Корпоратив |
РАССКАЗ
«Что ни дурно, то и потешно»,- сказала бы мама по поводу ее новой затеи. Мама – человек из прошлой эпохи. Большая часть ее жизни прошла тогда, когда не было сотовых телефонов, интернета и многих других вещей, без которых нельзя представить современную жизнь. И до сих пор она с подозрением относилась к разным гаджетам. Еще за три года до того, как маму забрали в дурку, Элеонора купила ей кнопочный телефон с маленьким экранчиком, но зато большими буквами и цифрами на кнопках. Мама долго не хотела брать телефон в руки. Пришлось ее учить, как отвечать на телефонные звонки и самой звонить. Этого Элеонора посчитала для нее вполне достаточным. Мама так ни разу не позвонила ей.
Нужно было посоветоваться с Алкой. Алка – ее лучшая подруга. Дружат они с самого рождения. Алка в их девической компании была самой заводной и авторитетной, вроде коменданта общежития. Она была самой старшей. Ей было уже двадцать пять лет. Она дважды успела побывать замужем и развестись. Воспитывала дочку Ксюшку и уже успела пять раз сделать аборт. Про тиких говорят, что они прошли и Крым, и рым, и медные трубы.
— Значит, так, Норка. Времена, когда себе набивали татушки с головы до ног, прошли. Сейчас это признак дурного вкуса, ну, и дам определенной профессии. Понимаешь, каких.
Они чокнулись бокалами и отхлебнули вино.
— Сейчас ценятся минимализм и вкус. И никакой двусмыслицы, никаких подводных камней! Одна моя знакомая деваха набила розочку на крестце. Думала, это супершик. Мужики, когда раздевали ее и видели этот цветочек, считали это приглашением и трахали ее в задницу. Постепенно привыкла, а сначала, говорит, до того было больно и никакого кайфа нет. Вот так бывает, подруга, если в голове мозгов кот наплакал.
Элеонора последовала ее совету и наколола себе золотую рыбку на плече. Рыбка, если двигать рукой, приоткрывала рот и как бы говорила: «А вот попробуй поймай меня! Не пожалеешь! Я все твои желания исполню!» Классно получилось и символично.
С месяц назад в ее мозгу как будто разорвалась бомба. И у этой бомбы было имя КОРПОРАТИВ. Загадочное слово! Воображение рисовало бескрайнее веселье, бесшабашную музыку, море алкоголя. До этого она знала об этом лишь теоретически, читала в интернете, как наши звезды зарабатывают на корпоративах, да постольку, что рядовому человеку не заработать за всю свою жизнь, если он даже будет работать в две или три смены на двух работах одновременно.
Теперь это должно было случиться с ней. Нет! Она не певица и не танцовщица на шесте, не бизнесвумен, не актриса, не модель, не блогерша. То есть по большому счету она никто.
Она будет участницей этого явления, действия или акции. Она не находила еще для этого определения и называла это мероприятием. Ей не нравилось это слово. Еще со школьной скамьи, когда их после урока загоняли в холл на первый этаж на что-нибудь экологическое, патриотическое или юбилейное, читали непременно стишки, которые в одно ухо влетали, а в другое вылетали, у ней на мероприятия было аллергия, как на что-то очень долгое и нудное, но обязательное, если ты не хочешь быть наказанной.
Она уже полгода работала в клинике, куда пришла сразу после колледжа. Считала, что ей повезло. Хотя распределения как такового не было, но в руках комиссии был список из службы занятости. В основном вакансии были в сельских ФАПах. Девчонки фыркали. «Лучше пускай сразу на кладбище отправят, чем туда!» И не прельщали их не подъемные, не обещания сразу обеспечить жильем. («Ага! С печным отоплением и удобствами во дворе»).
Кто-то шел в районные поликлиники, кто-то к частникам, а кто-то вообще уходил из профессии, в торговлю, в парикмахеры. Но в деревню никто не рвался, кроме деревенских девчонок. А городские уходили на платные курсы, чтобы получить другую профессию.
Вот ей повезло. Клиника была известная, туда поступали пациенты со всей страны и даже из-за границы. Здесь делали сложные операции и работали очень опытные врачи.
Клиника пользовалась славой и заработки здесь были выше, чем в других городских больницах.
Элеонора попала в сердечно-сосудистое отделение. Вместе с ней дежурила Вера, худенькая, остроносенькая некрасивая девица. Она работала в клинике уже больше года и охотно посвящала Элеонору в здешние порядки.
— В реанимации платят больше. Но я бы туда не советовала.
— Почему? – спросила Элеонора.
— Пациентов надо кормить из ложечки, следить, чтобы не пили много воды после операции, постоянно ставить обезболивающие, обмывать их, менять под ними белье. Кто-то стонет непрерывно, кто-то кричит, кто-то зовет врача, кто-то повязки сорвет. За каждым нужен глаз да глаз. Ну, и нужды справляют под себя. Так что обтирай, обмывай. Ночью ни фига не уснешь. И выйти никуда нельзя. А еще пола мыть, вытирать все.
