« Авторская библиотека » «БОРТ 556».(Мистика, приключения, боевик).Экранная версия.(3 серия)

 

                             От  самого  автора:

 

   Довольно  большой  по  объему  написанного. Меньше  бы  не  получилось. Тема  такая. Выполнен  в   стиле  морских  надводных  и  подводных  приключений. Плавно  переходящий   в  остренький  морской  боевик. И  также, плавно  в  мистику. С  обилием  махровой  эротики  и  применением, как  и  положено  в  таких  рассказах  принципа  гиперболистики. Ряда  преувеличений  для  насыщения  произведения  и  возникающих  вопросов  на  протяжении  прочтения  до  самого  конца  самого  рассказа.

  Рассчитан  в  основном  на  мужскую  аудиторию, но  и женщинам, вероятно, будет  не  без  интересен  тоже.  В  стиле  эротики, любви  и  приключений. В  самом, почти  конце, полный, трагедизма. Во  второй  фазе  рассказа. Но, все  же  с  хеппи-эндом   для  самого  главного  героя.

  Имеет, режиссерскую  расширенную  версию, но  и  этого  будет  достаточно.

  Написан, в стиле  фильма. Сценария  к  фильму. По серийно. Возможно, для  многих  читателей  и  авторов  это  будет  новым  интересным  приемом. Может,  уже  и  нет. Но, не  суть  важно. Но, думаю, если  реально  его  экранизировать  по  последнему  слову  техники  и  с  хорошими  режиссерами, то  получился  бы  неслабый  по-настоящему  фильм. Даже, с  хорошей  кассой.

  По  существу, весь, является  мистикой  от  начала  и  до  конца. Только  раскрывается  в  самом  конце   как  мистика, когда  подходит  сама  развязка  всего  сюжета. Многое, вероятно, читающему  будет  не  понятно  сразу  и  на  протяжении  всего  рассказа. Но, если  прочесть  до  конца, все  становиться  на  свои  места. И  все  становится  понятно, как, кто?  и  что?

                                      С  уважением   автор   Киселев А.А.

                                 

                                    Борт  556

                                      3 серия

 

  25  июля  2006  года.

  Было  десять  утра, и  Джейн, раскрыв  все  оконные  иллюминаторы  в  моей  каюте, сделав  общее  проветривание  нашей  любовной  обители, собрала скомканные  и  измятые  простыни  с  последствиями  нашей  ночной любви  в большой  комок  и, выйдя  в  коридор, бросила  в  стирку. Она  голышом, сбегала  в  душевую  и  в  свою  каюту. И  вновь, переоделась  в  домашний  свой  легкий  шелковый, как  тогда, когда  первый  раз  я  ее  увидел  тельного цвета  короткий  до  колен  халатик. Собрав, снова  в  пучок  на  темечке миленькой  девичьей  головки, длинные  вьющиеся  свои  растрепанные  о  мою постель  черные  как  смоль  волосы. Заколов  их  золоченой, снова  заколкой.

  Она, снова  рассыпав  кассеты  по  постели. Включила  магнитофон. И, припевая  под  мелодию «Моtley Crue», из  магнитофонной  записи, Джейн пританцовывала, вихляя, соблазнительно, вновь  предо  мной  своим полуголыми,  почти  черными  от  загара  бедрами. Сверкала  из-под  его коротких  пол  шелкового  домашнего  халатика, узкими  желтыми  от купальника  плавками. И  своими  обворожительными  и  прелестными  голыми девичьими  ножками. Мною  жадно  исцелованными, от  самой  девичьей промежности  до  пяток. До  черных  от  загара  маленьких  девичьих  ступней  в домашних  тапочках.

— Любовь  моя — сказал, помню  я  ей  из  душа — А, как  же, то  твое  черное вечернее  платье? — вдруг  вспомнил  я, глядя  на  этот  ее  шелковый прелестный  халатик — Ты  его  после  того  раза, помнишь  на  том  атолле. Тогда  в  тот  шторм, больше  и  не  надевала. Вместе  с  теми  туфлями  на каблуках  на  своих  прелестных  ножках. Ты  в  нем  была  особенной!

— Неужели — тихо  ответила  моя  Джейн, делая  удивленный  вид.

  Она, смотрела  на  меня  выразительными  в  том  удивлении  черными, как ночь  глазами.

 — Я  из  всех  своих  тряпок  долго, тогда  выбирала, что  надеть. И, вообще, тогда  подумала, что  это  было  лишним.

  На  восьмые  сутки  нашего  совместного  в  океане  любовного  проживания, мы  уже  разговаривали  как  потенциальные  муж  и  жена.

— Нашла, когда  носить  вечерние  платья. И  время  и  место. Дурой  была. Ты же  меня  так  назвал.

  Она  в  упор  уставилась  на  меня  черными  своими  обворожительными, полными  любви  и  одновременно  укора  женскими  глазами.

 — Дурой, влюбленной  до  дури  в  русского  потерпевшего  крушение  моряка.  Нацепила  его, прекрасно  понимая, что  оно  не  идет  мне, к  моему, почти  от загара  черному  телу. То, что  совсем  неуместно  в  морском  походе.

— Напротив! — я, громко, шумя  водой, восторженно  и  восхищенно  произнес — Ты  была  в  нем  умопомрачительна! Я  глаза  не  мог  отвести!

— Я  знаю — ответила  Джейн  довольная  моими  словами — Ты  и  так  от  меня глаз  не  можешь  отвести. Только  и  пялишься  на  меня. И  не  особо, тогда слушаешь  Дэниела.

— Любимая, ты  моя! — произнес  я, и  выскочив  из душа, снова  побритый. И как дикарь, в  чем  мать  родила. Мокрый, повернув  ее  лицом  к  себе. Схватив  ее за  гибкую, тонкую  девичью  талию. Обняв  за  пояс  того  шелкового  халатика — Прости  же  ты  меня  дурака! — виновато  произнес  я. Смотря  синими  своими с  зеленью  влюбленными  на  нее  глазами. Подымая  Джейн  на  руках  перед собой, отрывая  от  пола.

 — Вырвалось  у  меня  в  гневе! Прости! Прости  за  Дэни! — я  ей, тогда  говорил.

  Я  придавил  ее  с  силой  к  себе.  А  она, было, попыталась  вырваться  из моих  мокрых  скользких  мужских  рук, только  и  произнесла — Намочил  меня, всю! Безумец  влюбленный!

  И  прижалась  ко  мне  пышной, своею  трепыхающейся, вновь  возбужденной для  очередных  ласк  девичьей  грудью.

 — Люблю  я  тебя — тихо  прошептала  она  мне  на  ухо. Жарко  дыша  носом  в мою  щеку. Опустив  миленькую  свою  черноволосую  головку  на  мое мужское  плечо.

 — Люблю  и  ничего  не  могу  с  собой  поделать.

  И  обняла  меня  за  шею, повиснув  на  девичьих  черненьких  от  загара ручках.

  Я  прижимал  ее  к  себе. К  своему  мокрому, почти  черному  от  загара русского  моряка  телу.

  Она  продолжила — Я  не  виню  тебя  ни  в  чем, милый  мой  Володя — произнесла  тихо  и  страстно, глядя  на  меня  Джейн — Я  все  обдумала  с  того вечера  и  поняла, что  все  было  правильно. Дэни, тоже  признался  мне, что больше  виноват  перед  тобой, чем  ты  перед  ним. Ты  правильно  сделал, что удерживал  его. Он  бы  точно, тогда  утонул.

  Я  держал  свою  красавицу  Джейн  в  руках  как  сумасшедший  и  одержимый  любовью.

— Отпусти  меня, любимый — произнесла  моя  Джейн, тяжело  и  надрывно  уже дыша. Освобождаясь  от  моего  крепкого  и  цепкого  за  ее  гибкую  девичью талию  захвата. От  моих  схвативших  ее  сильных  рук  пальцев

 — На  сегодня, хватит, любимый  мой — она  произнесла  тогда — Хватит.

  Джейн, освободившись  от  моих  рук, опустилась  на  пол.

  Она, любуясь  мною. Своим, и  только  ее  мужчиной. И  пожирая  меня черным  взглядом  своих  женских, наполненных  безумной  любовью  глаз, взяла  в  руки  сброшенный  ночью  на  пол  прежний  свой  длинный  махровый халат. Джейн  вышла  из  моей  каюты. И, пройдя  по  коридору, постучалась  в каюту  брата  Дэниела.

  Я, быстренько  надел, плавки, прямо  на  мокрое  тело. Свои  штаны  и  майку. Высунулся, прямо  из  своей каюты, стоя  босиком  на  пороге. И  глядел, любовно  на  свою  очень  красивую  и  любвеобильную  морскую  подругу.

 — Любимая, а  как  же  наш  новый  вечер  наедине. И  твое  вечернее  то платье?!

— Будет  время, милый  мой, будет  тебе  и  вечер  и  мое, то  вечернее  платье — произнесла, на  меня  обернувшись, и  сверкнув  любовно, вновь  глазками, чмокнув  в  мою  сторону  зацелованными  своими  девичьими  губками, произнесла  ласково  моя  Джейн. И  толкнула  дверь  в  каюту  Дэниела. Дверь из  кранного  дерева  открылась, но Дэни  там  не  было.

  Она  напугалась, как  и  я. Надев  пляжные  свои  сланцы, вместе  с  ней выскочили  на  палубу  Арабеллы.

  Дэни  снова  встал  рано. Еще  часов  не  было  восьми. И, пока  мы, умаявшись  до  беспамятства  любовью, крепко как  убитые  оба  спали. Приняв  душ, успел  уже  позавтракать. И  ходил  быстро  уже, туда  сюда  по  палубе  яхты.

  Он, был  на  удивление  собран  и  спокоен  на  вид.

  Он  перетягивал  оснастку Арабеллы. Менял  на  новые  тросы  из металлизированного  нейлона  и  крепления, на  которых  они  держались. Работали, снова  оба  мотора  вхолостую  в  моторном  отсеке  в  трюме. Заряжая  в  аккумуляторном  герметичном  над  килем  внизу  рядом  с моторным  отсеком, отсеке  аккумуляторы.

— Надо  будет  заняться  парусами — спокойно  как  всегда  улыбаясь, сказал  нам обоим  он — Заменить  все  и  подготовить  на  обратный  путь.

  Дэниел  был  в  порядке. Даже, более  чем. Все  прошло  в  нем. И  он  занялся делом, так  как  не  мог  сидеть  без  дела.

— Тебе  помочь, Дэни? — произнес  осторожно  вопросительно  я. Желая, снова наладить  с  другом  контакт.

— Да, помоги  мне  смотать  вот  тот  трос — обратился  ко  мне  Дэниел.

  И  я  довольный  расположением  Дэниела, принялся  за  работу, помогая своему  другу  на  глазах  счастливой  Джейн. Которая  уже  тоже  поднялась  на палубу. Под  громкие  крики  альбатросов. Мы  вдвоем  скрутили  мачтовые треугольные, основные  большие  паруса, до  этого, просто  болтающиеся  без ветра  как  обычные  тряпки. И  укрыли  их  брезентовыми  чехлами, как  и кливера  на  носу  яхты.

  Дэни  умудрился  еще, как-то  поймать  полутораметровую  рифовую  акулу  на  удочку, которая  у  него  была  на  борту  яхты.

— Сегодня  будет  обед  из  акулы — сказал  он  довольно.

  Все  было  в  норме, как  и  раньше. Но, я  все  равно, чувствовал  неудобство за  то, что  сделал. За  ту  грубость  перед  Дэниелом. Но, иначе  его  и  нельзя было  остановить. Он  это  и  сам  осознал  и  понял. И, тоже, видимо чувствовал  такое  же  неудобство  по  отношению  ко  мне. И  своей сестренке Джейн. Особенно  ко  мне. Видно, было, как  он  отводил, теперь  свои  черные, как  и  у  его  сестренки  и  моей  любимой  Джейн  молодого двадцатисемилетнего  парня  глаза. Но, все  было  теперь  нормально. Он приветливо  улыбался, как  и  раньше  поглядывая  искоса  на  меня. И  я принимал  его  улыбки, отвечая  тем  же. И  мы, работая  на  палубе  нашей яхты, старались  рабой  и  взаимной  помощью  загладить  то, что  случилось. И  не  ведали, что  за  малым  островом, недалека  от  этого  архипелага  островов стояла, уже  давно  черная  яхта  морских  гангстеров. Они  давно, уже  там стояли  в  полной  уверенности  не  быть  обнаруженными  нами. Они  вели  за нами  наблюдения  с  того  отдаленного  острова. Разделенного  в  ширину  полукилометровым  глубоководным. В  полтора  километра  глубиной проливом.

  Там  были  те, кто  преследовал  нас  по  океану  все  время. И  держался  на расстоянии  все  время. И  всю  дорогу. И  теперь, готовились  к  нападению.

  Дэниел  не  зря  паниковал. И  вытащил  все  оружие  на  палубу. Он чувствовал  скорую  ожидаемую  развязку. Это  были  люди  мистера  Джексона.

  Дэни  говорил  про  них, что  это  были  крайне  опасные  люди. Но, я хорохорился  перед  мальчишкой. Мол, ничего, отобьемся. Еще  с  тем оружием, что  на  борту  Арабеллы. Мы  их  переколотим  всех, если  что. Я чисто  с  русским  размахом  моряка  пытался  внести  смелость и, уверенность  в  нашу  команду. Особенно  в  мою  любовницу  Джейн. Не  представляя, с  кем  мы  имели  теперь  дело. И  как  все  сложиться  вскоре.

  Мне  приходилось  видеть  Сомалийских  пиратов. Однажды, как-то  на сухогрузе «DUPFRAINE». Судне  на  котором  я  некоторое  время  плавал, еще  до «KATHARINE  DUPONT» в  Индийском  океане  у  берегов  Африки.  

  Мы  столкнулись  с  теми  пиратами. И  нам, даже  удалось  отбиться  своими силами  до  прихода  военного  пограничного  корабля. Практически  без  жертв.

  Но, то, что  было  сейчас, не  лезет, ни  в  какие  рамки  моего  представления  о  тех  людях, что  были  на  той  черной  яхте.

Это  были, даже, не  столько  гангстеры, вернее  часть  из  них. А, настоящие спецы. Большая  часть  из  бывших  военных. Военные  моряки  и  аквалангисты  диверсанты  и  наемники. А, не  какие-нибудь, голозадые, черножепые  негры  дикари  с  автоматами. И  было  ясно, и  очевидно, что действовать  они  будут  не  так  как  те  Сомалийские  пираты. Нанятые Джексоном  им  настоящие  убийцы  для  поиска  нашей  яхты. И  преследования  до  конечной  точки. Они  были  в  курсе  всего, что  мы  искали. И  были  в  любое  время  и  в  любую  погоду, готовые  напасть  на  нас, когда прейдет  время. Их  время.

