И даже, если язык его приятен, то предел все равно в беллетристике сидя на унитазе. Сплошное уныние.

Я харкнул в лужу, накинул капюшон и обернулся еще раз посмотреть на бесполезного убийцу бумаги и его свиту глупцов, коих и так оказалось не шибко и много.

Я посмотрел в лужу, плевок мой плыл прямо по его лицу, по его отражению, по моему отражению, черт возьми. Это мое отражение. Как я мог спутать это лицо с другим.

А какое это собственно имеет значение, если собственное отражение кажется мне чуждым, если беспокоит меня то, когда созревают апельсины в Абхазии, а не то, почему я только что увидел себя самого в обществе незнакомцев.

Так по какой же такой причине чертовы апельсины заботят меня больше чем моя противная рожа?

Почему-то я вспомнил вонь уличного туалета и отвлекся на это. Какое количество задниц побывало в этом туалете сегодня? А сколько их было вообще? Интересно, а сколько дерьма умещается в нем?

А нахуй оно мне вообще надо то?

Моему последнему другу.