—  Первый путь – мы все умрём, не изведав предназначения человека как индивидуума, а значит проспим второй путь: а второй путь – это само общество как общественное начало.

Вкладывая строки про общество и общественное начало, музу укачивало на плечах титана, но тот всё равно остался доволен глубиной читательской резкости.

По батарее стучал Витя – не заладилась взаимосвязь дымных колец в виде сердечка изо рта и экзальтации. Укаченная муза перекувыркнулась и оказалась в кресле этажом ниже. Витя грыз палец, но, почувствовав спасительное присутствие, написал у себя в рассказе:

— Мои губы притягивали меня к небу чёрным мотыльком, кто же меня оттуда теперь снимет? Меня нельзя снять: я мотыга, закатившаяся за угол, караулящая свою жертву, звёздная ночь Ван Гога и первый луч восходящего солнца, которое, пожирает своею…своею, – тут музу вырвало прямо на Витин палас, но тот продолжал её мучить, – своею предопределённостью…

Сверху стучал маэстро, у которого внезапно открылся новый угол обзора, при котором сносило не только крышу, но и взрывало фундамент. В очередном измышлении маэстро разглядел вариант исхода, при котором ни личное, ни общественное не могли ужиться в одной лавочке; сокрушаясь, он срочно требовал музу. Та не шла – не могла. Не могла и всё: потому что не было сил, потому что Витя добил её окончательно своим экзистенциализмом с сигаретой в зубах; потому что не нужно писать о том, что потом будет убито на жестком диске…