  Вооруженные  до  зубов, они  только  ждали, когда  обнаружиться  самолет  и то  золото, которое, так  нужно  было  мистеру  Джексону. За  свою  долю  этого блестящего  металла, они  могли  убить, даже  мать  родную. Любой  из  них.

  Спецы, подводники  и  аквалангисты. С  которыми  мне  придется  столкнуться  там, среди  обломков  BOEING 747.

У  них  было  конкретное  задание  от  Джексона, следить  до  последнего  за нами. Так  как  у  них  не  было  точных  данных  гибели  борта  556. И  они, шли  за  нами  до  этих  островов.

  Они  должны  были  замести  следы  катастрофы. И  забрать  золото, устранив нас  по  возможности. К  чему  они  сейчас  готовились, там  за  тем  отдаленным  островом. На  той  большой  черной  двухмачтовой  своей быстроходной  яхте.

  Спустив  две  резиновые  моторные  лодки, такие, же,  как  и  наш  скутер. Только  больше  и  вместительнее. Они, так  же  как  и  мы, сейчас  с  Дэниелом и  Джейн  грузили  водолазное  оборудование  и  свое  оружие. И, собирались выдвигаться  в  нашу  сторону, наблюдая  за  нами  с  вершины  острова  в бинокли. Наблюдая  за  внутренней  заросшей  кораллами  обширной  скалистой  бухтой, где  стояла  между  островами  наша  яхта  Арабелла.

  Я  тогда, даже  не  мог  представить, что  развернется  настоящая  бойня  среди этих  островов  и  в  самом  Тихом  океане. И  мы  были  одни  на  один  с  этими  людьми  мистера  Джексона. И  моя  судьба  уготовала  мне  весьма  интересную  жизнь. Хоть  и  весьма  печальную  и  трагичную.

                                               ***

  Я  все  же испытывал  крайнее  неудобство  перед  Дэниелом  за  прошедший некрасивый  этот  между  нами  тремя  случай. В  частности  за  себя. Этот американский  молодой  добродушный  парень, поделился  тогда  со  мной, можно  сказать, всем  своим, после  моего  спасения, а  я…

  В  общем, нельзя  было, просто  отмалчиваться. И,  даже, просто  не извиниться  перед  ним. Я, тоже  был  кое  в  чем  не прав. Да, и  надо  было отношение  выправлять  по  любому. Жить, вот  так, теперь  в  натянутом состоянии  нельзя. Это  не  жизнь.

  Если  с  Джейн  все  уже  выправилось  само  собой. Между  нами  нашей очередной  любовной  ночью. Она  уже  простила  меня  за  все  мои  с  дурру  в запале  оскорбления. Хотя, какие  там  оскорбления. Я  ее  не  материл, чисто по-русски, но  американка  восприняла  и  слово  дурра  соответственно  для себя  в  оскорбительную  сторону. Ситуацию  спасла  наша  межу  нами сумасшедшая  до  остервенения  любовь. Она, изрядно  покусав  меня  в  момент  нашего  очередного  с  ней  близкого  дикого  спаривания.Выпустила свой  пар. И  уже  была  в  полном  порядке. То, с  Дэниелм, надо  было  как-то решать  эту  между  нами  проблему.

   Я  подошел  к  нему  и  положил  руку  на  плече.

 — Прости, Дэни — сказал  я  ему — Прости меня. Я  виноват  в  недавней  нашей ссоре. Но, я  должен  был  так  сделать. Ты, понимаешь  меня. Ты, мог, погибнуть. И  ты  был  не  в  себе.

— Ладно, Владимир, проехали — сказал, Дэниел. И, видно, ему  было  тоже, неудобно, за  свой  тот  безумный  срыв.

 — Это  место  сводит  меня  с  ума — произнес  Лэниел — Надо  найти  этот самолет. И  сделать  все, что  надо  и  уплыть  отсюда. И  чем  быстрее, тем лучше.

— Я  понимаю, Дэни — сказал я ему в ответ — Я  сделаю  все, что  только потребуется  Дэни. Все, что, только  надо  будет  сделать. Можешь, снова, рассчитывать  на  мою  помощь. И  прости  еще  раз.

  Мы  с  Дэниелом  обнялись  как  родные  уже  люди.

— Дэни, потренируешь  меня  с  разделкой  большой  рыбы — сказал  я  ему, уже более  радостно. Зная, что Дэниел, тоже  не  хуже  Джейн, хоть  и  редко, но, под  настроение  готовил.

 — Сегодня, возьмешь  меня  с  собой  на  кухню. Еще  один  тунец  не  завалялся где-нибудь  на  Арабелле?

— А, в  самом  деле, что  все  Джейн, да  Джейн. А, мы, что  не  повара, что  ли! — произнес, как  бы  в  шутку, довольный  нашей  восстановившейся, снова  дружбой  Дэниел — Пусть  сестренка  сегодня  отдохнет  от  кухни.

 

               Возвращение на плато смерти

 — Когда  спуститесь  в  пролом  между  рифами — инструктировала  меня  с Дэниелом  моя  Джейн, на  верхней  палубе  Арабеллы. После  вкусного завтрака  из  тунца  и  плавников, и  жабр  пойманной Дэниелом  акулы, приготовленного  нами  же  на  камбузе  яхты. И, уплетаемый  нами, как  надо и  с  невероятным  аппетитом  в  главной  каюте  за  столиком  в  нашем  общем, теперь  тесном, как  всегда  дружеском  кругу.

   Сидя  на  кожаном  кресле  в  главной  корабельной  каюте, я  с  Дэни. И уплетая  варенную  в  кастрюле  акулу, я  вдруг  вспомнил, тот  еще  не  до конца  приготовленный  моей  красавицей Джейн  суп, который, когда-то  спас мне  жизнь  из  мясных  консервов.

  Джейн  не  хотела  особо  вспоминать  тот  самый  жуткий  для  нее  момент.

— Держитесь  вместе  у  самого  дна — сказала  Джейн — Так  будет  легче ориентироваться .

  Она  показывала  руками, как  и, что  делать. Они  в  длинных  рукавах шелкового  короткого  до  колен  халатика, красиво  мельтешили  в  воздухе перед  нашими  лицами.

— «Моя  красавица  Джейн» — думал  я, глядя  на  нее. И  уже, снова, сексуально  бесился, любуясь ей, на  пару  с  Дэниелом. Допивая  горячий  в  чашке  шоколад .

— «Моя, мулаточка  южных  кровей. Загоревшая, как  уголь  на  этом тропическом  тихоокеанском  солнце» — только  бы  звучало  у меня  в  голове.

   Я  сейчас  не  столько  слушал  ее  инструктаж, сколько  любовался, опять  ею. И  думая  о  ней. Забыв  уже  распри  между  нами, я  смотрел  на  нее влюбленными  глазами  влюбленного  безумца.

— «Джейн! Моя  красавица  Джейн! Теперь, такая  вся, раскованная  и  уверенная  в  себе» — звучало  в  голове — «Объясняющая, что  да  как, мне  и Дэниелу. Она  смотрит  на  меня  и  видит, как  я  киплю  сейчас  к  ней».

— Ты  сейчас, смотришь  на  мои  руки  или  мои  ноги? — произнесла  критически и  возмущенно  моя  ненаглядная  Джейн — Я  для  кого  провожу  инструктаж того  места, где  я  недавно  была?

— На  то  и  другое, моя  любимая — произнес  сам  по  себе  я, даже  не  думая.

  Дэниел  посмотрел, тоже  на  меня, и  засмеялся, по-дружески. Без  всякой злобы  или  неудобства. Он  уже  не  питал  ничего  обидного  против  меня, за прошлую  стычку.

— Уже  одиннадцать  на  часах — произнес  Дэниел, глянув  на  свои  подводные часы  на  левой  руке — Время  поджимает. Я  зарядил  баллоны  на  двадцать  четыре  литра. Думаю, нам  хватит  смеси, почти  на  час,  и  туда  и  обратно.

— «Вот  он, и  вернулся  назад» — подумал  я, глянув  на  него  с  воодушевлением, и  рассмеялся. Про  себя  произнес, и, поперхнулсяя, глядя  на  возмущенный  взгляд  черных  глаз  моей  Джейн.

— Послушай  меня, Дэни — произнесла  Джейн — Еще  все  успеете. А, инструкцию  выслушать  придется. И  это  не  шутки. Там  сто  пятьдесят метров. И  ты  меня  послушай, Володя.

— Прости, любимая — сказал  я — Все  нормально. Я  тебя  слушаю.

— Хорошо  бы — сказала, тоже  соблазнительно  улыбаясь, моя  Джейн — Угораздило  же  меня  влюбиться  в  такого  несносного  до  женских  прелестей бабника.

— Все, все  я  весь  во  внимании, моя  любовь — я произнес, не  стеснялся  в своих  выражениях, даже  при  Дэни. Что  таить. И  так  все  происходило  на его  глазах, почти. И  он  знал  прекрасно, что  Джейн, тоже  без  ума  от  любви ко  мне. Он  сейчас  я  думаю, как  и  я, просто  хотел  затереть, быстрей  все случившиеся  размолвки  наши  между  нами. И  восстановить  дружбу, и взаимопонимание  между  друзьями. Ведь  у  нас  все  так  гладко  шло  и  то, что  произошло, было  в  основном  его  виной. И  виной  этого  жуткого  места.

— Так  вот, повторяю  отдельно  для  несносных  бабников — сказала  Джейн, сверкая  в  мою  сторону  обворожительным  взглядом  черных  как  ночь влюбленных  глаз — Держитесь  вместе. Там  глубина  больше  ста  метров, может  сто  пятьдесят. Один  белый  песок  и  больше  никого. Но, вода  там  не такая  холодная, как  в  том  меж  островов  ущелье. Я  доверяю  вам  друг друга. Слышишь, Дэни?

  Она  посмотрела, на  меня  любящим  взглядом. И  на  родного  своего  брата.

 Он, поправляя  с  черными  стеклами  на  загорелом  лбу  солнечные  очки, покачал  в  знак  примирения  и  согласия  кучерявой  с  черными  волосами головой, что  все  в  порядке. И  все  ему  ясно.

— Так  вот, идите  над  самым  дном – продолжила  она — Я  так  всегда  делаю. Так  легче  маневрировать  и  ориентироваться. Там  дно  после  пролома выполаживается  и  ровное  как  стеклышко. Но, давление  воды  сильное.   

Чувствуется, даже  в  акваланге. Хорошо, что  ты  Дэни, братишка  мой любимый, гелиевую  смесь  применил, а  не  кислород.

  Она  так  ласково  говорила  в  его  сторону, чтобы  смягчить  и  свою  вину перед  ним  за  вчерашнее.

 — Так  и  дойдете  до  первых  обломков. Я  дальше  не  дошла. Запаниковала  от всего  увиденного.

— Понятно, Джейн — сказал  Дэниел — Мы  с  Владимиром  все  поняли.

— Да, там  еще  течение  сильное  в  районе  обломков — сказала  Джейн — Смотрите, течение  опасное  в  сторону  океана. Держитесь  друг  за  друга мальчики  мои. Там, думаю, дальше  еще  много  обломков  самолета. Остальное, вероятно, уже  упало  в  пропасть  на  большую  глубину. Или унесло  за  все  это  время  течением. Не  знаю, что  там  дальше, найдем  мы золото  или  ящики, не  знаю. Вам  и  придется  это  выяснить.

— Хорошо, сестренка  мы поняли — ответил  ей  Дэниел. И  я  кивнул  головой, глядя  влюблено  на  свою  любимую  Джейн.

  Дэни  уже  был, теперь  в  моем подчинении, не  как  раньше. Так договорилась  с  ним  Джейн. И  это  увеличивало  мою  теперь  ответственность  перед  ним  и  моей  Джейн. Так  захотела  Джейн. Она  как старшая  над  своим  братом, взяла  шефство  над  нами  обоими  на  период нашего  первого  погружения  к  обломкам  самолета. Моя  любимая  Джейн Морган. Моя  морская  русалка  и  пиратка  Энн  Бони. Я  опять  с  ума  сходил от  нее. Ее  эта  гибкая  в  талии  невысокая  девичья  загорелая  до  черноты фигура. В  этом  коротком, теперь  шелковом  халатике, снова  как  тогда сводила  меня  с  ума. Она, только  покачала, осудительно, но  довольно, своей милой  девичьей  с  черными  волосами  и  золотыми  маленькими  колечками сережками  в  миленьких  ушках  за  височными  вьющимися  до  плеч  ее локонами  головкой. И, закатывая  черные  как  у цыганки  глаза, от  моих влюбленных  в  нее  взглядов, сказала  нам  напоследок — Я  буду  вас  ждать, мальчики  мои .

  И  она  подошла  сначала  к  Дэниелу. И, прижавшись  своей  к  его  груди  пышной  женской  сестренки  грудью. Встав  на  носочки, поцеловала  его  как родного  брата  в  щеку.

— Дэни, Братик, мой  родной. Будь  осторожен  там. Слышишь  меня, любимый — произнесла  она  ему — Я  люблю  тебя.

— Я  тебя  тоже, Джейн, сестренка — произнес  Дэниел.

  После  чего, Дэниел  пошел  продолжать, быстро  собирать  лодку. Он  исчез  в носовом  отсеке  яхты, где  лежали  свежее  заряженные  акваланга  баллоны  и гидрокостюмы. Он  загремел  там  оборудованием, а  моя  Джейн  подошла  ко мне. И, прижавшись  и  обняв  крепко  любовно  цепкими  девичьими пальчиками  и  руками  за  шею. Поцеловала  в  губы, глядя  в  мои  глаза, пристально  с  безумной  новой  любовью, сказала  мне — Береги  его, Володя. Береги  Дэни. Прошу  тебя. Береги  ради  меня.

  Я  впился  своими  губами  в  ее  губы. И  прижал  крепко  к  себе.

— Любимая — произнес  я  ей — Все  будет  отлично. Я  присмотрю  за  Дэни. Не бойся  за  нас, любовь  моя — произнес  я  любимой  моей  Джейн, не  ведая, что скоро  Дэни  не  станет. И  весь  свет  перевернется  для  нас  с Джейн  вверх тормашками.

  Я, в  своих, теперь  палубных  пляжных  сланцах, бросился, почти  бегом помогать  Дэниелу  дособирать  водолазным  оборудованием  наш  моторный резиновый  скутер. Джейн  только  стояла  и  смотрела  в  сторону  океана. Она, надев  на  свои  черные, как  у  цыганки  глаза, убийственной  красоты солнечные  очки. Стояла, прижавшись  к  оградительным  леерным  перилам левого  борта. Она  стояла  в  своем  том, как  и  раньше  шелковом короткоподолом  халатике. Выгнувшись  в  спине  над  ними. Выставив  вперед свой  девичий  под  халатиком  черный  от  загара  в  нашу  сторону  пупком животик. Она, разбросав  в  стороны  обе  в  длинных  халатика  рукавах девичьи, такие  же, почти  черные  от  загара  руки. Ухватившись  ими  за перила, как  и  тогда  в  океане, когда  я  первый  раз  смотрел  на  нее  там, стояла, сверкая  крутыми, голыми, почти  целиком  загоревшими  как  уголь красивыми  бедрами  ног. Полными  икрами  до  самых  маленьких  девичьих ступней  с  маленькими  пальчиками  в  домашних  мягких  тапочках.

