Я не знаю, я забыл то ощущение тепла от твоего тела. Когда я увидел тебя в платье, я забылся в этом мире. Сердце стало сухой салфеткой, которую засунули в кофе, а после порвали пополам. И став салфеткой, я стал летать снаружи всех измерений, и погиб под завалами современности.
Помнишь когда ты пришла ко мне в первый раз? Ты зашла маленькой девочкой, которая захотела трёхлетнего сухого вина. А вышла девушкой, всецело знающая, что нужно делать в этой жизни. Именно за эту эволюция я тебя полюбил. Всё же, я никогда не забуду твои слова обо мне, о нашей переписке в один день, которая поставила точки в конце предложения. Может, я был жесток к тебе, каким был жесток к другим? Но ты отдельная тема и я все ещё её не понимаю.
Гитара играла аккордами ми минор, и ля минор. А ты стояла в моих объятиях и плакала. Плакала, потому что показала мне свою мрачную душу. Ты хотела скрыть её. Похоронить в сталинской высотке. Поглубже. Где метро ходит по рельсам, и самоубийцы убитые горем, прыгают в другой мир. Но ты сумела показать свои ресницы в слезах. И щеки, к которым я хотел прижаться губами.
Прошло много лет с нашего знакомства, помнишь же? Осенью каменной и холодной – мы встретились впервые. Зимой холодной с водкой – встретились второй раз. Весною странной – встретились в третий раз. Эти моменты крутятся в моей голове. Как я писал «предавая меня как Иуда». Но в моей голове, — Иуда говорил на английском, произнося: and I’ve missed you always.