— Обмывать – это как?
— Мочишь губку в растворе и обтираешь всё тело. А ведь и обмочиться могут, хотя катетеры стоят. И обделаться. Брезгливым там вообще делать нечего. Так что не рекомендую.
Элеонора предложила выйти покурить.
— Ты что?
Вера выпучила глаза.
— Учуют запах табака, мало того, что отчитают, так еще и премии лишат. Да и мест для курения здесь нет. А если запах алкоголя унюхают, то сразу выгоняют. Так что смотри, с этим осторожно
На третий день ее работы старшая медсестра Татьяна Павловна, грузная женщина с ярко накрашенными губами, сказала ей, чтобы она шла в душевую.
— Зачем? – удивилась Элеонора.
— Сейчас туда придет пациент из триста двенадцатой палаты. У него завтра операция. Надо побрить его.
— В смысле?
— Коромысле. Ты что не знаешь, что перед операцией на теле пациента не должно быть никакой растительности. Ну, кроме, головы, разумеется.
— А сами не могут побриться?
— Могут. Но не обязаны. И если даже сами, то мы всё равно должны проверить. Там в пластмассовом тазике одноразовые станки. На одного пациента норма – пять станков. Под мышками побрить, на груди и руках, на спине, если есть, на ногах, ну, и в этом самом месте – в паху. Если плохо побреешь, плановую операцию могут отложить, и нам тогда влетит. И про квартальную премию придется забыть. И как побреешь, пусть хорошо помоется под душем. Шампунь и вехотка там имеются.
— Они что там нагишом?
— Нет, во фраке.
Это был мужчина лет за шестьдесят с веселыми глазами, худощавый, с наколкой на запястье «Надя».
— У меня это вторая операция. И опять по тому же месту. Никак не дадут груди зарасти. Опять будут резать своим электролобзиком, раздвигать кости, чтобы добраться до сердца.
Он снял трусы, сел на стульчик, раздвинул ноги и без всякого стеснения глядел на нее, словно перед ним был неодушевленный предмет. Она отводила взгляд, чтобы не глядеть туда. Принялась брить его поджарое тело.
—
А через несколько дней произошел конфуз. Элеонора, раскрасневшаяся, прибежала на пост и трясущимися губами пролепетала:
— Татьяна Павловна! Я больше не буду этого делать.
— Чего ты не будешь делать?
— Ну, это… брить.
— Милочка! Это входит в твои обязанности. Тебе за это деньги платят. Ты знала, куда шла, когда устраивалась на работу.
— Ну, это… понимаете… у него прямо на моих глазах…
— Чего? Встал что ли?
— Да. Стал увеличиваться прямо на глазах. И такой большой стал. Торчит как штык.
Татьяна Павловна рассмеялась.
— Девочка! Радуйся, что у мужиков на тебя встает. Вот когда не будет вставать, значит, плохи твои дела. Он что хватал тебя, приставал?
— Нет… но…
— Вот, блин, мужики! Завтра на операцию, резать будут, а у них мысли об одном.
— И что мне теперь, Татьяна Павловна?
— Что? Добривать иди! Хотя…
Она поднялась.
— Ладно! Посиди, подежурь! Я сама добрею.
—
Первая зарплата обрадовала ее. Она созванивалась с подругами, с которыми училась в группе. Они устроились, кто где. Когда узнали, сколько она получила, охали и цокали. У них выходило чуть ли не в два раза меньше.
А потом прогремело. Не то, чтобы прогремело, но пошло гулять это слово «корпоратив». В третье воскресенье июня по всей стране отмечали День медицинского работника. Элеонора еще не была ни на одном корпоративе, но часто слышала об этом. Ей представлялась такая шумная гулянка, где вино льется рекой, начальство обнимается с подчиненными и признается в любви к ним, поп-звезды поют свои забойные шлягеры, и все танцуют, смеются, веселые и счастливые. И от мужиков отбоя нет. Они, как мухи, вьются вокруг тебя, шепчут комплименты, читают стихи и обещают золотые горы, если ты будешь чуть-чуть помягче с ними и для начала позволишь поцеловать себя в щечку.
Теперь она ловила каждое слово о корпоративе, расспрашивала тех, кто работает здесь уже дольше ее, ту же напарницу Верку. Хотя Верке, конечно, никакие мужики не светили. Узнала, что корпоратив будет на базе санатория «Сосновка».
Правда, от санатория там ничего не осталось, одни руины, как будто здесь отбомбилась вражеская авиация. У клиники там был реабилитационный центр, еще там был ресторан и детская площадка, где днем воспитатели играли с детьми в разные шумные игры. Клиника арендовала ресторан для корпоратива. Будут поздравления, вручение наград, перед праздником обещали выдать премию. Само собой, застолье, музыка. Да, это тебе не школьная дискотека с тайком выпитой из горла бутылкой портвейна за углом.