— «Прелестница  ты  моя  крутозадая!» — нахваливал  про  себя  я  ее, рассматривая  любвеобильными  глазами  из-под  опущенных  солнечных темных  очков  в  единогласном  согласии  с  шевелящимся  в  животным детородным  возбуждении  своим  детородным членом. В  своих тридцатилетнего  русского  моряка  закатанных  до  колен  штанах.

— «Моя  Джейн! Только моя Джейн!» — думал  снова  я.

  Я  тогда  же  вспомнил, как  все  у  нас  было  в  первый  раз. Первую  нашу любовь. Тот  ее  первый  одурманенный  любовью  по  отношению  ко  мне взгляд  безумных  глаз. Ее  девичий  безумно  влюбленный глаз  черных  как  бездна  океана  глаз. Ее  неуверенное  поведение  в  мою  сторону. И  эти  такие же  робкие  слова — Спасибо — и — Не более. Ее  в  отличие  от  Дэниела, недоверие  к  русскому  потерпевшему  крушение  моряку.

  Когда  я  подхватил  ее  во  время  качки  на  волнах  Арабеллы. Я, тогда  еще не  знал  моей  Джейн, такой, какая  она  была  сейчас. Тогда, она  смотрела  на  меня. Из-под  черных  солнечных  очков, не  отрываясь. Рассматривая  меня  с ног  до  головы. Как  она  рассматривала  мои  синие  с  зеленью  оттенка  глаза.

  Ее  жадный  взгляд  черных  как  у  цыганки  глаз, на  девичьем  черненьком  от  загара  миленьком  латиноамериканском  личике, пожирающих  жадно  и сексуально  мое мужское  русского  моряка  тело.

    Я, как  сейчас, помню  ее  тот  безумно  влюбленный  моей  будущей любовницы  на  меня  взгляд. Этот  жаждущий  любви  двадцатидевятилетней необузданной  в  диких  сексуальных  желания  латиноамериканской  сучки. Я, тогда, так  и  думал, очарованный  ею, в  том  черном  вечернем  платье  в полумраке  главной  каюты  Арабеллы.

  Этот  бокал  вина  в  ее  руке. И  все  движения. И  ее  девичьи  мысли, только нацеленные  на  любовь. Ее  мелькающие  под  музыку  гремящего  ее кассетного  магнитофона.

  В  коротком  домашнем  тельного  цвета  шелковом  халатике  черненькие  от загара  красивые  ножки, завлекающие  меня  к  себе, на  палубе. Летящей  по волнам  нашей, тогда  яхты.

  И  то  ее в  главной  каюте  вечернее  платье, и  туфли  на  шпильке  и  ее…

  Ее  говорящий  без  слов  беззвучным  голосом  взгляд — Не  уходи! — Когда  мы одни  первый  раз  беседовали  с  глазу  на  глаз  в  главной  каюте  Арабеллы.

  Я  была, тогда, первая  ее  настоящая  любовь. Любовь  посреди  Тихого океана. Первая  и  единственная  так  и  оставшаяся  навечно  застывшая  в тропических, тихоокеанских  волнах  любовь.

  Я  вспомнил  ее  тогда, когда, она, в  этом  своем  шелковом  коротком халатике, мелькая  голыми, почти  черными  от  загара  бедрами  ног, теряя  эти свои  домашние  тапочки  с  маленьких  девичьих  ступней, неслась, сломя голову  ко  мне. Напуганная  в  панике  на  нас  нападением  коралловых  акул, И, потом  ее  обиду  и  слезы  за  пролитый  еще  ею  недоваренный  мясной  суп. И  наш  дурацкий  ржач  на  всю  округу. От  того, что  остались  живы, благодаря  тому  вылитому  за  борт  Джейн  супу.

  Ее  отчаянный  испуг  за  мою  жизнь. Ту, стаю  в  коралловой  лагуне  атолла акул. И  как  я  пулей, вместе  с  тяжелыми  баллонами  акваланга, вылетел  на  палубу  Арабеллы.

  Помню  ее, пощечины  на  своем  лице, и  то — Дураки! И  ее те  слезы. И то, как  я  первый  раз  прикоснулся  в  ее  каюте  к  ее  телу.

  Я  вспомнил, как  повредил  ее, одурманенный  любовью. Дикий  и  не осторожный.  И  как  она  заболела. И  как  я  ее  нес  на  руках, тогда  с  палубы на  глазах  Дэниела. Больную, слабую  и  беспомощную. Мою  ненаглядную американку  Джейн. А, сменившись  после  вахты  с  Дэниелом, ласкал  ее, прижимая  к  себе, теми  двумя  ночами  в  ее  каюте. И  не  отходил  от  нее. От моей  малышки  Джейн.

  Помню, как  она  играла  со  мной, как  совсем, малолетняя  девчонка, бегая  в своем  желтом  изящном  купальнике  по  палубе  яхты. Убегая  от  меня. И красиво  выгибаясь  в  спине, как  дикая  гибкая  кошка, свешивалась  с леерного  носового  ограждения. Прямо  под  волнорез  Арабеллы  своей головой, сверкая  на  ярком  жарком  океанском  солнце  своими  золотыми  в ушах  маленькими  сережками. И  длинными  и  черными  как  смоль вьющимися, как  змеи  до  самой  пенной  воды  волосами. И  я, напуганный каждый  раз  такими  ее  дикими  любовными  забавами, ловил  ее, свою  Джейн на  руки. И  носил  по  всей  качающейся  на волнах  яхте, как  дурак одурманенный  ее  любовью. И  бился  сам  о, все, получая  синяки  и  ссадины, но, только  стараясь  не  зашибить  свою  безумную  любовь. А, она  хохотала  и целовала  меня. Целовала  как  сумасшедшая. Она  действительно  была сумасшедшая  от  любви  ко  мне. Моя  красавица  Джейн. Целовала  она  меня страстно  и  безудержно  безумно.

  Тогда  же, я  вспомнил  и  Дэниэла. Почему-то  в  пляжных  шортах. Которые он, вообще  крайне  редко  одевал, но, почему-то  именно  в  них, стоящего  у мачты  Арабеллы. И  держащегося  за  мачты  прочный  металлизированный  из нейлона  веревочный  натянутый  трос.

  Я  вспомнил, как  Дэниел  спас  меня. И  я  обязан  был  ему. Он, можно сказать, спас  меня  дважды. Дэниел.

  Джейн  доверила  мне  своего  родного  брата  жизнь. Она  хотела  защитить его. После  того, что  с  ним  случилось, он  еще  долго  будет  приходить  в себя. Она, тоже, как  и  он, чувствовала  приближение  неизбежного. Он  был более  беззащитен  теперь, чем  она. И  Джейн  беспокоилась  о  брате. Он  уже был  другим. Бедный  Дэниел. Убитый  страхом  и  горем  Дэниел.

  Тогда  все  сложилось  само  собой. Джейн  отправила  нас  к  обломкам самолета, который  сама  же  и  нашла. На  том  подводном  плато. Покрытое одним  коралловым  илом. И  устеленное  множеством  обломков  рухнувшего сюда  пассажирского  самолета. Плато, прозванное  мною  Платом  Смерти. Платом  Смерти  моего  лучшего  друга  Дэниела.

  Помню, как  мы проверяли  друг  у  друга  акваланги  и  баллоны  с  большим  объемом  кислородно-гелиевой  смеси. Перед  самым  погружением  в  то стопятьдесятметровое  глубиной  обширное  усеянное  обломками  у  самой трехкилометровой  пропасти  отвесного  заросшего  горгонариевыми  кораллами  обрыва, где  лежали  останки  того  пассажирского  разбившегося самолета.

  Дэниел. Несчастный  Дэниэл. Мне  будет  не  хватать  его. Так  же, как  и  моей  любимой  Джейн.

  Все  эти  воспоминания  лежат, по  сей  день  тяжелым  грузом  в  моей  душе. И  не  желают  покидать  меня, не  смотря  на  все, что  было  после. И  после всего  того, что  случилось  со  мной. И  то, что  прошло  пережить. И  чем  все закончилось.

                                             ***

  Мы  шли  с  Дэниелом  над  самым  дном, как  нас  инструктировала  и советовала  сделать  настойчиво  моя  красавица  Джейн. Мы  были  в  том самом  месте, где  была  и  она. Ошибки  не  было, это  точно. Я  был  с  ней  в том  нырянии  как  раз  над  тем  местом, откуда  ее  проводил  сюда. С  места коралловой  кромки  обрыва.

  Кругом  были  водоросли  и  кораллы. Я  чуть  не  поронулся  боком  о морского  ежа, засмотревшись  на  рыбу  зубатку. Чуть  не  повредил прорезиненный  свой  синий  с  черными  полосками  гидрокостюм. Просто повезло, и  осталась  только  на  правом  боку  царапина  от  иглы  этого большого  черного  лежащего  на  кораллах  ежа. Их  тут  было  полно, как  и звезд. Дно  уходило  вниз  в  мутную  водную  пелену. Это  был  настоящий косогор, уходящий  в  сторону  к  океану, к  обрыву. Этакая  подводная  яма.

  Здесь, вот  у  этого  края  я, на  этом  самом  месте  самом  месте, и  подхватил ее  мою  красавицу  Джейн, паникующую  в  слезах, летящую  на  меня  как торпеда. И, где  мы  начали  всплывать  к  поверхности.

  Мы  с  Дэниелом  нырнули  с  лодки  и  быстро  достигли  кораллового  дна, насыщенного  своей  подводной  многообразной  красивой  природой. Не  менее  насыщенного, как  и  любой  другой  подводный  коралловый  ландшафт океанов. Здесь, также  было  полно  всего  и  кораллов  и  коралловых  рыб.

  Помню, даже  несколько  местных, видимо  барракуд, которые  шли смертоносной  быстроходной  косой. Друг  над  другом  в  несколько  особей.  

  Барракуды  пронеслись  стороной  от  нас. Всего  в  нескольких  метрах. От нас  мерно  идущих  над  коралловым  дном  в  стайках  разноцветных  ярко раскрашенных  рыбешек.

  Так  мы  достигли  того  самого  места, где  я  проводил  свою  любимую Джейн  в  то  глубоководное  погружение.  И  сейчас  мы  стартовали  с  того самого  места. И  шли  по  ее  маршруту, вне  всяких  сомнений.

  Мы  прошли  тот  вниз  идущий  узкий  скальный  подводный  пролом, который  и  был  продолжением  этой  подводной  ямы. Торчащий  со  дна  вверх  узким  коридором, как  раз  до  края, почти  той  коралловой  кромки  и выходящим внизу прямо на это песчаное плато. Его не было видно сверху того края  обрыва, где  тогда  сидел  я. Он  метров  на  двадцать  или  тридцать  был ниже  меня. И  по  нему  прошла  первый  раз  моя любимая  Джейн. Он  был для  нее  ориентиром  к  возвращению  назад. И  надо  было  взять  это  на  учет, как  она  и  говорила.

  Чувствовалась  глубина, как  и  говорила  моя  любимая  Джейн. Здесь  было не  менее  ста, а  может  и  все  двести  метров. Я  так, точно  и  не  определил. Мы  несколько  ошиблись  в  глубинах  по  карте. Здесь  мне  кажется, были достаточные  глубины, особенно  к  краю  пропасти.

  Видимость  здесь  была, просто  отличная  в  этом  странном  месте. Вокруг далеко  было  видно, хотя  солнечные  лучи  сюда  практически  уже  не проникали. И  было  мрачновато. Было  холодно  на  этой  глубине. И  по-настоящему  одиноко. Может, потому, что  тут  не  было  никого. Ни  единой рыбешки. По  крайней  мере, я  не  увидел  ничего, кроме  вокруг  нас  с  Дэни одной  мутноватой  синей  воды. И  под  нами  белого  кораллового  песка.

  Если, поначалу, там  над  проломом  вверху  было, просто  море  кораллов  и всякой  живности. То, тут  не  было  ничего. Ничего  кроме  песка. Это  было нижнее  плато, которое  видела, только  моя  ненаглядная  Джейн. И  теперь, видели  мы  с  Дэниелом.

  Ныряя  сюда, мы  предусмотрительно  свесили  кабель  провод. Трос  и  кабель от  аппаратуры  промера  глубины  и  видеосъемки, от  подводного  сонара гидрофона  эхолота  и  видеокамеры. Закрепив  его  у  края  обрыва  за  кораллы. На  случай  спасения, если, что. Чтобы, можно  было  вручную подняться  со  дна  верхнего  плата. Закрепив  скутер  якорем  на  дне  верхнего кораллового  плато, мы  были, теперь  в  самом, можно  сказать  его  низу. На  песчаной  равнине. В  морской  яме, которую  сверху  не  видно. Мы  с Дэниелом  шли  над  самым  песчаным  дном.

  Это  плато  было  ровное  как  футбольное  поле. И  совершенно  пустое.

  Вдруг  неожиданно  перед  нами  в  мутной  синеве  воды  появилась плывущая  в  нашу  сторону  странная  крылатая, и  очень  большая  тень. Она плыла  нам  навстречу, медленно  приближаясь  над  песчаным  дном. Дэниел остановился  и  показал  мне  рукой  сделать  тоже.

  Мы  замерли, зависнув  в  воде, лишь  слабо  работая  руками  и  ногами  в ластах. Потом, мы  опустились, вообще  на  само  дно. Помню, рыхлость  песка. Он, просто, расползался  под  руками  и  ногами. И  мы  замерли.

  То, была  большая  манта. Королевская  рогатая  манта. Еще  именуемая, морским  дьяволом. Она  шла  сюда  со  стороны  обрыва  издалека. Ведь, плато уходило  к  океану. И  там, где-то  вдалеке, был  обрыв  в  глубокую  на  целые километры пропасть.

  Моя  безутешная  любовь  побывал, где-то  там. Там, откуда  приплыла  эта громадная  манта.

  Дэниел  затушил  фонарик, как  и  я, следом  за  ним. Только  пузыри отработанного  гелия  вырывались  вверх  из  наших  с  Дэниелом  аквалангов. И  мы  смотрели, как  манта  кружила  над  песчаной  равниной  нижнего  плата, приближаясь  кругами  к  нам. И  сбивая  своим  большим  телом  наши  вверх бурлящие  и  рвущиеся  к  поверхности  от  тяжелого  дыхания, при  выхлопе фильтров  пузыри. Что, она  тут  делала, где  в  настоящий  момент  не  было никого, кроме  нас. Даже, океанского  криля, которым  она  питается. Я  думаю, она  просто, сюда  приплыла, просто  поплавать. Может, она  уже  здесь  была не  первый  раз.

