Рассказы Дачники, XXI век.

Они стали реже видеться. Раньше у мамы на даче проводили почти все летние выходные. А почему бы и нет? Мама картошку-морковку не сажала, копать не заставляла – цветники у неё и газон. Сыновья подарили маме шикарную легкую в управлении газонокосилку. Мама ее так полюбила, что гудела на радость соседям чуть не каждый день. Гуляла по участку толкая чудо-машину с видом английской королевы, и оставляла за собой идеальные зелёные полосы. Очень они ей нравились! Ровные, одинаковые, правильные.

Газон дополняли дачные качели, гамак, шезлонги, мангал, а близость лесного озера превратила дачу в безупречное место отдыха и с семьёй, и с друзьями. Братья скинулись, купили SUP-борды, квадроцикл, лодку, велосипеды, бадминтон и теннисный стол. Что еще нужно для радости молодым? Ну не газонокосилка же!

Артём и Игорь были погодками, дружили с самого детства, как близнецы, и даже встречаться стали с подругами. Все из одной компании – очень удобно. Дружные. Так и жили весело и беззаботно, пока не приключился с ними всеми февраль 2022 года. Не то, чтобы их семьи война напрямую коснулось: родных в Украине не было, сами ребята работали в IT и бронь защищала их от отправки на фронт. Но вот мама… Она, неожиданно для сыновей, поддержала вторжение обеими руками, на заборе развесила символы великой России и фотографии вождя, над крыльцом подняла триколор. Дома теперь всё время был включён телевизор, из которого лилась отборная пропаганда и, хуже того, кричащие песни Шамана. «Лучше уж косилка», – думали теперь соседи.

Сыновья поначалу пробовали маму переубедить – умная женщина, в прошлом преподаватель ВУЗа, не может же она так заблуждаться? Оказалось, ещё как может. Может быть это всё от того, что правды не знает? Попытались показывать маме видеосвидетельства происходящего на самом деле – мама заклеймила их фейками. Пробовали дать маме напрямую пообщаться со знакомыми из Украины – мама сделала вывод, что несчастные находятся под влиянием западного вранья, и «мы их непременно спасём». Пробовали логически объяснить, что нельзя вторгаться в другие страны и устанавливать там свои порядки – мама парировала, что для защиты самих себя можно.

– Мама, ты слышишь, что они говорят в телевизоре? Бахнуть, чтобы пол Америки волной смыло? И Лондон, прощай? Ты полагаешь, это нормально? – возмущался старший сын, Артём.

– Нет, не нормально. С этих крикунов какой спрос – главное, что президент всё правильно делает! Он возвращает нашей стране уважение всего мира! – отвечала мама, поджимая губы.

– Президент наш сам сказал, что бьют по энергетической инфраструктуре. В открытую, не стесняясь заявил. Мама, это не нормально! – добавлял Игорь.

– Наоборот, нормально. Всё лучше, чем бомбить. Чем быстрее поймут, сдадутся и начнут жить правильно – тем лучше! – говорила мама.

– Мама, ты же нам говорила: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Посмотри, от нас весь мир отвернулся. Друзья у нас теперь Иран, Сирия, Северная Корея да Эритрея! Картофельный батька ещё. Только они за нас в ООН голосуют.

– Потому, что мир пока не понял. Когда победим, все к нам дружить приползут. А ООН этот вообще шарашкина контора.

– Мама, ты же нам сама говорила в детстве, что драться нельзя, надо договариваться, словами. А теперь…

– А теперь такие времена, когда приходится воевать. Победим, тогда поймёте, а пока маленькие ещё, глупые! Нашли кого критиковать – президента! Он двадцать пять лет у власти, знает, что делает. Вы при нём выросли, выучились, людьми стали – должны его уважать!

– Мама! Он наших ровесников на смерть отправляет! Мой одноклассник погиб!

– Не на смерть, а родину защищать! Это необходимые жертвы.

– Какую родину защищают на чужой территории? Нам своей что ли мало?

– Там тоже наша. Что ж её, бросать?

И так раз за разом. Докатились в итоге до самой настоящей ругани, с криками и обвинениями, а потом поняли, что семья трещит по швам, и перестали даже пытаться. Но перестали и ездить на дачу, чтобы лишний раз не сталкиваться убеждениями и не слушать телевизионных нечистот.

Встречались они теперь только по праздникам, семьёй, чинно-благородно. Ели, поднимали бокалы за здоровье друг друга и в память о предках, говорили только о бытовухе и разъезжались. Натянуто встречались, даже ночевать не оставались, чтобы телевизор не бесил. Но деньги маме на карточку кидали регулярно – противоречия противоречиями, а мама есть мама. Противоречия уйдут вместе с этой проклятой войной, а мама останется.

– Вы бы продали что-ль эти ваши доски, и квадроцикл. Стоят без дела, только место занимают, пылятся, – обиженно сказала мама на очередном таком празднике. Это был её день рождения – в такой день можно и покапризничать.