—
В последнее время она реже встречалась с Алкой. А раньше через день да каждый день. А уж выходные и праздники непременно проводили вместе. Менялись только другие участницы встреч. Брали дешевое вино, нехитрой снеди и сидели допоздна, курили, болтали. Друг от друга у них не было тайн. И каждая знала про подругу всё. Теперь у Алки был парень. Когда Элеонора увидела его, то была разочарована, и ей было обидно за Алку. Она была уверена, что с таким, как Юра, так звали этого парня, Алка бы рядом справлять нужду не села. Он был невысок, чуть повыше Алки, коротконогий, долгорукий, длинный нос расширялся к низу и переходил в какую-то бульбу. Маленький рот, маленькие глазки, седые брови и темные жесткие волосы на голове. Да еще и дурацкие бакенбарды, которые спускались до самого подбородка. Но самое удивительное уши. Правое ухо было заметно больше левого. Элеонора впервые сталкивалась с таким феноменом. И сначала ей не верилось, что уши могут быть разной величины. Уродец, одним словом. Раньше они только фыркали, увидев подобное. А теперь Алка жила с ним. Дочка была у бабушки, которая не чаяла в ней души и, конечно, не хотела, чтобы она жила с ветреной мамой.
Оказалось, что Юра месяц назад как откинулся. Так у сидельцев называется выход на свободу. А сидел он пять лет за разбой. С такими же гопниками, как и он сам, ломанул киоск на пустыре. Ладно там, забрали пиво, сигареты, шоколадки, так еще подперли дверь киоска и подожгли. Хорошо, что кто-то проходил мимо, увидел пламя, услышал крики и помог продавщице выбраться из горящего киоска.
А ведь Алка – красавица, темные волосы, длинные брови, черные цыганские глаза, чувственный рот. Несколько полновата, но вообще-то фигурка еще та. А походняк, как у модели. Особенно тащились от нее кавказцы. Для них она была просто раскрасавицей. И какими-то только обещаниями они не заманивали ее на знакомство.
Чем таким Юра пленил ее, Элеонора не понимала. Хотя Алка признавалась, что чпокарь он необыкновенный. У нее таких еще не было. В первую ночь, как она осталась у него (в доме родителей), он всю ночь чпокал ее с короткими передыхами, когда он бегал попить, в туалет или покурить. И снова возвращался, готовый к очередной схватке. Все позы перебрал. И на живот ее ложил, и на карачки ставил, и стоя, и сидя, и минет заставил сделать, и в попу хотел. Но тут Алка решительно воспротивилась. Это уже был явный перебор. Что угодно, только не это. «Прикинь, подруга, — захлебываясь, рассказывала Алка,- кончает. А через минут пятнадцать опять на меня лезет. Штырь у него что ли там железный воткнут. И откуда что берется! У меня такого никогда не было, чтобы всю ночь. Я сама раз пять кончила. Ой, это было нечто, непредставимое. Просто фантастика, Элька!»
Элеонора побывала и даже переночевала в их любовном гнездышке. Застолье устроили в подвале. Это было довольно просторное, чистое помещение, со столом, лавками и стеллажами, уставленными банками разных калибров. Родители все лето жили на даче, где они выращивали огород и делали разные заготовки, которые и перевозили сюда в подвал.
Засиделись до позднего вечера. Конечно, никакие автобусы уже не ходили. Элеоноре пришлось остаться. Спали они в небольшой спаленке. Их кровати стояли в полутора метрах друг от друга. Не успела Элеонора уснуть, как услышала характерный скрип. Юра тяжело сопел. Алка постанывала. Продолжалось это достаточно долго. Элеоноре показалось, что целая вечность прошла. Как в порнофильме, где сношаются по два часа подряд, издавая только ахи, охи и томные стоны. Наконец всё затихло. Элеонора почти заснула. Тут ее разбудил скрип. «Прямо какая сношательная машина этот Юра», — подумала Элеонора. Ни зависти, ни восхищения не было. Ей бы не хотелось, чтобы ее вот так драли всю ночь без перерыва на обед. Потом она заснула, потом снова проснулась от скрипа. «Да это какой-то дурдом», — раздраженно подумала она. Потом напугалась. Вот она сейчас заснет, а этот Юра – что там разделяет их кровати? – переберется к ней и будет драть ее. Элеоноре это показалось страшным и отвратительным и она с трудом дождалась утра.
Потом, когда прощались, Элеонора заглянула в его глаза и снова напугалась – в них светилась похоть. Если бы Алка не стояла рядом, он бы набросился на нее прямо здесь в прихожей и пользовал бы ее в разных позах, этот похотливый уродец. Бррр!