  Манта  шла  прямо  на  нас, и, почти, налетев  на  Дэниела, чем  не  на  шутку видимо, напугала  своей  полутонной  рыбьей  массой, резко  взмыла  вверх  и пронеслась  над  нашими  головами. Я  помню, ее  красивые  большие  на нижней  белой  стороне  брюха  работающие  жабры. Я  их  видел  в  упор  над своей  в  маске  акваланга  головой.

  Помню, Дэни, даже  пригнулся  к  коралловому  песку. Почти,  лег  весь  на него, опасаясь  попасть  под  этот  летящий  на  нас  в  воде  локомотив.

  Да,  удар  был  бы  не  слабый, налети  она  на  кого-нибудь  из  нас. Обоих  бы смела  своим  тяжеленным  планирующим  в  толще  океанской  воды  телом.

  Рогач  взмыл  вверх, и  тут  же  появилась  вторая  манта. Их  было  две. Это были, наверное, самка  и  самец. Возможно, мы  застали  их  в  период  брачных игр. В  сезон  спаривания. Возможно, это  место  было  местом  спаривания  этих  красивых  живых  чудес  моря. Это  были, поистине  красивые  огромные создания  Тихого  океана.

  Манты  парили  кругами  вокруг  нас, мелькая  то  черной, как  глаза  моей ненаглядной  красавицы Джейн, спиной, то, белыми  с  неровными  пятнами животами, словно  играя  уже  и  с  нами. Их  длинные  черные  как  жгуты  или нейлоновые  корабельные  канаты  нашей  Арабеллы, хвосты, парили  вослед своим  хозяевам. А, мы, соприкоснувшись  с  илистым  коралловым  дном  этого  песчаного  обширного  островного  плата. Замерев, лишь, наблюдали  и любовались, даже  забыв  обо  всем  этой  красотой. И  грациозностью  этих чудесных  морских  созданий.

— «Жаль, моя  Джейн  не  видит этого!» — я  тогда  подумал — «Не  видит этой красоты».

  Она  когда  здесь  была, вероятно,  не  видела  их. Она  ничего  про  них  не говорила.

Я  забылся  и  замечтался, глядя  на  красоту  этих  океанских  рыб.

  Я  смотрел  на  мант. И  видел  себя  и  мою  Джейн, парящими  в  толще  этой воды. Нашу  игру  в  глубинах  океана. Мы  были  с  ней  как  эти  две  красивые манты. Эта  чернота  их  спин  как  глаза  моей  ненаглядной  американки Джейн. Это  их  кружение  в  воде. Этот  танец  любви  двух  влюбленных  друг в  друга  любовников  отдавшихся  на  волю  дикой  водной  стихии.

  Дэниел  толкнул  меня  кулаком  в  плечо. И  показал, что  надо  плыть дальше.

  Я  пришел  в  себя. И  заработал  ногами  и  ластами  вослед  ведущему.

  Вскоре  появились  первые  признаки  катастрофы. Первые  обломки, похожие на  останки  разбившегося  о  воду  самолета.

  Здесь  место  было  более  каменистое  и  менее  заполненное  коралловым илом. Дно  покрывали  заросли  кораллов  и  водорослей, как  и  на  верхнем плато  и  обломков  становилось  все  больше. Вскоре  дно  оказалось совершенно  завалено  обломками, покрытыми  водорослями  и  кораллами.

  Я  увидел  первые  два  самолетных  кресла, оторванные  и  выпавшие  уже, вероятно  в  самой  воде. Несколько  чемоданов  набитых, по-видимому, до отказа  вещами. И  как  ни странно  велосипед. Он  лежал  вверх  резиновыми колесами  на  ржавых  ободах. Весь  заросший  кораллами  горгонариями  и  в водорослях. Здесь  были  и  куски  бортовой  обшивки. И, похоже, даже, вещи утопленников. Сумки  и  чемоданы. Все  это  превратилось  в  однородную заросшую  кораллами  массу  на  каменистом  дне  нижнего  плато. Мелкое крошево  останков  самолета, вели  нас  по  следу  катастрофы.

  На  пути  попалось  еще  несколько  оторванных  кресел  с  ремнями безопасности  в  застегнутом  виде  на  замках, выпавших  из  развалившегося самолета  и  куски  обшивки, и  обломки  корпуса  лайнера.

  Становилось  все  холоднее  и  глубже. Потянуло  сильным  течением. И, Дэниел  ухватился  за  мою  руку  своей  рукой. Именно  здесь, наверное, и побывала  моя  любимая  Джейн. Это  место  ее  и  напугало. И, она  под впечатлением  всего  кругом  не  решилась  дальше  плыть. И  вернулась  назад.

  Нас  потащило  в  сторону  океана. Мы, слабо  работая  ногами  и  ластами, буквально  стоймя  зависли  над  каменистым, теперь  замусоренным самолетными  обломками  дном. Мы  оба  глубоко  и  тяжело  дышали, пуская вверх  с  фильтров  аквалангов  обильные  крупные  в  воду  углекислые пузыри. Сказывалось  сильное  уже  давление. Надо  было  проверить  еще  впереди. Там  я  увидел  силуэт  в  глубине  синеющей  воды. Что-то, более  крупное. Тенью  оно  лежало  на  каменистом, как  и  обломки, дне  плато. И было  глубже, чем  там, где  мы  были  с  Дэниелом, стоя  вертикально  борясь сильным  течением.

  Это  был  располовиненный  ударом  об  воду  кусок  корпуса  самолета. Там, чуть  дальше, от  него  был  еще  один. И  так, видимо  до  самого  низа  и  края самого  океанского  обрыва. И  все  усеяно  обломками  и  вещами  смертников. От  которых, уже  ничего  не  осталось  в  океанской  соленой  воде.

  Кусок  маячил  нам  навстречу  своими  пассажирскими  повыбитыми  о  воду иллюминаторов  окошками.

  Я  показал  Дэни  на  тот  ближний  большой  кусок. Торчащий  силуэтом  в синей  воде. И  мы  устремились, борясь  с  течением  к  останкам искалеченного  о  воду  пассажирского  большого  самолета.

  Глубина  здесь  была  больше  ста. Это  точно. Давление  давило  на  голову  и тело. Становилось  еще  тяжелее  дышать. Глубина  росла, но  мы  плыли упорно  и  настырно, над  дном, чуть  не  касаясь  вещей  утопленников  и мелких  обломков. Дэни  неудержимо  рвался  вперед, а  я  за  ним.

— «Джейн! Любимая  моя  красавица, Джейн!» — бурлили  мысли  в  моей  голове — «Моя  Энн  Бони! Это  твой  BOEING 747. Мы  нашли  его! Мы  нашли  твой  с  Дэниелом  борт 556! Мы  нашли  его. Ты, первая  его  нашла».

  Мы  заплыли  в  этот  большой  оторванный  фрагмент  пассажирского самолета. В  трехцветной  облупленной  раскраске  фюзеляжа. Это  была средняя  часть  BOEING 747. Она  была  в  относительной  целости, если  не считать  ее  обломанной  по  обеим  сторонам  и  недостающие  несколько  с краю  пассажирской  палубы  тех  самых, видимо, выброшенных  при  аварии  за  борт  кресел. Что  нам  попались  на  пути  сюда. Виднелись  останки внешней  и  внутренней  обшивки  и  перегородок. Еще  уцелевших, при жестком  падении  о  воду. Часть  кресел  лежала  разбросанными  на  дне  под нами, оторвавшимися, здесь  же, при  ударе  о  дно.

  Эта  часть  самолета, с  бортoвой  надписью  компании «ТRANS AERIAL», была  салоном  второго  класса. 

  Все  кресла  со  свисающими  ремнями  безопасности  с  застегнутыми замками. И  в  креслах  никого. Океанская  вода  и  соответствующие  условия сделали  свое  дело.

  Часть  самолетного  корпуса  лежала  прямо  на  острых  черных  камнях  своим, сильно  приплюснутым  в  стороны  от  удара  брюхом.

  Я  заметил  крыльевую  одну  в  стороне  большую  плоскость  Боинга  с двигателями  на  них. Зарывшиеся  до  середины  в  ил. И  камни. И  уже  заросшие, тоже, кораллами  и  водорослями. Второй  я  не  заметил, вероятно, она  упала  в  пропасть, как  и  ряд  деталей  самолета. Не  было  ни  одного колесного  шасси, возможно, они  так  и  остались  внутри  днища  самолета  и не  вывалились  при  ударе  лайнера  о  воду  и  каменистое  в  этом  месте  дно.  

  Здесь  все  плато  было  вокруг  в  обломках.

  Печальная, скажу  вам, и  удручающая  картина. Никого, только  кресла  со свисающими  ремнями  на  замках  безопасности. И  оторванные, такие  же кресла  на  дне  плато, вокруг  центральной  части  самолета.

  Мы  с  Дэниелом, проплыли  вдоль  его  по  внутренней  стороне  большого фрагмента  корпуса. И, повернув, влекомые  сильным  подводным  течением, отправились  дальше  ко  второму  куску  самолета.

  То, был  хвост  с  вертикальным  высоким  стабилизатором. И  надписью  еле заметной  747. На  вертикальной  основной  лопасти. Что  и  подтверждало  еще раз  идентификацию  нашей  с  Дэниелом  находки.

   Он  лежал  горизонтально  поверхности  самого  заросшего  кораллами каменистого  дна. Его  боковые  большие  лопасти  стабилизаторов  высоты, почти  лежали  на  самом  дне. На  внешней  обшивке  сохранилась  местами еще  краска.

  Мы  проплыли  мимо. Нам  надо  было  обследовать  дно  и  найти  голову рухнувшей  с  неба  сюда  машины. Кабину, где  размещались  пилоты. Это головная  часть  пассажирского  отсека  первого  класса. И  над  ним  кабина пилотов.

  Дэниел  уже  начал, как  и  я  сам, опасаться, что, не  упала  ли  она  в  пропасть  с  обрыва. Тогда, наш  успех  был  бы  фатальным. Нам  нужны  были  черные  ящики  самолета. Это  была  приоритетная  задача.

  Боинг  сильно  переломался  при  падении  о  воду. Он  разбился  на  три  куска. И  его  обломки  разлетелись  по  дну  на  обширное  расстояние  вокруг места  его  падения. Без  сомнения, что  часть, какая-то упала  и  в многокилометровую  пропасть, которая  была  впереди  нас.

  Мы  хотели  пойти  дальше. Туда, где  дно  уходило  вниз, и  было  значительно  глубже. Дэниел  собирался  дойти  до  края  бездонного  пропасти.  

  Я  показал  руками  Дэниелу  об  вероятной  опасности. И, он  в  этот  раз, послушался  меня.

  Смесь  была  на  исходе. Было  12:30. И   мы  уже  устали  и  надо  было  возвращаться. Надо  было  выбираться  отсюда  быстрее.

  Не  найдя  нос  самолета  мы  прервали  поиски, когда  я  показал  Дэниелу  о большом  расходе  кислородной  смеси. Глубоко  дыша  на  такой глубине  под высоким  для  человека  давлением  расход  смеси  был  большим. И  надо  было отсюда  делать  быстрее  ноги. Мы, буквально, соприкасаясь  друг  друга, и взявшись  на  всякий  случай  руками, пошли  назад. Почти, против  течения. Цепляясь  за  дно  ластами. Нам  даже, пришлось  расцепиться  и  идти, руками хватаясь  за  кораллы  и  обломки, и  вещи  с  разбившегося  самолета приросшие  ко  дну  плато.

  Течение  со  стороны  большого  острова. Откуда, точно  не  ясно, но  было здесь, видимо  постоянным  и  очень  сильным. Неудивительно, что  часть обломков  унесло. И  наверняка  в  открытый  океан. И  только  более  тяжелые и  прочие  детали  и  вещи  с  самолета, упав  каким-то  непонятным  образом, зацепились  за  дно, за  кораллы. И  вросли, теперь  в  них, чуть  ли  не  целиком.

   Я  запомнил, почему-то  те  первые  два  пассажирских  кресла. И  несколько сумок  и  чемоданов, набитых  скорей  всего  пассажирскими  вещами  в зарослях  красных  кораллов  горгонарий. И  даже, велосипед, вернее  то, что  он  из  себя  сейчас  представлял, торчащий  из  самого  дна  вверх  ободами  с резиновыми  колесами.

  Вдруг  появилась  манта. Она  появилась  над  нами  и  плыла, почти  наравне  с  нами  над  нашими  головами. Мы  плыли  практически  наравне, против течения. Я  был  удивлен, как  моя  красавица  Джейн  вышла  отсюда. Хотя она, возможно, не  доходила  досюда, где  побывали  мы. И  не  была  в  таком течении, но  предупредила  о  нем  нас.

  Манта  плыла  вместе  с  нами. И  была  одна. Может, это  другая  манта, а  не из  тех  двоих. Третья  и  одинокая, заплывшая  сюда  из  океана. Может, в поисках  своей  любви.

   Мы  пропустили  ее  вперед. И, она, также, как  и  мы  шла  над  самым  дном.

Мы  повернули  в  сторону. В  направлении  пролома  и  вышли, снова  на песчаное  дно. Ровное  как  стеклышко. Дэниел  погреб  ластами, что  силы вырываясь  из  слабеющего  подводного  течения, как  и  я  идущий  за  ним следом.

  Надо  было  возвращаться. И  как  можно  быстрее.

  Время  было на  исходе. Я  постоянно, теперь  поглядывал  на  свои  подводные  часы.  Они  показывали 12: 35, и   становилось  слишком  тяжело  дышать. Уже  не  хватало  смеси  в  баллонах. И  мы  прошли  быстро  пролом, где  течение  прекращалось. И, вскоре  поднявшись  с  нижнего  плато, мы  ухватились  за висячий  над  краем  кромки  обрыва  перед  ямой  кабель  трос  с  эхолота, сонара  гидрофона  и  видеокамеры.

  Мы  ухватились  за  него  обеими  руками. И, почти  в  раз, и, перемещаясь  по нему  руками, перехватываясь  пальцами  за  этот  длинный  кабель-трос, и подгребая  ластами, в  окружении  рыб  губанов, пошли  на  всплытие  к  нашей, на  поверхности  воды, резиновой  лодке. Очень  медленно, стравливая отработанный  гелий  на  выдохе, проходя  декомпрессию.

  Первым  вынырнул  Дэниел. И, выплюнув мундштук  шланга  и  сняв  маску, забросил  ее  в  наш  скутер. Потом  это, тоже, самое  после  всплытия  сделал сам. Мы  отстегнули  пустые  уже  практически, плавающие  на  воде  баллоны. И  вскарабкались  на  борт  лодки. Забросив  ноги, я  и  Дэниел, упали  на  дно скутера  уже  без  сил. И  тяжело  дышали  в  сильной  одышке, вдыхая  свежий  воздух  идущий  порывами  ветра  с  океана.

