Он снова начал размечать и делить пространство листа так, чтобы его учителю было там комфортно и уютно, оживляя каждую складочку на его одежде и каждую поверхность которой он касался. Эту работу ему нельзя было показывать никому, этот образ был только его секретом, ведь он не знал учителя таким, но воображение дорисовало и дополнило недостающие детали с лихвой.
Прижав работу к груди он начал тихонько собираться, чтобы не разбудить ненароком Марка Германовича. Немного помявшись у выхода и вернувшись вновь к спящему учителю. Женя словно водомерка, не смевшая тревожить водную гладь, осторожно выцепил из рук учителя книгу и вложил туда первый вариант скетча, тихонько положив книгу перед ним на парту и снова попятился к выходу. Лишь закрыв за собой дверь, он смог облегченно вздохнуть. Теперь ему хотелось приехать домой и снова сесть за мольберт, дабы освежить на холсте, образ, трепетно хранимый лишь в его памяти в таких приятных закатных оттенках, которых он сторонился всегда. Закат не нравился Жене, он был красивым, но знаменовал лишь конец. Слово «конец» навевало тоску и легкую дрожь в теле, но теперь закат обрел для него новый смысл. Теплота и мягкость, вот новые ассоциации, укоренившиеся в его мозгу не без помощи образа учителя.
Марк проснулся от того, что кто-то тормошит его за плечо. Открыв глаза он увидел, что за окном уже стемнело, было около половины одиннадцатого. Опомнившись ото сна, он бросил беспокойный взгляд на парту напротив и лишь не увидев за ней никого, немного расслабился. «Женя ушел домой, Слава Богу». Лишь после этих мыслей он удосужил, все еще недоумевающего охранника, своим взглядом и сказал.