Теперь они встретились в кафешке. Взяли бутылку вина. Но Алка явно нервничала.
— Я долго не могу, — проговорила она. – Знаешь, он такой ревнивый. Я теперь, когда по улице вместе идем, даже боюсь взглянуть на мужиков. Мне кажется, что он меня тут же приревнует и зарежет. Скоро, наверно, хиджаб заставит носить. Я стала бояться его. Иногда так взглянет, у меня мурашки по коже. Ох, зарежет он меня, подруга.
Предчувствие не обмануло Алку. Они не проживут и полгода, и Юра зарежет ее. Нанесет кухонным ножом тридцать два удара. В подвале, где он ее убьет, будет забрызган кровью не только пол, но и стены.
Элеонора рассказала о кооперативе.
— Круто! – воскликнула Алка. – Вот, Элька, удобный случай подхватить кого-нибудь. У вас же там есть молодые симпатичные мужики?
— Да я как-то еще…
— Конечно, есть. Ты не смотри, что у него там кольцо на безымянном пальце. Если правильно себя держать, то он и жену, и детей бросит ради тебя. Только сразу не давай!… Слушай, Элька, а в чем ты пойдешь?
— Не знаю даже.
— У тебя же ни одного нормального платья нет.
— Нам сегодня как раз зарплату дали. Я хотела…
— Что мы сидим?
Алка выплеснула остатки вина.
— Тут магазин женской одежды рядом. Я там такое видела, как раз на тебя.
Она схватила ее за руку и потянула.
— Вот оно!
Это было ярко-желтое платье с глубоким декольте и разрезом на спине. Примерила. Крутилась то в одну сторону, то в другую, наклонялась, вытягивалась на цыпочках.
— Жесть! – радовалась Алка. – Если бы я была мужиком, ч тут же чпокнула бы тебя. Да все мужики на этом корпоративе будут твоими. Постой!
Алка сносилась, принесла и протянула ей.
— А ну-ка вот это!
Это были черные стринги с высокой посадкой с ажурным треугольников впереди, который почти ничего не скрывал. Стоили они столько же, как и платье.
— Представляешь, если мужик увидит такую красоту, да его как бомбой шарахнет. Знаешь, как у него воображение разыграется. Андерсен с братьями Гримм отдыхают.
—
Чем ближе был этот день, тем больше волновалась Элеонора. К платью пришлось покупать и туфельки. И сумочка совершенно не вписывалась в ансамбль. Купила сумочку. Полдня потратила прежде чем нашла то, что надо. И на косметику потратилась. И не на всякое китайское барахло, а хорошую косметику. Вся первая зарплата и ушла на гардероб. Хватило еще лишь на парикмахерскую. А вот маникюр пришлось делать самой. Фу! Но теперь, кажется, она была во всеоружии.
Ей повезло. Суббота – а корпоратив был назначен на субботу – у нее был выходной. Правда, следующий день – воскресенье – на дежурство. Это не есть совсем хорошо.
—
Разочарования начались еще до корпоратива. К одиннадцати часам Элеонора переоделась, подкрасилась и спустилась в холл, где, согласно объявлению, был общий сбор перед отъездом в Сосновку. Здесь были одни женщины, празднично одетые, разных возрастов, от юного, как Элеонора, до пенсионного. Даже несколько ветеранов. Элеонора присела на диванчик у окна рядом с молодой девушкой, наверно, тоже медсестрой.
Для врачихи слишком уж юный возраст.
Элеонора бросила косой взгляд на нее, но успела все заметить от головы до ног и оценить. Так ничего, симпатичная, но худоватая и грудь маленькая, как у семиклассницы. Про таких парни говорят, «не за что подержаться». Ну, и попка почти детская. Ей, Элеоноре, она не конкурент.
— А что мужчины в клинике не водятся? – спросила Элеонора.
— Мужчины предпочитают на собственных автомобилях.
— Ну, а почему бы им дам не брать, чтобы они не тряслись в автобусе?
— Значит, уже взяли. Кто жену, кто подружку, кто коллегу.
— У! Кстати, Элеонора. Из сердечно-сосудистого.
— Валя. Онкология.
— Давно здесь, Валя?
— Уже третий год. В следующем году буду поступать в медицинскую академию. Вот зарабатываю характеристику.
— А я второй месяц всего.
— У тебя классное платье, Элеонора. Ты в нем такая красивая. Хотя красивую девушку любая одежда красит.
— Спасибо.
Наконец подошел автобус. Дамы двинулись на выход.
— Занимаем места согласно купленным билетам,- пошутила толстая тетенька и рассмеялась.
— Старшая медсестра Наталья Ивановна, — шепнула Валя. – Начальницу из себя строит. Ее все девчонки боятся. Чуть что начинает орать. Еще и обзовет по-всякому. С ней лучше не связываться.