— Ветер, снова, ветер! — произнес  Дэни, расстегивая  на  груди  гидрокостюма замок — Ну, наконец-то! — он  произнес  радостно — Я  уже, думать  начал  тут, что  его  уже  не  будет, никогда! — он  почти, кричал  от  радости, лежа  в  лодке на  спине  рядом  со  мной. Мы  лежали  друг  к  другу  головами.

— Сильно  и  вправду, это  там  течение! — громко  тоже, произнес  я. И  тоже, расстегивая  замок  гидрокостюма — Ели  вытянули! Нужны  запасные  с  собой баллоны! Смеси  не  хватит. И  конец!

— Верно, Володя — уже  успокоившись. И  более  сдержанно  и  тихо, все  еще тяжело  дыша, произнес  Дэниел — На  всех  брать  придется  на  троих.

— В  смысле? — переспросил  я  его.

— Джейн, тоже  поплывет — ответил  он  мне — Снова. Ей  хочется  там  побывать. Дальше  от  того  места, где  она  была. Она  отличная  пловчиха. Ты  сам  видел. И  ее  помощь, может, тоже  пригодиться, если, что, там  на  глубине.

— Хорошо — произнес, помню  я — Втроем, значит  втроем.

 

                                              ***

   Мы  вернулись  на  яхту. Было  час  дня. Вернулись  как  раз  к  очередному обеду. С  кают  из  камбуза  внизу  вкусно  пахло  чем-то  варенным. Это  моя красавица  Джейн, что-то  нам  приготовила  с  Дэни  своими  миленькими девичьими  черненькими  от  загара  ручками.

  Подняли  на  борт  ручной  лебедкой  с  оборудованием  надувной  резиновый наш  скутер. И, не выгружая  его, поставили  на  самый  край  левого  борта яхты.

  Палуба  из  красного  дерева, снова  была  горячая  как  сковородка. Но, поднявшийся  уже  достаточно  сильный  ветер, подавал  надежу  на  хоть какое-то  облегчение.

  Джейн  нас  встречала, уже  переодевшись  в  джинсовые, снова  свои  шорты, плотно  облегающие  ее  кругленькую  попку  и  загорелые  до  черноты девичьи  бедра. Она  помылась  в  душе. И  от  нее  пахло  свежестью  девичьего тела. Джейн  надела  красную  свою, снова  бейсболку  и  желтую  с  картинкой футболку. Как  всегда, поверх  своего  узкого  плотно  прилегающего  к  ее девичьему, почти  как  уголь  загоревшему  женскому  телу  желтого купальника. Джейн, пока  мы  ныряли, сделала  генеральную  уборку  на  яхте. И  сготовила  обед. Она  обняла  нас  и  сказала, что  пора  обедать  и  ждет  нас внизу  в  главной  каюте  Арабеллы. Она  расспросила  о  нашем  нырянии  и Дэниел  воодушевленный  находками, ей  все  сам  без  моего  вмешательства поведал  все  в  подробностях. Я  поцеловал  ее  в  губы.  И, проводив  до  спуска  вниз  к  жилым  каютам, принялся  менять  баллоны. Загружая поднятый  на  борт  лебедками  резиновый  скутер, новыми  баллонами  со свежей  закачкой  гелиевой  смеси. Я  заменил  маски  и  ласты, и  сами гидрокостюмы. Дэниел  сказал  взять  и  акваланг  самой  сестренки  Джейн.

  Джейн, тоже  с  нами  пойдет  в  следующее  погружение. Она, все-таки, должна  там  побывать. Он  так  считает. И  я, думаю, он  возможно, прав. Это был  самолет  и  ее  отца. И  она  должна  быть  там. К  тому  же, она  его  и нашла.

  Мы, тоже, приняли  душ, по-быстрому  и  по  очереди  с  Дэни. И  отобедали  в  главной  нашей  кают-компании. Обставленной  кожаными  креслами  и диваном  в  главной  каюте  Арабеллы. Вместе  с  нашей  красавицей  Джейн.

  Свежий  ветер  дул  с  Востока  на  Запад. Из-за  скалистых  хребтов  островов. И  можно, было  при  случае  ставить  паруса.

  Я  разделся  до  плавок. И  обдуваемый  этим  ветром  в  одних  опять  только плавках  и  сланцах, наслаждался  блаженной  прохладой.

  Джейн  занялась  со  мной  снаряжением  аквалангов. И  закачкой  гелиевой  с кислородом  смеси  в  баллоны.

  Дэниел, снова  занялся  мотором. Он, снял  его  с  моей  уже  помощью. Он зараза, снова  барахлил. И  ему  это  не  нравилось. Но, Дэниел  был  спокоен  и не  нервничал  больше. Он  не  был  таким  как  раньше. Он  успокоился  и  был даже  доволен. Он  нашел  следы  катастрофы  самолета  своего  отца. Он спокойно  разговаривал  с  Джейн. И  был  опять  выдержан  и  оптимистично настроен  на  работу. Сложилось  впечатление, что  у  Дэниела, даже, прекратились  какие-либо  страхи  за  свою  жизнь  и жизнь  сестры. Он  был  у своей  цели. Он  стал  более  решительным, чем  был  до  этого. Дэниел  стал каким-то, теперь  отрешенным  от  всего. Он  стал, каким-то, теперь  отчаянным. И  порой  безрассудным  в  своих  действиях. И  это  теперь  был его  другой  краеугольный  камень. Этот  вот  камень  и  стал, вскоре  причиной  трагической  Дэниела  в  скором  времени  гибели.

  Джейн, теперь  больше  волновалась, чем  он. То, что  он  увидел, внесло некоторую  надежду  в  сердце  двадцатисемилетнего  американского  парня, что  он  выяснит, в  конце  концов, в  чем  была  причина  гибели  Боинга-747.

  Дэни  верил  теперь, что  найдет  подтверждение  в  данном  преступлении определенной  роли  и  его  дяди  Джонни  Маквэла. Это  он  и  проболтался  как  то  по  пьянке  Дэниелу  о  темных  делах  мистера  Джексона. О  золоте  на  борту  лайнера. И  загадочных  его  причинах  гибели. Видимо, совесть  его мучила. Или, просто  по  пьяной  дури  язык  развязался. Дэниел  стал  угрожать  Джексону  в  расследовании  этого  дела. И  скоро  будут  все  факты  против мистера Джексона, с  которым, он, теперь, чуть  ли  ни  лично  враждовал. Пообещав  докопаться  до  причин  убийства  его  отца.

  Дэниел  рассказывал  как  его  первый  раз, даже  избили  у  дома  того Джексона. Когда, он  пообещал  выяснить  причины  гибели  своего  и  Джейн отца. Он  попал,  даже  в  больницу  с  травмами. Были  свидетели  конфликта, правда, теперь  все  покойные. Инцидент  был, даже  в  местном  и государственном  СМИ  США. Но, нужны  были  и  доказательства  вины мистера  Джексона  в  гибели  лайнера. Это  требовалось  и  его  подельникам  в его  темном  бизнесе. Они  хотели, тоже  знать, где  их  золото. Тогда  там, в Калифорнии  все  говорили  об  этом. Даже, ФБР  и  в  полиции  знали, кто такой  мистер  Джексон. Но, доказать  его  причастность  к  исчезновению  с золотом  и  людьми  пассажирского  гражданского  самолета  было невозможным. По  причине  пропажи  и  того  и  другого.  Нужны  были  факты и  улики. И  вот, первый  факт, правда, еще  непроверенный, тогда  появился  в руках  его  сестренки. И  моей  теперешней  любовницы  Джейн.

  Джексон  боялся  за  это  золото. И  за  свою  шкуру. Несмотря  на  связи, он рисковал  сам  перед  своими  подельниками. Хапнув  их  накопленный  на крови  и  продаже  оружия  общак. Он  стремился  скрыть  все  следы  своего преступления  под  видом  неизвестности. Мол, нет  самолета  и  нет  золота. И, он  тоже, не причем. Просто, несчастный  случай  и  все. Если, кто-либо  узнает о  его  причастности  к  гибели  самолета  и  пропаже  золота. То, ему  голову будет  не  снести. И  он  это  прекрасно  знал. И  делал  все  возможное, чтобы  хапнуть  и  золото. И  спастись  от  гнева  своих  подельников  по  кровавому бизнесу.

  И  от  Дэниела  и  Джейн  требовалось  найти  черные  аварийные  ящики BOEING 747.

  Это  карта  этого  островного  скалистого  и  мрачного  архипелага  с  курсом борта  556. И  то, что  над  этими  островами  прервалась  связь  Боинга  в  грозу. И  вот, теперь, когда  Джейн  нашла  первые  останки  лайнера, появилась  надежда  узнать  правду  о  гибели  отца  и  самолета. И  Дэниел  был, теперь  в особом, трудовом  поисковом  настрое, пережив  свой  недавний  с  ним  стресс.

  Он  взял  себя  в  руки, хотя  и  было  видно, ему  было  все  еще  неприятно  за свои  сцены  той  истерии, которая  не  закончилась  для  него  смертью. Но, он знал, что  все  сгладиться, особенно  если  ему  удастся  найти  и  золото, и  черные  ящики  борта  556. Тогда, он  придавит  этого  убийцу  его  отца  Джексона. Который, долгое  время  общался  с  отцом  Дэни  и  Джейн. Он  был их  другом  семьи  еще  с  Южной  Америки. С  Панамы. Они, тогда, неплохо ладили. И  отец  работал  на  мистера  Джексона  какое-то  время. Занимался воздушными  перевозками, лично  для  него. Потом  отец  перешел  в гражданскую  авиацию. И  отошел  от  дел  Джексона. Но, обстоятельства  так сложились, что  судьба  их, снова  свела  в  авиакомпании  «ТRANS AERIAL». Где  и  работала, какое-то  время  и  сама  Джейн.

   Этот  смертельный  перелет был  санкционирован  компанией  и  Джексоном. И отец оказался, возможно, не  случайно  командиром  этого  рейса  до Индокитая. Хотя, мог  и  не  знать  предназначение  груза  в  самолете. И самолет  мог  погибнуть, тоже  не  совсем  случайно. Его  гибель, могла  быть тоже, организованной. Судя  по  характеру  катастрофы  BOEING 747, пытался  сесть. Совершить  аварийную  посадку. И  его  такой  сказочный  и  загадочный  большой  полукруг  радиусом  до  этих  островов, возможно  не  результат  возникшей  на  его  пути  грозы.

  Как  рассказывал  Дэниел, ставка  была  сделана  на  его  с  Джейн  отца. На  его  способность  пилота  бороться  до  конца  за  живучесть  самолета  и  людей. И  Джексон  должен  был  знать, где  искать  самолет. И  кое-кто, из авиакомпании  «ТRANS AERIAL». И  маршрут  был, как  раз  указан  на единственной  той  карте, что  выкрала  в  компании  Джейн. И  из-за, которой, погибло  уже  достаточно  людей. И  вот, теперь, Джексон  преследовал  их  по  океану  из-за  своего  золота. Неясно, почему  он  так  решил. Но, он  неотступно  следовал  за  ними  до  места  катастрофы.

  Без  сомнения  на  яхте  был  маячок. И  шли  по  следу  профи  убийцы  и подводники, нанятые  для  этого  дела. И  ждали  нас  там  у  того  дальнего острова, что  был  через  глубокий  пролив  с  нашими  островами.

   Они  видели  нас. Видели  постоянно  и  следили  за  нами, за  нашей  яхтой.

  Джейн  поддерживала  всем  сердцем  родной  сестры  родного  брата  Дэниела. И  тоже, хотела  того  же. Но, она  была  все  же  женщиной. И  боялась  сердцем  за  родного  брата. Она  ему  и  помогала, как  могла  и оберегала  тоже. Ей  было  вдвойне  тяжело, от  любви  ко  мне  и  к  своему брату. И, будучи  моей  любовницей, тешила  надежду  собственной  защиты  в моем  лице  и  защиту  своему  брату  в лице  более  взрослого  подобранного  в открытом  океане  мужчины.

  Джейн  был  женщиной, и  ничего  другого  от  нее  не  стоило  ожидать. Это свойственно  всем  женщинам. Безумно  влюбленным  и  наделенным  чувством материнской  жертвенности. И  этот  их  морской  круиз  на  яхте  по  Тихому океану  был  в  основном  круизом  самого  Дэниела. А, Джейн  была  его  лишь, помощницей  солидарной  в  любой  поддержки  родному  брату. Еще  она  была  отличной  пловчихой. И  умелой  и  искусной  дайвингисткой  ныряльщицей. И  она, неоднократно, это  уже  доказала, даже  мне  не  знавшему  ее  способностей.

  Дэниел, после  глубокого  ныряния  и  созерцания  множества  обломков  на песчаном  донном  плато, вернув  себе, вновь  командование  яхтой  и  всей операцией  обследования. Решил  предпринять  после  непродолжительной подготовки  вторую  попытку  обследования  места  крушения  самолета. Я  как, всегда  был  в  подчинении  молодого  этого  парня  как  гость, спасенный  им.  И  уже, как  и  не  гость, раз  скурвился  с  его  сестренкой  Джейн. И  ради  нее был  готов  и  в  огонь  и  в  воду. Как  и  сама  сестренка  Дэниела  Джейн, которая  была  без  ума  от  русского  моряка  с  утонувшего  судна «KATНАRINЕ  DUPONТ». Да, я, вообще  уже  запутался  во  всей  этой  истории  о  себе любимом.

   Пусть  все  дальше  идет, так  как  идет  своим  морским  течением.

  Дэниел, посматривал  в  бинокль  за  горизонтом  и  соседним  островами, был в  полной  норме. И  решил  кроме  этого  перегнать  Арабеллу  ближе  к  месту крушения  борта  556. Именно, туда  за  большой  остров. И  там  бросить  якорь.

   Яхта  была  подготовлена  и  переоснащена  вся  в  новой  оснастке. И  с новыми  из  новой  парусины  белыми  парусами. И  на  полном  крейсерском ходу. Заправлена  топливом  в  двигательном  отсеке. И  постоянно подзаряжалась  на  аккумуляторах  и  генератором  на  батареях. Так, что  в любой  момент, могла  сорваться  с  места, и  на  полном  ходу  уйти  из  этого скального  архипелага  в  открытый  океан.

  Дэниел  проверил  вместе  со  мной  ее  все  приборы  электронику. Ручное управление  и  автопилот. Джейн, тоже  не  осталась  в  стороне. И, тоже  нам помогала, как  могла. Особенно  при  перегоне  к  месту  крушения. Она  стояла, щелкая  переключателями, включала  по  очереди  правый  и  левый  двигатель, запуская  пятилопастные  винты  на  длинных  валах, по  очереди. И   маневрируя  ими, стоя  исключительно  у  штурвала. И  ловко  перекладывала руль  в  ручную  из  правого  положения  в  левое, маневрируя  по команде  моей  теперь, стоящего  на  носу, и  следящего  за  фарватером. Пока  Дэниел  пялился, снова, в  свой  военный  бинокль  на  соседние  с  этими  островами острова.

