Мир дрогнул, наравне с сердцем, зажатым в тесной клетке. Яркая вспышка, грязь брызнула в небо и гулкий громовой раскат ушел вглубь. Джек лежал посреди тел, не в силах пошевелиться и наблюдал за тем, как армейские сапоги мнут измученную землю, испещренную рваными ранами снарядов и пуль в паре метров от лица. Кто-то поднял его, ударил ладонью по щеке, пытаясь привести в чувства и тут же упал, как подкошенный. В каске безымянного солдата появилась дыра, сквозь которую Джек мог различить скользящую среди мертвых огненную змею арт-батареи.
  Тело сработало на инстинктах. В одно мгновение Джек оказался на земле. Вжимаясь и зарываясь лицом в грязь, словно червь, он полз в сторону траншеи. Туда, где на рядах колючки висели такие же как он сам. Сотни и тысячи таких же Джеков, парней, ставших мужчинами так рано, и павших по чужой прихоти.
Рой свинцовых ос, пронесшийся над головой, изрешетил перебегающих по деревянному мостку через ров, и ушел дальше, продолжая свою смертоносную траекторию. Кто-то наступил ему на руку, но это не страшно, в этом хаосе некого винить, кроме тех, кто додумался соединить порох и войну воедино. Справа полыхнуло и ноздри обожгло едким дымом. Грязевой дождь забарабанил по смятой каске. Джек полз вперед, полз, стараясь не смотреть по сторонам. Мир окончательно сошел с ума, всецело превратившись
в жуткое месиво из грязи, огня и бешенного визга пуль. Казалось, пули обладали своим собственным разумом и холодной избирательностью, сражая одного за другим, и минуя тех, кто обязательно должен был умереть. В тот момент Джеку казалось, именно так и выглядит смерть. Маленькая рассерженная оса, жалящая без разбора всех и каждого. Но нет, ведь по какой-то причине он все еще жив. Но зачем? Ради всего святого! Зачем?
Он мечтал чтобы его жизнь оборвалась, лишь бы не видеть этого хаоса, лишь бы все это кончилось, но почему-то смерть жалела его. Какой в этом смысл? Если завтрашний день будет точно таким же? И последующий за ним?
«Для того, чтобы ты добрался до чертового рва!» — закричал его внутренний голос, перекрывая гул в кровоточащих ушах.
  Превозмогая боль Джек встал. Сначала на четвереньки, каждую секунду ожидая удар в спину, потом сел на корточки и пригнувшись к земле из последних сил рванулся к страшнее. Когда до заветного рва оставалось пара метров, мир погиб, утонув в горниле артиллерийской батареи. Взрывная волна подбросила его вверх, словно игрушку и швырнула на груду мертвых тел, устлавших собой дно земляной ямы, ставшей для них могилой.
Огонь, рухнувший с неба сотряс землю, затянув мир черной пеленой едкого дыма. Джек лежал на спине, глядя в небеса. Все его тело превратилось в один сплошной комок боли. Дымовая завеса алым шлейфом висящая над траншеей сокрыла от него свет солнца, погрузив мир в первобытный мрак. Здесь, посреди мертвых, он снова стал червем, прогрызая себе путь на волю. Его руки тонули в крови, он рычал и плакал от страха и боли, но продолжал ползти. Цикл возобновился. День в аду продолжался.
  На какую-то долю секунды ему показалось, что так будет вечно. Пока черный прямоугольник, взвизгнув траками на бруствере, не обрушился вниз. Джек заорал от ужаса, глядя на то, как пылающая машина смерти медленно оседает вниз, готовая в любой момент обрушиться на него сверху, чтобы раздавить как букашку. Лязгающая гусеница чиркнула по каске, но он успел прежде, чем стальная махина, словно бур врезалась в кучу тел позади.
В тот момент Джеку не казалось, что он обманул смерть, наоборот, каждую секунду он ожидал очередного удара. В сложившемся хаосе не трудно потерять голову, когда все меняется с ужасающей скоростью и казалось бы правильное решение, нужный выход, уже являются смертельными ловушками. По этому Джек просто полз вперед, лишив себя возможности думать. Полз до тех пор, пока не наткнулся на стонущий комок грязи. Видно только глаза.
Парень сидел у баррикады, прижавшись спиной к земляному валу и тихонько скулил, сжимая в трясущихся руках крест и фотографию.
  «Думаешь он нас услышит?» — подумал Джек и замер на месте не в силах пошевелиться.
  И Он услышал. Он пришел. Джек навсегда запомнил Его лицо, испещренное бязью шрамов. Запомнил равнодушный холодный взгляд, которым Он окинул пылающий мир. Запомнил то, с каким хладнокровием Он поднял парнишку на руки и потащил прочь.
  — Куда ты! Стой!
  Из последних сил Джек рванулся вперед, рывком поднявшись с колен. В воздухе что-то сверкнуло, на дно рва, прямо под ноги упала граната.
Боли не было, он лишь почувствовал, как душа колыхнулась в теле, словно ей вдруг стало там тесно. На какой-то миг он и вовсе ощутил, как отделяется от земли, больше неподвластный силе притяжения, и все лишь для того, чтобы камнем рухнуть вниз.
  Последнее, что он успел запомнить, прежде чем тьма пожрала разум — измятая фотокарточка, лежащая в грязи. С куска бумаги на него смотрело красивое лицо, видимо это и была та самая Нора. Которую звал молящийся, прежде чем Он сошел за ним лично. Этому лицу не было места посреди хаоса. Оно претило самой сути войны, но оно было здесь. Как и тот, кто сотворил это все. Джек затих прежде, чем цикл обновился заново…
  В этой ледяной тюрьме не слышно голоса боли, лишь хруст дробящихся костей. Небо, пепельно-угольными слезами, оплакивало события минувшей ночи. Мазутно-черный монстр, величественно въехал на поле алой  тишины, равняя с землей тела новопредставившихся.  А рыжие лисы спят в теплых норах, новый день им не страшен. Туман войны далеко, там, где суровый ветер обжигает морозными иглами все тело. Каково быть кукловодом? Нити обрываются и маленькое черное сердечко сжалось. Только не от жалости, а от страха.
  Укутанный серым, спасительным покрывалом снега, Джек тихо лежал, смотря в свинцовое небо.
Опять ты? – спокойно спросил Бог войны, с наслаждением вдыхая едкий дым.- Безмолвно лежишь, жалея свою жалкую душонку. Припоминаю, мы уже были здесь… Думаешь что-то будет по новому? 
Как странно плавать в чужих видениях…
Бог войны замер. Мир в огне.
— Ты посмотри на это!
— В разрушении есть созидание! — ответил воин, но старик услышал в его голосе новые, незнакомые до селе нотки. Неужели он грустит?
Огненное зарево над выжженной рассветом пустыней возвестило о прибытии солнца. Сквозь грязную пелену ядовитого газа медленно восходил холодный и далекий лик дневного светила.
— Вон там, ты видишь? — старик ткнул пальцем в сторону заброшенного пустыря, где еще недавно бушевало пламя пожарищ. — Что ты видишь?
— Пламя. — без раздумий ответил воин.
— Вот то то и оно! — прошептал старик, наблюдая за тем, как в дыму тают крылышки белой как снег бабочки.
Чуть дальше, на пологом склоне холма, оставленном посреди пустоши термобарической смертью, лежали они. Те, кто еще совсем недавно не думал о завтрашнем дне. Обгоревшие дочерна кости, покрытые толстым слоем  золы.
Тележка жалобно скрипнула, старик подкатился чуть ближе к краю обвалившегося здания и тяжело вздохнул.
«А стоит ли винить его?» — подумал он, бросив взгляд на воина, оставшегося позади. — «Ведь это его стихия! Разрушение…»
Где-то посреди грязного покрывала облаков появилась яркая вспышка, старик увидел, как из чернильной воронки в небесах к земле уже спешат сотни и тысячи жнецов.
Они придут сюда, чтобы забрать с собой то, что некогда жило в телах. Души.
А куда? Загадка. Быть может в завтрашний день, о котором не думали те, чьи жадные пальцы истошно давили на красные кнопки и дергали рычаги всего каких-то пару часов назад.
Теперь уже не важно. В рассыпавшемся мире больше нет никакого смысла, он вернулся к исходному рубежу, прогнав по кругу свое время впустую. А впустую ли? Наверное, даже
Он не знает ответа.
Старик с грустью посмотрел туда, где над воронками-язвами блуждал одинокий вихрь, к вечеру он сотрет следы тех, кто прошел здесь прежде чем стать горстью золы.
Созидание и разрушение. Все в одном. Внезапно старик захотел вскочить с «инвалидной коляски», была бы сила. Ему хотелось кричать от прозрения. Глупость и простота пейзажа сейчас не казались ему чем-то странным или даже постыдным в своем непонимании.
— Я понял! — закричал он, разворачиваясь на месте. — Я понял!
Воин пристально посмотрел на него, не сдвинувшись с места.
— Что?
— Созидание в разрушении. Но какой ценой! И для чего? Ответь!
Воин покачал головой, прислушиваясь к печальному клекоту в облаках, вот-вот прорвущихся плотоядным дождем, впитавшим в себя всю боль израненного мира.
— Теперь ты видишь. Смерть неизбежна, но там где кончается один путь, всегда берет свое начало новый. Нет света без тени и разрушения без созидания. Разрушение в чистом виде это хаос, война, называй, как хочешь.