Доехали за полчаса. Перед шлагбаумом у входа вся стоянка была забита автомобилями. Охранник на посту приветливо помахал водителю. На низеньком стульчике, на котором он сидел, была подложена квадратная подушечка.
Место замечательное. Сосновый бор. День обещал быть жарким. Чистое небо и ослепительное солнце.
— Вчера здесь на пляже свадьбу играли,- сказала Валя.
— А здесь и пляж есть? Знала бы, взяла купальник. Ну, ничего, придется купаться нагишом.
— С километр отсюда. Замечательный пляж! Здесь же залив водохранилища. Песочек чистый. Лежаки, шезлонги, киоски, пункт проката: гидроциклы, лодки, водные лыжи, плавательные матрасы. А то, что без купальника, не беда. Там, говорят, за мысом нудистский пляж.Я там не была. Не представляю, как можно ходить совершенно голой.
— Серьезно?
— Ну, да. Но фоткать там нельзя. И говорят, что все ведут себя вполне чинно. Ничего такого не позволяют. До восемнадцати не пускают. И пьяных не пускают. Охрана там очень строгая. Сумки проверяют, чтобы ничего спиртного не пронесли или там камеры для съемок.
— Я бы никогда не разделась на всеобщее обозрение,- сказала Элеонора.
Валя окинула ее в головы до ног. «Оценивает! – усмехнулась Элеонора. – Ну! Ну!»
— Если хорошая фиурка, то почему бы и нет.
Гремела музыка. Гуляли, но их было немного, пациенты из реабилитационного центра. К ресторану их не подпускал охранник, заворачивал назад.
Прошли вниз. Здесь на отрытом воздухе был натянут тент. Стояли столики. Официанты разносили напитки и блюда.
— Где садиться? – спросила Элеонора.
— Да пойдем к нам, — сказала Валя.
Их за столиком было четверо девушек. «Наверно, все медсестры»,- решила Элеонора.
На импровизированной сцене устанавливали аппаратуру, тянули провода, проверяли микрофоны.
— Раз! Раз! Раз! Проверка микрофонов.
Потом начался официоз, который Элеонора не любила со школы. Поздравил господин из министерства, потом депутат, заведующий клиники, ветеран, заслуженный медицинский работник. Потом вручали награды: грамоты и черные пакеты с какими-то подарками. Дамам еще и букеты.
— Ну, и что мы сидим? – спросила Элеонора.
Она решила взять на себя роль тамады за столиком, посчитав, что ее соседки слишком застенчивые. Ей уже надоело слушать эту тягомотину и беспрерывно хлопать. За соседними столиками уже раскрывали бутылки, наливали, чокались, болтали о своем и смеялись. А они сидели как куклы на параде. Понятно, что Элеонора должна была исправить это положение.
— Что будем, девчонки?
Девчонки пожали плечами.
— Ну, начнем с шампанского. Я его, правда, пью раз в году, на новый год. Значит, это уже будет второй раз.
Элеонора оглянулась. Вот он рядом.
— Молодой человек!
Она поманила его ладошкой.
— Будьте столь любезны!
Она подняла бутылку шампанского. Молодой человек, смуглый, среднеазиатской внешности, молча раскрыл шампанское.
— Хлопать не будем! – сказала Элеонора.
Он кивнул. Разлил шампанское по бокалам. Шампанское шипело и быстро оседало.
— Мы вам очень благодарны!
Элеонора улыбнулась. Она была уверена, что у нее очень красивая обворожительная улыбка, которая дарит надежду на взаимность, если, конечно, кавалеру повезет. Но этот среднеазиат оказался непробиваем.
— Обращайтесь! – сухо сказал он и отошел к своему столику, даже не взглянув на Элеонору.
— Потому что на десять девчонок по статистике восемь ребят, — вспомнила Элеонора. Долговязая девушка в бледно-сиреневом брючном костюме посмотрела на нее со скорбью.
— С этим поосторожней! – сказала она.
— Это как?
— Ну, мужики посолидней женаты. А если разведены, то имеют постоянную женщину. А те, кто помоложе, так что с них взять? Ну, на счет этого дела у них здесь проблем нет.
— Какого дела?
— Ну, вот этого…
Девица сложила большим и указательным пальцем кольцо, а пальцем другой руки стало быстро водить вверх-вниз.
— Вот как! – удивилась Элеонора.
— Ну, молодые же девки вокруг. А представь ночные дежурства! Они же здоровые мужики. Вот и займутся этим делом. Благо пустых кабинетов с кушетками полным-полно. Некоторые и пациенток пользуют. Но с этими осторожничают. Можно из клиники вылететь.
— Друзья! Наша группа «Городок» поздравляет вас с профессиональным праздником. Сегодня свои сердца и свои песни мы дарим вам.
— Наконец-то! – обрадовалась Элеонора.
Музыканты исполняли шлягеры прошлых лет. Возле сценки появились танцующие. Элеоноре уже надоело сидеть без движения. И когда музыканты запели очередную подвижную песню, она подскочила. Танцующих было немного, так что никто не мог ей помешать. Она любила танцевать и сейчас вся отдалась музыке и жила только ею. В своем ярко-желтом платье она выделялась среди танцующих и привлекла всеобщее внимание. Когда она раскрасневшаяся и счастливая вернулась к столику, соседки похвалили ее.
— Ты классно танцуешь! – сказала одна из них.
— А чего сидеть-то? Давайте по водочке!
Она взяла бутылку. Но все отказывались, замахали.
— А я вот выпью, — сказала Элеонора. – Что толку в этой газировке. А водочка сразу торкнет.
Она налила стопку, подняла. Но никто не пожелал чокнуться с ней. «Ну, и хрен с вами! – зло подумала она. – Корчат из себя интеллигенцию. Так и просидят весь праздник с постными рожами». Вот если бы сейчас здесь была Алка, они бы с ней оторвались. Стопки успевали бы только мелькать. С Алкой легко и весело. У них нет тайн друг от друга. И вообще Алка – праздничный человек. Обычно они покупали портвейн, какую-нибудь нехитрую снедь и шли к тому, у кого родителей не было дома, или на природу. Тогда прихватывали покрывало. Не сидеть же на земле! Пили, курили, болтали, смеялись до одурения.
Музыканты заиграли медляк. Перед музыкантами образовалось несколько пар. Мимо них проходили новые парочки. Элеонора была уверена, что ее зажигательный танец не могли не заметить мужчины, у них загорелись глаза и сейчас они кинутся наперебой приглашать ее на танец.
Никто не подходил. Это было обидно и непонятно. «Или у них глаз нет, или они не мужчины?» — подумала она. И когда запели быструю песню, она не вышла.
— И почему мы не танцуем? – спросила долговязая. Элеоноре хотелось послать ее подальше, но она сдержалась.
— Пусть другие потанцуют, — сухо ответила она.
Она потянулась за бутылкой. Соседки ее пили вино маленькими глоточками и вели скучный разговор с долгими паузами, который она даже не слушала, занятая своими мыслями. Одна говорила, что хотела бы на даче устроить бассейн. А другая долго рассказывала, где можно найти хороший и относительно недорогой бассейн и как его правильно установить. То заговорили, как лучше всего мариновать помидоры. Элеонора в одиночестве, никого не приглашая, опрокинула стопку, крякнула. Захотелось покурить. Но никто за столиками не курил, хотя сидели они почти на открытом воздухе. «Что это все ведут ЗОЖ? Какие все правильные! Некого на три буквы послать!»
Музыканты пели советские шлягеры. Танцевало несколько постоянных парочек.
— Может, покурим? – предложила Элеонора.
На нее поглядели удивленно.
— Мы не курим.
«Ну, блин! Не курим, не пьем и с мужиками, наверно, не спим. И какого мне хрена с этого корпоратива? Я-то думала, тут огонь. А тут скукотища», — раздраженно думала она. Стала оглядывать соседние столики. Где-то сидели парочки, где-то трое, где-то четверо. Но все чинно. Благопристойно. Пьяных не было. Никто громко не говорил, не подпевал. Женщин не обнимали, не целовали. Чисто тебе ужин в семейном кругу. Ни тебе мата, ни ругани. «Зачем всё это, если нет никакого куража, если нельзя отвести душу? А денег-то угрохали немало. Тент натянули, столики, закуски, пойло, официанты, охранники, долбанные музыканты, которые фуфло старинное поют. Скукота одна, как на школьном мероприятии».
Музыканты, спев прощальную песенку, собрали свои причиндалы и ушли. Включили шлягеры. И снова старье. Элеонора откровенно зевнула, даже не прикрыв ладошкой рот. Соседки чирикали про скучное, про дачи, работу, каких-то общих знакомых. Вино они почти не пили. Салатики потеряли первозданную свежесть и уже не вызывали аппетита.
Элеонора взяла бутылку водки, взглянула на соседок. Может, сказать какой-нибудь тост? Но ничего в голову не приходило. Налила стопку, хлопнула. Закусила лимончиком.
— Между первой и второй перерывчик небольшой, — пробормотала она.
Соседки поглядели на нее, помолчали и опять принялись стрекотать. Хлопнула вторую стопку и опять налила. Огляделась. Некоторые столики были уже пусты. То тут, то там поднимались и не спеша уходили, прощаясь со знакомыми, помахивая рукой, похлопывая по спине.
«И это весь праздник!» — ухмыльнулась Элеонора. Она поглядела на свое платье.
Такого красивого платья у нее еще не бывало. Сквозь ткань просвечивал лифчик и стринги, которые стоили столько же, как и платье. И для чего всё это? Никому не нужно. На ней сейчас вся ее первая зарплата. И никто этого не оценил. На нее даже не обратили внимания. Ни один мужик к ней не подошел, не сказал ей комплимента, не пригласил ее на танец, не попросил телефончика, чтобы продолжить знакомство. Не с кем поговорить, отвести душу, ни одного близкого человека. А эти мартышки щебечут всё одно и то же, о дачах, о бассейне, о засолке и консервировании.
Курицы безмозглые! Хотелось что-нибудь сделать от злости: разбить тарелку, свистнуть, завизжать. Она налила стопку. Подняла.
— Бог любит троицу.
— А не много ли, девушка? – проговорила сухопарая, презрительно кривя губы.
Элеонора опрокинула стопку, хлопнула ею о стол и посмотрела на соседок. Они замолчали, как будто чего-то ожидая. Элеоноре показалось, что в их глазах мелькнул страх. Она поднялась. Ее шатнуло. Она придержалась за край стола и проговорила, отчетливо выговаривая каждое слово:
— Ла пошли вы на…
И отчетливо припечатала это короткое ёмкое слово.
Соседки застыли. Потом посмотрели друг на друга.
— Что это было?
— Да она пьяная. Надо охранника вызвать.
Элеонора схватила сумочку и пошла к выходу. Жаркий воздух не освежил. Она прошла немного вверх и увидела справа место для курения. Там сидело трое пожилых некрасивых мужчин. Судя по одежде, это были пациенты реабилитационного центра. Элеонора села на скамейку в некотором удалении от них, достала из сумочки сигареты, щелкнула зажигалкой и затянулась.
Она знала, что мужики сейчас не сводят с нее глаз. Но такие ее совершенно не интересуют. А вот она их, конечно, интересовала. Наверно, и мысль шевельнулась в них: «Мне бы сейчас такую!» Только куда вам такую! Так что сидите и давитесь слюной.
Быстро докурила сигарету. Куда сейчас: пойти на трассу и попробовать поймать такси? Посидеть бы с Алкой. Вот с ней она бы отвела душу.
Алка отпадала. У нее этот козел. Она достала вторую сигарету. Мужики переглянулись. Но ничего не сказали. Подошел автобус и застыл на том же самом месте, как и при приезде. Элеонора пошла к автобусу. Водитель был пожилым мужчиной с седыми короткими волосами. И явно не брился дня два. Усы были у края желтоватые, как у заядлого курильщика.
Наверно, пенсионер.
Вскоре стали подходить женщины. Рядом с ней никто не сел. Значит, уже растрезвонили курицы.
Праздник без праздника.
Подъехали к клинике. В гардеробе у нее стояла сумка. Элеонора переоделась. Шортики, клетчатая пацанская рубашка, кроссовки и стала похожа на старшеклассницу. Ну, что же! На остановку. Хорошо, что в автобусе народу было мало. Ах, да! Ведь субботний день. Народ сидит по домам, на дачах или в гостях. Доехала до Верхней Кедровки, ее родного поселка. Ее удивляло, почему поселок так назвали. В окрестностях ни одного кедра не росло. В школе учительница истории объяснила, что поселок назвали в честь революционера Кедрова. Вся загадочность и романтика сразу потускнели.
Идти от остановки до дома ей предстояло через весь поселок. Узкая дорога, по которой она шагала, только при большом желании можно было назвать асфальтированной. Если автомобилям приходилось разъехаться, то они съезжали на грунтовую обочину. Мимо пролетали легковушки, в основном иномарки. «Козды! – подумала Элеонора. – Могли бы и подвезти девушку. Такое впечатление, что за рулем одна голубятня».
Заскрипели тормоза. Рядом остановилась черная «тойота». В окне радостная рожа Пашки Сорокина, ее одноклассника. Кажется, после окончания школы они и не виделись ни разу.
— Элька! Привет! А я думал: ты или не ты. Прыгай! Довезу!
Села. На правой руке у Пашки была татуировка: львиная голова с разинутой пастью.
— Откуда такая роскошь? – спросила Элеонора. – Вроде папа у тебя не олигарх. Или ты уже стал олигархом?
Сорокин почти не изменился. Только морда стала еще наглее. Еще вот щетина. В прочем, сейчас это модно. Вроде брэнда крутого мачо, перед которым все девушки должны стелиться штабелями.
— Папа ни при чем. Папа – алкаш. Сам заработал. Тебя домой?
— Ну, а куда же еще? К папе, к маме под родное крылышко. Вот ваша непутевая дочь.
— А может, ко мне? Хотя ко мне нельзя. У меня карандаши в стакане.
— Чего? Ты, о чем это?
— Ну, предки дома. Думаю, вот снять квартирку. Надоели они мне.
Элеонора вспомнила, как он ее одно время донимал в школе, каждую перемену громко, чтобы все слышали, громко спрашивал:
— Элька! Ты це или не це?