   Я  то  и  дело, развернув  задом  наперед, легкую  на  выгоревшей, под солнечными  лучами  русыми  волосами  своей  голове  бейсболку, оглядывался назад  и  любовался  моей  крошкой  Джейн. Моей  пираткой  Энн  Бони, стоящей  за  штурвалом  нашего  круизного  судна  любви.

  Снова, одетую  в  джинсовые  шорты  вместо  шелкового  своего  короткого шелкового  телесного  цвета  халатика  и желтую  с  картинкой  ту  пляжную футболку. Она  не  снимала, сейчас  своих  темных  зеркальных  очков, на своем  миленьком  девичьем  личике, и  маленьком  латиноамериканки  носике, рулила  по  моей  команде  то  вправо, то  влево, под  широким  навесом от  солнца, пока  Дэниел, снова  ремонтировал  лодочный  мотор.

  Здесь  было  кругом  глубоко, и  дно  было  метрах  в  семидесяти  под  нами. Практически  везде. И  кораллы  были  глубоко  внизу  под  яхты  днищем, и килем. И  вопрос  о  столкновении  с  подводным  препятствием, даже  не  стоял. Это  не  тот  мелководный  заросший  рифами  океанский  атолл, где  мы пережидали  шторм. Мы  с  большим  трудом, тогда  выбрались  при мелководье  отлива  из  его  коралловой  лагуны, надежно  защитившей  нас всех  от  черной  яхты. И  тихоокеанского  шторма.

  Дэниел  решил, прямо  с  яхты  уходить  в  погружение, чтобы  не  мучиться  со  скутером. Постоянно, следя  за  его  работоспособностью. Хотя, он, таким образом, подставлялся  под  удар  тех, кто  преследовал  нас. Я  его предупредил  на  счет  этого. Я  ему  сказал, что  если  на  Арабелле  есть маячок, то  ее  можно, запросто, отследить. И  ее  любое  передвижение. И  привлечь  к  своим  действиям  еще  больше  не  желаемого  внимания.

Так  оно  и  вышло, вскоре. И  послужило  сигналом  к  нападению.

                                             ***

   Джейн  жутко, теперь  боялась  за  Дэниела. Она  видела, какой  он, теперь. После  того, как  он  пришел  в  себя, после  дикого  психического  срыва. И  перенес  нешуточный  стресс. Он  стал  совершенно  другим. Дэни  перестал совершенно  всего  бояться. И, наверное, даже  смерти.

  Джейн  за  него, теперь  боялась  еще сильнее, чем  раньше. Впрочем, она  и так  за  него  боялась, как  за  своего  родного  брата. Она, теперь  и  за  меня боялась. Женщина  есть  женщина. Я  как  русский  моряк, так  вот, по-русски  и понимал. Она, хоть  и  была  американка, но  все, же  женщина. И  к  тому же, она  стала  обрастать  моими  русского  моряка  привычками. За  время  нашего  с  ней  общения, в  основном  близкого, еще  и  русским  менталитетом.

  Я  видел, как  у  Джейн  появлялись  мои  привычки  и  замашки, что  порой ранее  удивляло  Дэниела. Потом,  Дэни  уже  к  этому  привык, как  и  ко  мне самому. Я  всего  вам  не  рассказываю  из  нашего  того  долгого  морского путешествия, как  и  многое  из  нашего  общения. Думаю, это  лишнее. Я, только, пересказываю  те  события, которые  необходимо  было  пересказать, как  и  любовь  моей  ненаглядной  Джейн  ко  мне. И  наши  близкие  во  время нашего  путешествия  отношения. Которых  у  меня  не  было  ранее. И  не будет  уже  никогда. Потому, что  я  любил  ее. Любил  безумной  и откровенной  любовью  как  ненормальный  и  чумовой. Равно, как  и  она  меня. Это  была  неотъемлемая  часть  всего  моего  рассказа, которую  нельзя было  не  рассказать.

  Так  вот, Джейн  боялась  за брата  Дэниела. И  полностью  доверяла  его жизнь  и  судьбу  мне  теперь. Русскому  моряку. Она  хотела, чтобы  я  не отходил  от  Дэни  ни  на  шаг. Особенно  под  водой.

  Но, избежать  того, что  должно  было, вскоре  произойти, было  не  возможно.  

  И  как  бы  я  не  хотел  оградить  Дэниела, моего  лучшего  друга  от надвигающейся  на  него  неминуемой  смерти. Я  бы ничего  не  смог  сделать.

  Равно  как  и  они  по  отношению  ко  мне. Это  была  судьба  или  ее  роковое трагическое  проявление. Как  угодно, но, я  не  смог, бы, при  всем  моем желании, уберечь  Дэниела  от  того, что  с  ним  должно  было  вскоре случиться.

 

                                   Борт  556

 

  На  часах  было  четырнадцать  двадцать  в  главной  каюте  Арабеллы. Восьмые  сутки  в  океане. Восьмые  сутки  за  линией  экватора. Вторые  сутки  в  районе  крушения  борта  556. Среди  отвесных  черных  скал  двух  самых больших  в  архипелаге  скальных  островов. На  якоре  на  пятьсотметровой цепи. Практически  посреди  коралловой  огромной  лагуны. И  достаточно глубокого  двух  ярусного  кораллового  плато  под  нами.

   Где-то  там, в  сторону  Тихого  океана, лежат  обломки  пассажирского самолета. Там, на  краю  океанической  многокилометровой  бездны  под постоянным  сильным  течением  со  стороны  островов.

  Там  на  глубине  превышающей  сто  метров, лежат  останки  тех, кто  погиб здесь, найдя  вечный  покой  в  здешних  водах. Покой  четырехсот  пассажиров

и  членов  экипажа. Их  вещи  вперемешку  с  обломками  самолета  BOEING 747, рассыпаны  по  всему  нижнему  плато  до  самого  края  обрыва. И  там, где-то  среди  них  должно  лежать  десять  тонн  золота. И  бортовые  черные ящики  самолета. Там, где-то  в  зарослях  кораллов  горгонарий  и  водорослей.

  Там, где  нет  ничего  практически  живого. Лишь, иногда  заплывают  с  океана  скаты  рогачи-манты  и  акулы.

   Солнце  палит, по-прежнему  нещадно, но  появившийся  сильный  ветер, все, же  помогает  легче  переносить  палящую  его  жару. Он, помогает  Арабелле выйти  на  заданную  точку, намеченную  Дэниелом  над  местом  крушения самолета. Дэниел  бросил якорь  в  этом  месте. И  закрепил  на  одном  месте нашу  Арабеллу. Как  раз, над  самым  тем  местом, где  мы  наметили  свое  к нему  второе  погружение. Подготовив  акваланги. И  все  дополнительное оборудование. Баллоны  с  гелиевой  смесью  для  глубокого погружения. Мы, втроем  уже  спустив  лестницу  с  кормы  яхты, и  свесив веревочный  фал, проводной  кабель  от  подводной  исследовательской  аппаратуры  на  лебедке, снова  для  собственной  подстраховки  уже  до  самого  дна  на  все  сто  пятьдесят  метров. Над  местом  падения  самолета. Я  с  Дэниелом  и  Джейн, спустили  еще  тросы. Туда  же, с  бортовой  лебедки. На  конце  мы  закрепили  объемистую  мелким  сечением  сеть. Этакий  кошель, вытащенный  Дэниелом  из  трюма  и  прикрепленный  грузилами  по краям  для  утяжеления. Убрав  резиновый  надувной  скутер  с  правого  борта. И  переместив  его  вручную  без  мотора  на  нос  нашего  круизного быстроходного  судна.

  Лодка  уже  была  не  нужна. Дэниел  решил  делать  погружения, прямо  с яхты, страхуясь  по  возможности  спущенным длинным  до  самого  дна второго  плато  тонким, но  прочным  проводным  веревочным  фалом  кабелем, как  и  раньше  от  глубоководного  эхолота  сонара  и  самой  камеры видеонаблюдения.

  Расчет  был  верен  и  продуман. Учитывая  там  внизу  сильное  течение  это все  было  крайне  необходимо, как  для  поиска  и  подъема  черных  ящиков, так  и  личного  спасения  в  случае, какого-либо  под  водой  несчастного случая  или  происшествия. Надо  было  найти  при  случае  и  золото. Как доказательство  преступной  контрабанды  на  борту  погибшего  самолета.

  Дэниел  на  это, тоже  рассчитывал. Ему  нужно  было  найти  хотя  бы  слиток, чтобы  явиться  в  полицейский  участок  у  себя  дома, там, в  Калифорнии. Или, лучше  прямиком  в  ФБР, вместе  с  черными  ящиками. Вполне  возможно, что на  борту  самолета, могло  быть  еще  и  оружие. Что  могло, послужить  еще одним  весомым  доказательством  против  мистера  Джексона.

  Снова, заряжены  баллоны  с  большим  объемом  кислородно-гелиевой  смеси. Проверены  по  новой  шланги  с  мундштуками  и  воздушные  фильтры, гидрокостюмы.

  Особенно  мой, с  синими  вставками. Я  недавно  зацепил  рукой  морского ежа. И  надо  было  проверить  герметичность  прорезиненной  ткани  костюма.

  Заменили  маски  и  ласты. Сменили  свинцовые  поясные  противовесы.

  Дэни  собирался  надеть  свой  тот  черный  акваланг  с  желтыми  вставками на  руках  и  ногах. Хотя, у  него  было  еще  два  гидрокостюма. Он  сказал, что этот  лучше  переносит  глубинное  давление. Его  прорезинка  толще  и  тверже. Мне  посоветовал  взять  один  из  своих, что  я  и  сделал. Так  на всякий  случай, чтобы  не  заморачиваться  с  проверкой  на  герметичность  с  использованным  аквалангом.

  Ему  надоело  смотреть, как   я  кропотливо  искал  дырки  на  боку  и  рукаве  гидрокостюма.

  Дэниел  сбросил, прямо  на  палубу  с  себя  всю  до  черных  своих  плавок одежду  вместе  с  темными  солнечными  очками. И  взял  лежащий приготовленный  для  себя  гидрокостюм.

  Я, следом  за  Дэниелом  снял  с  себя  бейсболку  и  свои  брюки. И  цветную  рубашку  из  его  подаренного  мне  гардероба. Сверкая  в  одних  плавках тельного  цвета  своим  атлетическим  загорелым  до  черноты  телом  перед моей  красавицей  Джейн. Совращая  ее  в  очередной  раз  русского  моряка  своим  сексуальным  мужским  мускулистым  телом. Я, кинув  свою  одежду  рядом  с  одеждой  Дэни. Взял  один  из  таких  же  черных  прорезиненных гидрокостюмов, какой  был  у  Дэни, обсмотрев  его  весь. И, прейдя  к  выводу, что  годиться  вполне, и  решил  его  взять, заменив  свой. По  сути, он  меня  и спас, потом  своим  темным  цветом  на  глубине  плато.

  Мы  с  кормы  яхты  на  веревочном  кабеле  подводной  аппаратуры  спустили на  глубину  ста  пятидесяти  метров  на  дно  второго  плато  запасные  литров  на  восемнадцать, закачанные  гелиево-кислородной  смесью  до  отказа  баллоны  акваланга. В следующем  погружении  мы  решили  с  Джейн  и  Дэниелом  их  спустить  на дно  под  грузом  у  провала. Для  подстраховки, учитывая  сильный  перерасход  смеси  на  глубине, когда  опять  пойдем  с  Дэни  вдвоем  в погружение  на  поиски  черных  самописцев  ящиков  Боинга.

— Поправь, вот  здесь — сказал  Дэниел  Джейн, застегивая  на  груди  замок гидрокостюма. Поворачиваясь  к  ней  спиной — Опять, там, что-то  мешает.

  И  Джейн, чмокнув  в  щеку  брата, загорелыми  своими  ручками, там поправила  завернувшийся  воротник. У  шеи  гидрокостюма  под  шлангами воздушного  фильтра. Опять, как  и  тогда, на  том  мелководном  атолле. Она, сверкая  на меня, снова  своими  черными, как  ночь глазками  сделала  это.

— А, у  тебя  все  нормально? — спросила  она, мягко  и  нежно  с  придыханием меня, уже, тоже  при  нас  раздевшись. Закатывая, играючи, мне  свои  черные от  восторга  глазки. И, сняв  темные  зеркальные  солнечные  очки  и  мигом, выскочив  из  джинсовых  шорт  и  желтой  той  своей  футболки.

— Может, тоже, что-нибудь  поправить? — она  произнесла  и  хитро  улыбнулась.

Бросив  аккуратно  свою  одежду, прямо  на  палубу  яхты, рядом  с  брошенной нашей  одеждой. Она  хихикнула, все  с  намеками  на  очередные  близкие отношения. Красуясь  передо  мной, мне  в  ответ, своей, почти  полной загорелой  до  угольной  черноты  наготой. В  своем  желтом  узком  купальнике, обтягивающим, плотно  ее  узкую  спину  тонкими  лямками. И  треугольными  лепестками  лифчика  ее  девичью  с  торчащими  в  мою сторону  черными  сосками  грудь. И  в  узкими  до  нельзя  натянутыми  на бедра  плавками. Подтягивающих  меж  девичьих  полных, почти  черных  от загара  ног  промежность  и  волосатый  лобок.

  Она  повиляла  передо  мной  крутыми  красивыми  девичьими  перетянутыми тугими  тесемками  плавок  загорелыми  такими  же, как  и  ее  все  тело, бедрами  ног. Снова, выгнувшись  в  спине  и  выставив  играючи  в  мою сторону  свой  пупком, и  чудесным  овалом  над  тугим  пояском  тех купальника  плавок  девичий  живот.

  Я  понял  ее  в  самом  прямом  смысле  слова, и  посмотрел  вновь  синими  с зеленью  своими  мужскими  влюбленными  безумными  глазами  русского моряка. Очаровывая  свою  помешанную  на  любви  ко  мне  молодую  мою любовницу.

— Да, но, не сейчас, милая  моя — сказал  я, ей  смотря  ей  в глаза, застегивая замок  на  груди  акваланга — Попозже, когда  сплаваем.

— Ладно, хватит  хохмить  и  раздаривать  комплименты — произнес, улыбаясь Дэни — Нам  еще  нырнуть  надо, а  там  течение  и  глубина. Все  проверили друг  у  друга?

  Джейн, глянув  скользящим  критическим  взглядом  своих  черных  глаз  на брата, подошла  ко  мне.

 — Повернись — сказала  она, также  нежно  и  мягко — Кругом  милый.

  Я  повернулся  сначала  спиной  к  ней. Она  все  осмотрела  и  потрогала, все, проверяя  на  работопригодность. Потом, повернулся  передом  и  наши  взгляды  встретились.