Был жаркий август, всё вокруг цвело и благоухало. Они сидели в открытой беседке, увитой девичьим виноградом, от мангала доносился запах шашлыка и жареных овощей, который мешался с дымом спирали от комаров – комаров в этом году было особенно много. Привычно стрекотали кузнечики, тепло было даже под вечер и на какое-то время ребятам стало жалко этих простаивающих без дела средств удовольствия. Захотелось остаться, накупаться, погулять, покататься, тем более что работать можно было и удалённо, но Артём вернул всех в реальность своим ответом:

– Да пусть себе стоят, мам, до времени.

– До какого такого времени? Вы, вон, работаете теперь вообще без выходных, не приезжаете. Хоть бы девчонки приезжали. Лена, Аня, остались бы! Покупались, позагорали, как раньше!

– Спасибо, Алина Андреевна, мы ребятам в городе нужны. Они работают много – им помогать надо, кормить, стирать. Вы же знаете! И Анютка у нас на работу устроилась, тоже теперь не разгуляешься.

Девчонки и раньше никогда не приезжали одни, без ребят, а теперь уж тем более, при такой напряжённой международной обстановке! Все сидели, уткнувшись в свои тарелки. Игорь принёс новую порцию жареного мяса. Мама стала раскладывать его каждому, не принимая возражений. Вегетарианка Аня за её спиной переложила мясо Игорю.

– В современном мире стирает машинка, еду можно и готовую купить. У вас вон ногти, как к меня ножи – какие из вас хозяйки? С таким маникюром только на диване лежать, ноготочки беречь, так полежать и у меня можно. Загорите заодно, подышите, глядишь щёки порозовеют, а то бледные, как спирохеты. А когда мужик без женщины недельку-другую поскучает, так оно и к лучшему – соскучится по любви. Может потом хоть внуков мне родите. Что я тут сижу одна, как сыч! Бери, Аня, отпуск, и приезжайте, – говорила мама, принимаясь за раздачу жареных овощей.

– Рано нам ещё рожать, – ответил Артём.

– Какой там рано? Девчонкам по двадцать пять уже! Даже если сейчас забеременеют, в карточке напишут «страрородящая»! Пора!

Этот разговор исправно повторялся у них из раза в раз. Всем четверым приходилось отбиваться от требования немедленно порадовать бабушку внуками. Теперь вот добавилась новая подробность, про старородящих.

– Ну, какие старородящие, Алина Андреевна! Сейчас первого и в сорок рожать нормально. Некоторые и в шестьдесят, и даже в семьдесят рожают, – сказала Лена со знанием дела – она училась на врача общей практики.

– А мне сколько тогда будет? Вернее, меня сколько уже тогда не будет? – возмутилась мама. – Всё это ваше западное влияние: пудрят вам мозги, чтобы наш народ не продолжился! Молодая женщина родит здорового ребёнка, а в сорок? Сама уже с толстой медкартой, а туда же, болявых плодить. Рожать вам надо, ро-жать, и чем скорее, тем лучше!

Кровь бросилась Лене в лицо. Она была девушкой вспыльчивой, и кому угодно на такое ответила бы: «Моё тело – моё дело», только не будущей свекрови. Артём посмотрел на свою спутницу умоляюще. Лена постаралась сдержаться, и стала дышать глубже, чтобы унять возмущение.

– Ну что вы обижаетесь! Я же вам как лучше хочу! Сама поздно родила, после тридцати – теперь, вот, жалею. Так бы уже внуки были, а теперь и дети не ездят! Сиди тут, одна. Кому это всё я ращу, для кого красоту навожу? Мне-то самой уже ничего особо и не нужно, – не унималась мама.

– Мам, давай оставим эту тему пока, тоже до времени, – предложил Игорь примирительно.

– Да какого времени? До моих похорон? – ответила мама язвительно.

– Хотя бы пока война не кончится, – не удержалась Лена, и, наконец, выдохнула свободно.

Запрещённое слово «война» повисло над столом тёмным маревом вместе с паузой. Они договаривались не употреблять это слово, не говорить о войне, но их снова в войну вынесло – она всё время где-то вылезала, и всё время была не к месту: то на работе вынырнет, то в общественном месте, теперь вот за праздничным столом, где и духу её быть не должно.

– И что за причина такая, эта война? Россия всё время где-то воюет, что ж теперь, никому не рожать? Нашли себе отговорку! – мама перевела взгляд на Артёма: – Неужто и ты как думаешь?

Артём кивнул. Мама посмотрела на Игоря, тот тоже кивнул.

– Вы с ума что ли посходили? Эта война может ещё десятки лет продлиться! Против нас вон сколько стран ополчились. Нам держаться и держаться…

– Вот мы и держимся, не рожаем, мира ждём, – перебил маму Артём, стараясь перевести огонь с Лены на себя.

– А чем вам наш мир плох? У нас-то мир! Как раз благодаря тем, кто там воюет, у нас мир, понимаете? – убеждала мама.

– Мам, ты на кладбище давно последний раз была? Видела, как могилы новые копают? Сама же говорила, что над тобой беспилотники летают. В Белгородской области уже сёла эвакуируют. Чуть не каждый день НПЗ и склады горят. Какой же это мир? – спросил Игорь.

– Но вас ведь это не касается! Живёте, как сыр в масле. Зарабатываете много, ни в чём себе не отказываете. При чём тут вы? – говорила мама уже очень возбуждённо.

Конфликт разрастался на глазах – даже само слово «война» способно его разжечь, не то что ракеты. Не было больше ничего: ни летнего вечера, ни праздничного стола, ни желания купаться и гонять на квадрике, ни даже комаров – всё под откос, всё в Тартар, туда, где войне и положено быть. Движения мамы стали резкими, и, отрезая кусок шашлыка, она скрипнула ножом по тарелке. Все, включая маму, поморщились от ужасающего звука.

– Отказываем. Вот в этом году на море не поехали, – сквозь скрежет железа по стеклу прорвалась тихоня Аня, которая обычно сидела тише воды ниже травы. Игорь посмотрел на свою девушку огромными глазами, словно говоря: «Ты то куда лезешь?», но было уже поздно – не воробья не воротишь.

– И кто вам не даёт? Все границы открыты. Езжай – не хочу! Напридумывают себе… – злилась мама.

– Обменный курс, мам, не даёт. Слишком дорого стало, – снова попытался перевести огонь на себя Артём.

– И война не даёт, – добавила тихоня Аня. – Я как представлю, что где-то там с украинцами встречусь – ужас! Со стыда ж можно сгореть, в глаза им не смогу посмотреть. Мне по-русски за границей говорить теперь страшно! Хорошо, английский знаем. Стыдно жить стало, Алина Андреевна, стыдно и страшно, правда. Я так не хочу. Я хочу, чтобы мир был, и чтобы мне за то, что я русская, не было стыдно, только вряд ли так теперь получится.

– Так езжайте в Сочи. Или в Крым… Хотя… Нет, в Крым сейчас не надо – в Крым потом, когда всё это кончится. У нас всё есть, и море своё есть, и леса, и горы – всё-всё-всё. Вам бы только родину свою хаять. Будь моя воля, я бы этот Запад в щепки разнесла, за то, что он с вами сделал! – почти уже кричала мама.

– Слушайте, ну давайте это уже заканчивать. Добром ведь не кончится, опять перессоримся, – предложил Игорь.

– Нет уж, вы мне скажите… Вы что, правда в «чайлдфри» записались? – потребовала мама.

– До конца войны – да, честно ответила Лена. – Надеюсь нас всех за это по тюрьмам не рассадят! Только сумасшедший будет детей рожать в стране, где каждый день ядерной бомбой трясут, и чуть что, весь народ в ружьё поставят ради своих хотелок. А я не сумасшедшая для сумасшедших детей рожать!

– Артём, Игорь, это что, правда? – со слезами, дрожащим голосом спросила мама.

Артём понял, что этот огонь уже не унять и начал говорить:

– Знаешь, мам, вот нам теперь всё запретили. Кино, книги, самовыражение, песни, иномарки, соцсети, даже YouTube замедлили, чтобы мультиков не смотрели. На митинги выходить нельзя – ковид, видите ли. Опасная болезнь, которая не опаснее войны, конечно, но всё же у нас одних продолжается. Слова против сказать нельзя – статья на статье, хватают, сажают, делают иноагентами. По улицам дети в военной форме маршируют, я сам видел, мам. Про жуткие дела тех, кто с фронта возвращается с искалеченной психикой, я вообще молчу. Детишки в день рождения вождя поздравляют его на коленях и благодарят «за счастливое детство». Тебе это ничего не напоминает? С чего бы мы стали в такой ситуации детей рожать, мам?

– Да вам ведь как лучше хотят! Вас уберечь хотят от этой западной заразы, от их мерзости, от аморальщины! Как вы не поймёте! Чтобы дети ваши росли в нормальных условиях, мальчиками и девочками! Чтобы русских в мире уважали! – взмолилась мама.

– Да мы, как раз, всё-всё поняли. Спасибо за заботу, конечно, но с детьми мы повременим. Считайте это нашим детородным протестом, раз другие виды несогласия нам недоступны, – отрезал Артём.

Аня тихо плакала в углу и на ушко уговаривала Игоря отвезти её домой. Игорь обнимал её за плечи и просил чуть-чуть потерпеть. Лена вилкой разорвала кусок курицы на мелкие кусочки, и теперь выкладывала из них узор на тарелке. Мама побледнела, немного подумала, и сказала:

– Тогда уезжайте из России. Нечего вам тут делать, таким умным. Нечего нести нам эту западную идеологию, заражать ей других. Вы – враги. Пусть детей рожают те, кто любит свою страну и хочет ей добра! Уезжайте…

Больше говорить им было не о чем. Ребята быстро собрались и уехали, оставив на столе праздничный торт с цифрой 59. Её в этот вечер так никто и не зажёг.

Махоша. Октябрь 2024. Москва.