Так хотелось подойти и с размаху влепить ему пощечину. Только связываться с дураком себе дороже.
Сорокин свернул в переулок и выехал за поселок. За картофельными огородами начинался сосновый бор.
— Чего это ты? – спросила Элеонора.
— Тут стакан есть.
— Какой еще стакан?
— Ну, вдоль трассы делают такие небольшие остановочки, чтобы водители могли покемарить, пожрать.
— Зачем нам этот «стакан»?
— Ну, к тебе же нельзя, ко мне тоже. Где же нам тогда?
— С чего ты решили, что я согласна?
— А что нет что ли? Кстати, автосекс сейчас в брэнде. Не трахалась в тачке? Ну, вот! Ощущения шикарные!
— А ты, я смотрю, спец в этом деле.
— Чего сутулиться-то? Беру от жизни всё, пока молодой.
Вдоль дороги тянулся сосновый бор. Они отъехали, наверно, километров пять. Наконец, Сорокин нашел «стакан». Это была небольшая площадка, где больше двух легковушек не поставишь. В углу «стакана» стояла железная урна. Удивительно, что ее до сих пор не скомуниздили на металлолом. Сорокин сдал задом и заглушил двигатель.
— А теперь фокус, Элька! Хоп!
Кресло опрокинулось назад и Элеонора оказалась на спине.
— Ой!
— Напугалась?
Сорокин уже лежал на ней и обеими руками мял ее груди. Как будто это был экспандер.
— Погоди! Я сама. Да слезь же ты!
Сорокин сел на свое место и стал снимать с себя одежду. На левой лопатке у него была татуировка: штык, который обвивала роза. Стебель розы был усеян шипами. Она хотела спросить, что это означает. Но не спросила. Какая разница? Наплетет что-нибудь высокопарное. Вон он как старается корчить из себя крутого. Круче некуда! Она сняла с себя шорты, рубашку. На ней остался только лифчик, стринги и кроссовки. Развязывать шнурки не хотелось. «И так пойдет!» — решила она.
Сорокин обернулся.
— О! Стринги! Обожаю стринги! Хорошую вещь придумали пиндосы. Даже снимать не надо. Отодвинул в сторонку и попер.
Элеонора лежала на спине и смотрела в потолок машины. Если чуть приподняться, то можно коснуться его пальцами. «Думала ли я когда-нибудь, что буду с Сорокиным этим заниматься? Если бы мне сказали об этом в школе, то морду бы расцарапала. Но какая разница!» Она была зла на себя, на женщин, которые сидели с ней за столиком, на мужчин, из которых никто не подошел, чтобы познакомиться с ней, пригласить ее на танец, на весь мир, на этот дурацкий корпоратив. Хотя бы вот так, что она будет трахаться с Сорокиным, она отомстит всему миру, покажет, что ей наплевать на всех. Если с ней вот так, то тогда, и она вот так!
Сорокин полез в бардачок, достал упаковку. «Предусмотрительный!» — усмехнулась Элеонора. Упаковкой он еще не пользовался, распечатывал, доставал, растягивал изделие и смотрел его на свет. Непонятно, что он там хотел увидеть. Мультик какой-нибудь? Потом стал надевать. Что-то у него не получалось. Выматерился. «В первый раз что ли? – подумала Элеонора. – Чего он копошится?»
По трассе мчались автомобили.
— Брак, блин. Порвался. Китайцы, конечно, делали, косоглазые. Сами-то не пользуются, а нам всякое фуфло толкают. Нет! Ну, это же надо? Еще же просил самые хорошие.
Он достал второй, рассмотрел его и стал надевать.
Элеонора села, натянула шорты. Поправила волосы, убрав пряди за уши, чтобы они не падали на глаза.
— Элька! Ты чего?
— Ничего.
— Да ты подожди! Сейчас! Я по-бырому! Я же о тебе забочусь, чтобы ты не залетела. Оно тебе это на фиг нужно? Молодая, не успела погулять, а уже лялька на руках.
— О себе позаботься лучше!
Надела рубашку.
— Довезешь? Или я пешком пойду.
— Ну, чо ты?
Он обнял ее за шею. Она глянула ему между ног. Ей стало противно. Сбросила его руку.
— Всё! Я пошла.
— Да, ладно, не елози ты! Довезу! Такой кайф обломала.
Он обиделся. Молча довез ее до дома. И, высадив, резко рванул с места.
«Материт меня. Ничего, перебьется! Подберет в поселке какую-нибудь давалку. Эх, посидеть бы сейчас с Алкой. За бутылочкой. Выплакаться ей. Так тошно на душе»…
Юрку, сожителя Алки, найдут в Омске. Он будет прятаться у корефана, с которым вместе сидел на зоне.
Элеонора работает медсестрой там же. Иногда она встречается со своими соседками по столу. Не здороваются и отворачиваются друг от друга, как будто совершенно незнакомы.