  Джейн  смотрела  на  меня  влюбленным  взглядом  своих  черных, как  бездна океана  глаз, не  отводя  их. И  намекая  на  очередную  любовь  этой  будущей ночью. Я  смотрел, также  на  нее  и  сходил  с  ума  от  своей  красавицы двадцадевятилетней  молодой  латиноамериканки. От  ее  тех  гипнотических убийственной  красоты  глаз ,и  милого  смуглого  до  черноты  загорелого личика. И  вьющихся  на  головке  кругленькой  с  заколотыми, вновь  под золоченную  булавку  черных  как  смоль  волос. Смотрел  на  маленькие аккуратные  девичьи  ушки. И  золотые  колечками, такие  же, маленькие сережки. Я  уже  опять  хотел  ее, но  надо  было  подчиняться  общему  нашему, теперь  делу. И, снова, приказам  нашего  восстановившего  себя  в правах  капитана  Дэниела.

— Ну, ладно, влюбленные  мои  голубки — произнес  Дэниел — Хватит  друг другом  любоваться. Пора  нырять — он  был  стремительно  настроен  на погружение. И  был  как  никогда, теперь  решителен — Нас  ждет  океан.

                                           ***

  Дэниел  был  доволен. Все  шло  как  надо  теперь. Мы  нашли  самолет, и оставалось  найти  черные  с  него  аварийные  ящики.

— Чур, мое  золото! — произнесла  радостно  моя  красавица  Джейн, осматривая меня  всего  с  ног  до  головы. И  поворачиваясь  как  модель  в  своем  новом для  более  глубокого  погружения  черном  полностью  гидрокостюме, передо мной.

— Если  найдем — произнес  Дэниел.

Я  осмотрел  ее  всю, тоже  с  ног  до  головы. И  кое-где, тоже  поправил  ее подводное  снаряжение  акваланга. Особенно, осмотрел  фильтры  и  шланги. И  поправил  свинцовый  противовес  пояс  на  ее  тонкой  затянутой  талии.

— Вот  и  все, любимая — произнес  я — Теперь, хоть  на  самое  дно  океана.

— Размечтался. Не  глубоковато  ли? А, как  же  давление? — в  шутку, произнесла, улыбаясь  Джейн.

— Знаешь, любимая — я  продолжил, поддерживая  форму  шутки  от  Джейн — В наших  постельных  погружениях  я  нахожусь  под  таким  глубинным давлением, что  кажется, ночи  я  очередной  не  перенесу. И  умру  от декомпрессии. Джейн  прыснула  и  расхохоталась.

— Дурачок, влюбленный! — произнесла, смеясь  в  шутку  и  игриво, сверкая черными  цыганским  гипнотическими  глазками, моя  красавица  Джейн.

— Ну, вот  и  прекрасно  все  в  настроении — произнес, тоже, смеясь, Дэниел, моей  ответной  шутке.

 — Эта  бодрость  духа, это  то, что  нам  сейчас  нужно. Ну, с  Богом! — он произнес, надевая  маску. И  в  рот  вставляя  мундштук  шланга. Спускаясь  за борт  яхты.

  Дэниел, осторожно  ступал  в  надетых  ластах, по  спущенной  с  кормы Арабеллы  лестницы. По  тому  месту, где  я  и  попал  на  эту  яхту. В  темную синюю  воду  островного  обширного  плато. Там, глубина  была  с  добрую сотню  метров. И  мы  стояли  у  самого  края  обрыва  ко  второму  ярусу, куда упал  ее  на  длинной  цепи  якорь. Как  раз  там, где  я  провожал  Джейн  вниз.

И  мы  с  Дэниелом  спускались  к  обломкам  самолета  и  ровному коралловому  дну.

— Дэни! — крикнула  ему, перед  тем  как  Дэниел  спрыгнул  в  воду — Помни  о течении!

  И  Дэниел  упал  в  воду, подымая  большие  брызги  своими  баллонами акваланга.

  Потом  за  ним  последовала  и  моя  красавица  Джейн. Я  поддержал  ее  на спуске. И  она, тоже  плюхнулась  красиво  своим  кругленьким  и  обтянутым новым  гидрокостюмом  девичьим  задом, обрызгав  меня  забортной  водой.

   Я  был  следующим. И  мы  покинули  втроем  нашу  круизную  красивую, как моя  Джейн  белоснежную  бортами  и  мачтой  со  спущенными  вниз  всеми  парусиновыми  белыми  парусами  яхту.

  Я  ушел  под  воду, быстро  пуская  пузыри  отработанного  первого  своего вздоха, видя  мою  красавицу  Джейн, идущую  следом  за  Дэни, след  в  след, чуть  не  касаясь  его  работающих  в  воде  ласт. Я  пристроился  в  аккурат  за ее  красивой  женской  широкой  попкой.

— «Моя  русалка  Джейн! Моя  морская  нимфа!» — опять  я  ушел  в  сексуальные свои  мужские  несдержанные  в  желаниях  мечты. Я  смотрел  на  нее  идущую впереди. Она, иногда  оглядывалась  на  меня. И, снова, смотрела  вперед  на своего  брата  Дэниела. И  плыла  за  ним  вниз.

  Давление  глубины  давало  о  себе  знать  с  каждым  метром. И  мы  достигли дна  верхнего  яруса  как  раз  на  самом  краю  обрыва, ко  второму  дну, идущему  к  раю  самого  океана. Как  раз  возле  спущенной  с  яхты  цепи брошенного  якоря. Цепь  которого  уходила  вниз  в  глубину  второго  яруса плато. Здесь  же  спускалась  и  нейлоновая  с  борта  яхты  на  лебедке  веревка со  спущенной, где-то  там, на  дне  мелкоячеистой  крепкой  сетью.

  Мы  спустились  туда  к  каменистому, похожему  на  узкое  неглубокое ущелье  пролому  под  нами. Заросшему, большими  кораллами  горгонариями, водорослями. И  напичканному  мелкой  океанской  рыбешкой.

   Рядом  с  нами  вниз  спускался  сброшенный  с  нашей  яхты  вниз  до  второго  плато, возле пролома  кабель  трос  нашего  глубоководного  эхолота  и  сонара. Он  уходил в  глубину. И, где-то  был  там  на  дне. Там  в  мутной  внизу  синеве  впереди  лежали  обломки  Боинга -747.

  Мы  все  втроем, пошли  вниз  под  обрыв  верхнего  в  кораллах  яруса. Медленно  перенося  давление  воды. Проходя  адаптацию  глубины, и  достигли  того  пролома, ведущего  вниз  до  песчаного  голого  пустынного дна. Мы  двигались, также  друг  за  другом. След  в  след. Медленно  работая ластами  и  пуская  из  фильтров  пузыри  отработанной  кислородно-гелиевой смеси.

  Я  раньше, как-то  не  обращал  внимания  на  стены  этого  мини  ущелья. Не до  красоты, как-то  было, знаете  ли. Но, сейчас, я, почему-то  обратил  на  это внимание. Может, из-за  местных  коралловых  рыб. Оно  было  сейчас невероятно  красиво.

  Кораллы  переливались  своей  ветвистой  красотой  в  чистой  воде. И сменялись  черными  заросшими  водорослями  скалами.

  Раньше, как-то  тут  было  пусто. И  не  особо  живописно. Не  так  как  сейчас.  

  Этот  пролом, словно  ожил. На  протяжении  нашего  всего  его  прохождения  нас  сопровождали  коралловые  цветные  рыбы.

  Встречались  медузы, как  и  там, в  бухте  между  островами. Почти, такие  же, как  там, только  значительно  крупнее. И  ясно, что  они  были  не оседлыми  и  местными, а  пришельцами  с  открытого  океана.

                                             ***

  Мы  шли  тройкой  у  самого  дна, преодолев  спуск  по  пролому. И  осилив давление  воды. Гидрокостюмы  хорошо  защищали  от  глубины. Но, давление все  равно, сказывалось  здесь, почти  на  двухсот  метровой  глубине.

  Акваланги  Дэниела  были, просто  отличными  и  проверенными. И  мы  уже сюда  все  ныряли, и  знали, каково  тут.

  Мы  шли  над  самым  белым  ровным  омытым  и  обкатанным  океанскою водою  песком  второго  яруса  дном  большого  открытого, и  пустынного плата. Покинув  пролом  и  оставив  висеть  рядом  с  якорной  цепью. Спущенную  из  тонной  ячейки  нейлоновую  сеть  до  дна, рядом  с  ним веревочный  фал  кабель  с  нашего  эхолота  и  сонара. И  видеоаппаратуры, для  подстраховки  к  нашему  возвращению.

  Дэни  как  всегда  первым. За  ним  моя  Джейн  и  я. Пристроившись  к  ней сзади. Чтобы, лучше  созерцать  красивую  в  обтягивающем  гидрокостюме девичью  попку  естественно.

— «Джейн, Джейн!» — думал  все  время  я — «Моя  Джейн!» — я, опять, совершенно  не  думал  о  том, о  чем  надо  было  думать. Я  окончательно помешался  на  любви  к  своей  любимой.

  Дэниел  остановился  и  показывал  нам  с  Джейн  правой  рукою  и  жестами своих  пальцев  впереди  себя. Я  сначала  не  понял  его. Но, потом  увидел впереди  стаю  над  самым  дном, как  и  мы  рифовых  серых  акул. Они приплыли  сюда  с  открытого  океана. И  промышляли  тут  рыбой. Видно было, как  они  ловили  заплывшую  сюда, спасаясь  от  них  довольно  крупную океанскую  макрель. Они  загнали  целую  стаю  сюда  с  открытого  океана, чтобы  здесь  мирно  пообедать.

   Дэниел  показывал  рукой, как  и  куда  дальше  плыть. И  мы  оба  прекрасно понимали  его  жесты  рук.

  Он  нам, показывал, что  надо  обойти  этих  хищниц. И  желательно  дальше стороной. Акулы, сейчас  были  в  охотничьем  азарте. И  не  стоило  находиться  рядом  с  ними. И  мы  решили  обойти  их  по  правой  стороне, тихо  и  спокойно, и  не  дергаясь. Так  и  сделали. Дэниел  повел  меня  и Джейн  в  обход  над  самым, также  дном  плато, по  дуге  обходя  морских пирующих  острозубых  хищниц. А, те  продолжили  свое  пиршество, не замечая  совершенно  нас. Это  их  появление  здесь  настораживало. Здесь  в этом  пустынном  гибельном  месте, месте, где  кроме  песка. И  торчащих черных  скал  из  него  не  было  ничего. Ничего  до  самых  обломков  БOEING 747.

  Мы  обошли  острозубую  стаю  и  двинули  дальше, также  не  особо  спеша, мерно  работая  своими  ластами. И, вскоре  приблизились  к  первым  обломкам  самолета. Отсюда  начиналось  место  трагедии  и  наших  поисков. И  здесь  же, было  сильное  течение. Оно  не  прекращалось  ни  на  минуту. И  постоянно  сносило  в  открытый  океан.

   С  одной  стороны  оно  было  и  на  руку  нам. Нам  не  пришлось  особо напрягаться  и  работать  ногами. Течение  нас  само  несло  над  россыпью мелких  обломков  и  разбросанных  вещей  пассажиров  Боинга. Но, нас  они мало  интересовали  вросшие  в  самое дно  и  в  кораллы, которые  росли  из обнажившегося  скалами  дна  в  этом  месте.

  Вдруг  опять  появились  манты. Целая  стая  мант. Такого  мало  кто, вообще видел  даже  в  океане. Джейн  остановилась, восхищенная  увиденным. И  я взял  ее  нежно  своей  рукой  за  ее  вскинутую  в  удивлении  ручку. Мы невольно  пригнулись  под  ними  проплывающими  не  спеша  над  нашими  в масках  головами. Как  раз  в  том  самом  месте, где  прошлый  раз  нам  с Дэниелом, попались  первые  два  оторванных  пассажирских  кресла  с застегнутыми  на  замки  ремнями  безопасности. И  набитые  под  завязку вещами  несколько  вросших  в  кораллы  чемоданов.

  Я  видел, какие  были  удивленные  и  восторженные  черные  глаза  моей Джейн. Она, замерла  на  месте. И  любовалась  увиденным. А, Дэниел  имел смелость  даже  коснуться  одной  из  них, подняв  в  гидрокостюме  руку. И  проведя  по  брюху  первого  морского  рогатого  гиганта.

  Здесь  в  месте  гибели  лайнера. Они  прошли  стаей, прямо  над  нашими головами  и  останками  тех, кто  здесь  погиб, совершай, словно, рейд поминовения  усопших. И  скрылись  из  виду  в  мутной  синеве глубоководного  островного  плато.

                             Десять тонн золота

 

   Я  сдуру, налетел  на  тот  торчащий  из  красных  кораллов  горгонарий перевернутый  вверх  резиновыми  колесами. Тот  самый  перевернутый велосипед. Совершенно  случайно. Сам  виноват, загляделся  на  задницу, опять своей  любимой  Джейн. И  мечтая, снова  о  новой  с  ней  ночи.

  Я  ударился  об  него  боком, прямо  о  торчащее  заднее  колесо. Осыпав прилипший  к  нему  белый  донный  ил.

  — «Чертов  велик!» — выругался  про  себя  я — «Больно  же!».

  Я, аж, выпустил облако  обильных  выдохнувших  пузырей  отработанной  смеси.

  Джейн  обернулась  в  мою  сторону  в  очередной  раз. И  увидела, как  я сунулся, боком  о  торчащее  из  красных  кораллов  колесо.

  Она  покачала  сочувственно  своей  в  маске  головкой. И  показала  руками, что  все  ли  в  порядке. Я  ей  отсигнализировал, также  руками, что  все нормально, что  переживу, и  поплыли  дальше.

   Дэниел  оторвался  уже  от  нас  на  целых  десять  метров. И  надо  было  его срочно  догонять. Он  плыл, не  переставая  работать  ногами  и  ластами, и  не оборачивался. На  моих  подводных  часах  было  уже  три  часа  дня.

   Мы  углублялись, в  целую  свалку  обломков  лежащих  под  нами. Множество  вещей  и  прочего  уже  хлама  оставшегося  от  самолета. Это  все я  Дэни  видели  в  прошлом  заплыве.

  Теперь, Джейн  и  сам  Дэниел  это  увиденное  переносили  как-то  спокойнее, чем  тогда, когда  мы  все  перессорились  из-за  случившегося. Они, просто, мирно, и  не  дергаясь, спокойно  плыли  впереди  меня.

  Я  догнал  свою  Джейн. И  посмотрел  на  нее, стараясь  заглянуть  ей  в  лицо в  ее  глаза. И  она, посмотрев  на  меня  глазами  черными, как  бездна  океана. Наполненными  грустью. И  протянула  мне  правую  с  маленькими пальчиками  ручку. Я  взял  ее  за  руку  и  мы, усилив  свое  движение, и  глядя друг  на  друга, догнали  быстро  Дэниела.

