Мы собрались прогуляться друзьями-приятелями, невзирая на довольно-таки агрессивную, но красивую холодную пору. Когда мой неосторожный роман на стороне вскрылся только-только для общественности, мы вчетвером пошли в последний раз провожать, видимо, мою прошлую жизнь в лес, во тьму, в прошлое, где оно и по сей день томится.  

Дама, которую избила другая девушка, с которой как раз-таки я официально и встречался, пошла с нами, а эта тишина, разъедая мою совесть по кускам, давила мне на виски — она брела позади меня и остальных «ночных путешественников», по моим ощущениям, пилила мою спину глазами, но потом, потеряв её из виду, начал её с неохотой искать: мы разделились и начали поиски, но нашёл именно я.  

Она сидела под тусклым светом одинокого фонаря, озаряющего её в окружении собак, которых она гладила молча с каменным лицом, спиной ко мне, я стоял сзади, завороженный красотой момента, мгновения, когда увидел, что у одной из собак нет лапы, она скачет на трех ногах, высунув язык, радостно виляя хвостом пока её гладят те маленькие тёплые ручки, которые, к счастью, перестали быть для меня чем-то желанным. Когда подошли остальные мы с ней уже съедали друг друга глазами: она — выражая своё негодование, ненависть, злобу на меня, а я, исполняясь к ней в жалости, сожалении.  

Это был, к счастью, последний раз, последняя встреча, где мы оба не притворялись, что любовь жила минуту. В следующий раз набрел на неё на улице. Столкнулись мы чуть ли не лбами, не ища больше в глазах ничего у друг друга, она была одета ярко: яркий фиолетовый пуховик, что сиял среди помраченных морд людей, которые торопились на работу, по делам или ещё куда, она благоухала молодостью и невинностью, смотрела сквозь меня, а я чувствовал какую-то пустоту рядом с ней. На один миг приходится своё столетие. Когда-то мы с ней просыпали учёбу, лежали и смотрели в глаза своей выдуманной, притянутой за уши любви, она охотно замечала нашу разницу в росте, говоря: