либо заканчивай здесь сама.
Эрна делает глубокий вдох. Надо успокоиться!
–Его убили при задержании, – говорит она. Её голос похож на живой. Уже прогресс. – По телевизору сказали, что опасный маньяк Лазаро Соуза обезврежен. Сказали, что он оказал сопротивление при аресте и его застрелили. Дело было закрыто. Полицейских наградили. Но он являлся ко мне во снах…
–Думаю, что застреленных при попытке ареста всё-таки хоронят на кладбище, – я возражаю ей, но уже спокойно.
Она усмехается. Я понимаю её усмешку. Наверное, проще пристрелить гада и сказать, что он пытался бежать, чем понимать, что это чудовище даже получив срок, будет дышать. Пристрелить и похоронить в лесочке. Чтобы его могила не стала местом постоянной мести тех, кто потерял близких или местом поклонения каких-нибудь восторженных отморозков.
Может быть, это не такая уж и мистика. Если это правда, то полиция будет в ещё большем восторге, когда мы проникнем в эту тайну.
–Что будем делать, Филипп? – Эрна ищет у меня ответа. Ещё интереснее!
–А ты хочешь объясняться с полицией или перейти в сумасшедшие?
Решай-ка ты, Эрна, сама! Влезла? Так взрослей.
–Если это он…– Эрна колеблется. – Филипп, если там есть тело, просто скажи мне.
Да? Сказать? и что ты сделаешь, Эрна? Позвонишь в полицию? Ладно, чёрт с тобой. Я отмолчусь.
***
Узнать в мертвеце кого-то невозможно. Во всяком случае, простому человеку без оборудования, но Эрну быстро сложило пополам от тошноты в сторонке. Мне же осталось стоять и смотреть на корни, беспощадные корни соседних кустарников и трав, которые понемногу начали прошивать разгнивающую плоть.
Глаз уже не было давно. Как и кожи лица. Но лоскуты её ещё висели на руках и органы ещё не до конца обратились в нечто. Кости кое-где проглядывали – совсем не голые, а покрытые как будто бы сероватым пушком…
–Ну что? – Эрну ещё тошнит, но я должен спросить, что она планирует делать дальше. – Считается это за покой? Вызываем полицию?
–Нет! – стонет Эрна. – Поехали отсюда. Я завтра пойду к врачу. Завтра же! завтра!
–Удачи, – вздыхаю я. – Что с телом?
–Пусть птицы, черви звери таскают! – рычит Эрна. Она уже дёргает дверь машины, заползает внутрь. – Это он, я чувствую. Пусть разлагается. Мне он больше не причинит вреда.
Я киваю. Как хочешь! Если ты права – он заслуживает не только бесприюта, но и ужасного посмертия. Если ты не права, то я просто дурак, угробивший выходной на…
Боже, да это даже по пьяному делу не перескажешь!
Я очищаю лопату о ближний кустарник. Хорошо что мы в лесу – в городе это выглядело бы подозрительно, а здесь идеальное место для убийств. Или для раскопки. Не знаю, стало ли Эрне лучше, успокоилась она или нет, убедившись в том, что права, но дальше её дело.
Я уже иду, когда…
Зелёный огонек настигает меня. Из ямы – импровизированной могилы. Зелёный огонёк в пустых глазницах того, кого Эрна назвала Лазаро Соуза.
И я спятил следом! Вот с кем поведешься, но да ладно, я и сам дурак.
–Поехали, – просит Эрна устало. – Это он. И он не заслуживает покоя.
–Как скажешь, – киваю я. – Не приходи ко мне с подобными просьбами больше никогда.
Она молчит и я точно знаю – растеряна. Ей действительно не к кому идти. Но разве это значит, что идти теперь нужно всегда ко мне? По-моему сегодня был пройден предел, после которого я имею право вовсе не открывать ей дверь. Это слишком. Для меня это слишком. Я простой человек, а не охотник за останками маньяков.
–Филипп, – уже у города Эрна обретает голос, – спасибо тебе. И прости.
–Не надо, – я морщусь. Общество Эрны невыносимо.
***
–Покоя нет.
Я стою в лесу. Я не вижу его очертаний, не чувствую его запахов, но понимаю – лес. Передо мною он. Я не видел его при жизни, но понимаю – это он, Лазаро Соуза.
Печаль в его глазах невыносима. Но в этих глазах есть и ещё кое-что. Торжество. Тоскливое торжество или торжество тоски? Я не знаю. Но мне не по себе.
Между нами шагов десять.
–Покоя нет, – говорит он и криво усмехается. Его кожа на месте, глаза тоже. Не труп, человек. или душа. Или я всё-таки съехал головой вслед за Эрной.
Эрна. Эрна, если переживу эту ночь…
–Ты гад, убийца и получил по заслугам, – он мёртв. Я видел его тело. Что он может сделать мне, живому?
–Смерть не прерывает жестокости, – говорит он. То ли я громко думаю, то ли он видит мысли. – Она лишь меняет её.
–Ты мёртв. И ничего не сделаешь живым.
Он сокращает расстояние между нами. Он уже близко, я могу почувствовать его дыхание, но его нет. А в следующее мгновение он бьёт меня по плечу, по-дружески вроде бы, только очень уж сильно:
–Брат, откуда в тебе вера в то, что жестокость уходит в могилу? Я хотел покоя. Покоя после. Но, видишь ли – не вышло.
–Поделом! – я сплёвываю ему под ноги. Он мёртв. Он ничего не сделает.
–Ну так не удивляйся!
Я просыпаюсь. Почему-то молча. Я даже не удивляюсь окровавленной подушке – здесь я лежал. Здесь было моё плечо. Что ж, это ничего.
Я зажигаю свет, потому что темнота невыносима. Она слишком объемна и в ней нечем дышать. Свет уродливой тенью наползает на темноту, загоняет её в угол, и я не сдерживаю вскрика, бросив взгляд на стену у кровати.
Чем-то красным (и мне меньше всего хочется предполагать чем), нервно и в явной спешке выведено:
Нечестивые кричат: Дай мне покоя, дай мне покоя, но покоя нет!
Надпись уродливо краснеет на стене. Она издевается надо мной – я это точно знаю. Знаю и то, что это своего рода благодарность от неупокоенного духа Лазаро Соуза, смерть которого не унесла его жестокости.
Знаю я и то, что Эрне звонить бессмысленно – она мне уже не ответит.