  Джейн  ухватилась  за  мою  руку, прямо  за  мои  руки  пальцы. Сжав  их  с силой. И  видно  было, как  моя  красотка  переживает, видя  все  это. Но, она смирилась  с  тем, что  предстояло  им  с  Дэниелом  увидеть. И  хорошо, тогда вместе  со  мной  понервничав, взяла  себя, как  и  Дэни  в  руки.

  Первый  раз, доплыв  до  первых  обломков, Джейн  перепугалась  как женщина. А, теперь  она  держалась  и  плыла  дальше. Она, теперь  была  со мной  и  Дэниелом. И  ей  было, теперь  так  страшно  среди  этого  кошмара авиакатастрофы.

  Я  понял, куда  Дэни  нацелился. Он  спешил  к  той  части  лайнера, которую мы, тогда  из-за  недостатка  времени  и  гелиевой  смеси  не нашли. Это  голова воздушной  машины. Передняя  часть  самолета. Она  должна  быть, где-то впереди  нас  в  той  синеве  воды. Где-то  там, на  краю  обрыва.

  Течение  нас  несло  само  к  этому  краю  обрыва. Нас, постоянно, сносило  в сторону. И  подымало  стоймя  вертикально. И  приходилось  выравнивать  свой маршрут, усиленно  гребя  ластами. Оно  было  очень  сильным  и  буквально тащило  нас  в  пропасть. Мало  того, здесь  был  перепад  высоты. И  было  еще глубже, чем  до  этого  места. Уже  было  метров  за  двести. И  давило  на  все тело. И  особенно  голову. Я  ощущал  всем  своим  телом  это  давление. И  особенно  дыханием. Глубина  не  давала  свободно  продохнуть. Все  тяжелее становилось  дышать. И  смесь, уходила  чаще  из  баллонов  и  фильтров  в виде  отработанного  после  глубоких  вздохов  газа.

  Гелиевая  смесь, хоть  и  позволяла  дышать  на  такой  глубине. Но, она уходила  чаще, чем  требовалось  из-за  глубокого  и тяжелого  прерывистого дыхания. Это  все  глубина  и  ее  давление.

  Я  видел, как  и  Джейн  боролась  с  глубиной. Она, тоже  понимала, что  здесь было  гораздо  опаснее, чем  там  выше  на  самом  плато.

  Я  показывал  Джейн, что  долго  на  такой  глубине  находиться  нельзя  из своих  познаний  и  опыта. В  прошлом  русского  военного  моряка  подводника. Может, так  случиться, что  мы  все  втроем  не  сможем вынырнуть  отсюда. Но, Дэниел  упорно  плыл  в  направление  обрыва.

  Мы  проплыли  хвостовую  часть  лайнера  с  хвостовым  обросшим  кораллами  рулевым  оперением  с  цифрами 747. То, что  мы  с  Дэниелом, тогда  видели  и  средний, отсек  второго  класса, покореженный  обломок  части  корпуса  пассажирского  рухнувшего  с  неба  в  воду  лайнера  с надписью  на  борту «ТRANS  AERIAL». Проплыли  сквозь  него. Мимо  разбитых  оконных  иллюминаторов. И  сквозь  уцелевшие  еще  при ударе  переборки  и  обшивку. Осматривая  опять  пассажирские  с застегнутыми  на  замки  ремнями  безопасности  в  отсеке, уцелевшие, хоть  и не  все  на  своих  местах  кресла. Часть  кресел  лежала  на  дне  разбросанной под  нами, как  мы  их  тогда  и  видели.

  Мы  проплыли  насквозь  эту  часть  погибшего  лайнера. И  устремились дальше, спускаясь  все  ниже  и  ближе  к  обрыву. Туда, куда  в  прошлый  раз мы  оба  не  дошли.

  Неожиданно  там  впереди  в  мутной  синеве  выделился  силуэт, похожий именно  на  нос  самолета. Он  лежал  огромной  остроносой  массой. И, по всему  было  видно, что  это  то, что  мы  как  раз  и  искали. Там, почти  на самом  краю  опасного  и  отвесного  обрыва  в  океанскую  трехкилометровую бездну.

  Как  он  туда  не  свалился? Не  понятно, что  его  удержало  от  падения  в трех  километровую  пропасть. И  Дэниел  спешил  туда. Дэни, словно, чувствовал  где  надо  искать. И  он  ускорил  свое  движение, и  мы последовали  за  ним.

                                               ***

  Мы  были  на  месте. Мы  нашли  то, что  искали. Это был носовой отсек самолета. Первая  его  половина, оторванная  при  ударе  о  воду. Огромная громоздкая  часть  БOEING 747. Состоящая  из  пассажирского  отсека  первого класса, и  надстройки  над  ним  пилотной  кабины.

  Рубка  пилотов. То  место, где  был  погибший  отец  Джейн  и  Дэниела, и  его товарищи  пилоты. Там  должен  был  быть  сейф  командира  самолета, и бортовые  черные  ящики. Они  находились  в  специальном  мини  отсеке  в кабине  пилотов  под  замком. И  если, они  не  выпали, а  они  не  выпали, так, как  кабина  наверху  над  пассажирскими  отсеками  первого  класса  лайнера была  относительно  целой. Зато, низ  был  в  сильно  деформированном  и развороченном  состоянии, И  это  возможно, и  затормозило  носовую  часть самолета  на  самом, почти  краю  пропасти. Этот  кусок  пробороздил расплющенным  о  воду  брюхом  донный  ил  и  кораллы, соскальзывая  по черным, торчащим  со  дна  скалам  и  камням. И, буквально, зарылся  этим превращенным  в  месиво  развороченного  металла  днищем  на  краю пропасти. Видимо, на  него  и  пришелся  основной  удар  о  поверхность  воды. 

  Затем  самолет  разломился  и  растерял  свои  части  по  краю  океанской бездны.

  Мы  туда, даже, тогда  не  доплыли  и  уплыли, так  и  ничего  не  предприняв, так  как  не  было  времени  и надо  было  уносить  ноги. Иначе  рисковали умереть  под  водой  от  удушья, и  просто  утонуть.

  Джейн  толкнула  меня  в  бок  своим  сжатым  маленьким  девичьим  кулачком  правой  руки, пока  Дэниел  смотрел, куда-то  вверх. На разгромленные  переборки  и  покореженные  оторванные  деформацией корпуса  отсеки  и  перегородки. На  поваленные  одно  на  другое пассажирские, вперемешку  с  упавшими  чемоданами  и  сумками, кресла. На свисающие  защитные  аварийные  сцепленные  замками  ремни.

  Джейн  указала  мне  вниз  пальчиками  правой  своей  руки  на  дно, туда, где что-то  блестело, но, из-за  глубины  и  воды  издали  по  цвету  было, почти неотличимо  от  самого  дна  среди  искореженного  брюха  лайнера.

  Там, внизу  был  грузовой  отсек  Боинга. И  там  лежала  груда  слитков. Одно на  одном  в  куче, и  по  сторонам  по  отдельности. Прямо  россыпью  по  всей носовой  части  самолета.

  Это  было  золото. То  самое,  золото, о  котором  была  речь. И  это  были  не слухи. Те  самые, десять тонн  чистого  золота  мистера  Джексона. Я  видел  это  золото  своими  глазами  через  маску. И  не  верил  своим  глазам. Целое многомиллионное  состояние  лежало  под  нами  на  самом  дне  среди искореженных  обломков  самолета. Среди  расколотых  деревянных  ящиков, крышки, которых  лежали  отброшенными  в  стороне  от  удара  днища самолета  о  песчаное  дно  плато.

  Я  вдруг, вспомнил  о  той  черной  яхте, что  преследовала  нас  и  тех  морских  гангстерах. Мне  стало, даже  не  по  себе. Я  понял  всю  опасность, связанную  с  этим  пресловутым  найденным  нами  золотом. Я  стал оглядываться, дико  со  страхом  по  сторонам, опасаясь  под  водой  возможного  контакта  с  преследователями. Потому, что  у  них, тоже  были вполне  естественно  акваланги. И  они, могли  быть, где-нибудь  поблизости. И  даже  следить  за  нами. Могли  и  напасть  в  любой  момент, когда  им  будет нужно  и  выгодно.

  Я  покрутил  головой  по  сторонам, всматриваясь  в  синеву  воды каменистого  в  кораллах  обширного  плато. Тоже, самое, сделала  и  Джейн.  

  Она  поняла  меня  с  полуслова. Поняла, глядя  на  мое  движение  головы и поведение.

  Золото  обнаружила  моя  красавица  Джейн. Если  бы  не  Джейн, я  бы  этого не  заметил. И  тем  более, Дэниел. Тот, вообще  был  занят  мыслью  о  черных ящиках. И, о том, что  он  увидит  в  кабине  пилотов, где  должен  был  быть его  мертвый  отец.

  Джейн  оставив  меня  первой, опустилась  вниз  ко  дну  грузового  отсека. Она  подняла  один  из  слитков  и  показала  мне. Это  действительно  было золото. Целый  слиток.

  Джейн  провела  рукой, по  остальным  лежащим  большой  кучей  слиткам, сметая  девичьими  пальчиками  песок  с  них. И  я  увидел  блеск  желтого драгоценного  металла.

  Я  резко  помахал  ей  руками, показывая, чтобы  она  не  делала  этого, и  им не  светила, вдруг  за  нами  наблюдают, где-нибудь  среди  черных  камней  в зарослях  водорослей  и красных  горгонаревых  кораллов. Она  поняла, что  я ей  хочу  сказать, когда  показывал  руками  о  возможном  присутствии  еще кого-то  рядом. Она  отплыла  от  золота  в  сторону. И,  снова, поднялась  ко мне  и  Дэниелу.

  Я  дернул  за  руку  Дэниела, но  тот  отмахнулся  от  меня, и  поплыл  вверх  к рубке  самолета. Я  не  знал, что  теперь, делать, плыть  туда, или  сюда. И  показал  Джейн  быть  внизу  у  золота, а  сам  пошел  за Дэни. Вдруг  ему сейчас  понадобиться  моя  помощь.

  Но, моя  красавица  Джейн, не  захотела  спускаться. И  оставив  груду драгоценного  металла, стала  подыматься, следом  за  нами  наверх  к  пилотной  кабине.

  Дэниел  уже  был  там. Он  светил  фонариком  и  плыл  по  рабочему  верхнему  отсеку  пилотов  и  стюардов, углубляясь  внутрь  его, где  было довольно  темно  в  направлении  самой  кабины  пилотов. Я  последовал  за ним.

  Мы  плыли  осторожно, и  медленно, мимо  самолетных  стоящих  целыми кресел. В  которых  сидели  пристегнутыми  скелеты  людей. Это  единственное место, где  сохранились  люди. Или, точнее  то, что  от  них  осталось. Просто, голые  скелеты  стюардесс  и  стюардов, пристегнутые  ремнями  безопасности, как  и  все  пассажиры. От  которых  не  осталось,  там  внизу  в  останках  самолета  совершенно  ничего. Как  будто  их  и  не  было  совсем. А, может, так  оно  и  было. Может, этот  рейс, был  спецрейсом. Но, тогда, чьи  были  те набитые  вещами  до  отказа  чемоданы  и  все  вещи, разбросанные  среди обломков  самолета? А, чей  был, тогда  тот  чертов  велосипед? В  который  я въехал  с  разгона  боком.

  Нет, пассажиры  все  же  были, и  это  была  братская  их  общая  с  пилотами  и  стюардами  могила. Этакий, теперь  общий  могильник.

  Скелеты  сидели  в  креслах  недвижимо, словно, спали  вечным, теперь мертвым  сном. Запыленные  песком, они  смотрели, куда-то  все  вперед своими  пустыми  глазницами  на черепах  вместо  глаз. Некоторые  из  них сидели  неровно  и  сползли  вниз, но  ремни  безопасности  не  дали  им у пасть с  кресел. И  они, склонив  головы  набок, также  смотрели, куда-то  вперед, в сторону  пилотной  кабины. Так  вот  приняв  свою  смерть  при  крушении небесного  их  пассажирского  большого  лайнера.

  Дэниел  доплыл  до  рубки  и  взялся  рукой  за  рукоятку  двери. Он  подергал ее. Она  была  заперта  изнутри, и  это  стоило  ожидать. Летчики  всегда закрывались  в  момент  полета  изнутри. Но, могло  и  заклинить  при  ударе  о воду  и  каменистое  дно  плато. Ясно  было, дверь  придется  взламывать.

  Дэни  посмотрел  на  меня  и  показал, что  так  ничего  не  выйдет, и  надо было  с  собой  взять, что-нибудь, чтобы  взломать  эту  дверь.

  А, я  ему  показал, что  Джейн  нашла  золото  Джексона. Он, правда, сначала не  понял  о  чем  речь. Все  было  на  одних  жестах  руками. И  мы  посмотрели на  время. Время  оставалось  на  возвращение  назад.

  Черные, как  и  у  моей  Джейн  глаза Дэниела  вспыхнули. Он  понял  и, тоже повертел  головой  по  сторонам. Потом  соглашаясь  со  мной, что  пора уходить, снова  и  ни  с  чем, только  прихватить  с  многомиллионной  кучки слиток  два  золота.

  К  нам  подплыла  Джейн. Она  взяла  меня  за  руку, и  в  ее  черных  глазах был  снова  ужас. Она  видела  мертвецов, и  ей  было  страшно. Джейн задергала  меня  за  руку, показывая  на  то, чтобы  мы  покинули  это  место.

— «Моя  девочка! Моя  Джейн!» — жалел  я  ее — « Эти  покойники, это  не  для  ее женских  красивых, как ночной  океан  глаз!».

  Дэни  и  сам  это  понял. И  показал, что  надо  уходить. Времени  оставалось только  на  подъем. Только, только, чтобы  вернуться. Было  уже, почти  четыре   вечера. И  смесь  уже, почти  вся  была  израсходована.

                                                 ***

  На  обратном  пути  мы  подобрали  слиток  золота. Джейн  об  этом позаботилась  и  прикрепила  его  к  своему  аквалангу. Наконец  мы  достигли конечной  точки  обратного  маршрута, с  трудом  работая  ластами сопротивляясь  течению. Мы  достигли, почти  скального  узкого  пролома  и вертикальной  вверх  стены  ведущей  к  верхнему  плато.

  В  этом  месте  опять  было  как  то  опять  одиноко  и  пусто. Никого  вокруг, только, белое  песчаное  дно  и  синяя  вода, и  давящая  давлением  глубина со своим  сильным  течением, стремящимся  нас  троих  унести  в  океан. Мы быстро  пошли  на  подъем, когда  достигли  точки  своего  спуска.

  Мы, освещая  обратный  путь  фонариками, не  стали  доходить  до  скального пролома, а  сразу  зацепились  за  спущенный  невдалеке  от  него, на  лебедке, прямо  с  борта  нашей  яхты, наш  веревочный  проводной  фал  эхолота  сонара руками и поднялись медленно на поверхность. Правда, веревка  с кабелем  от  глубоководной  аппаратуры, как  и  нейлоновая  на  веревке  сеть, лежали  уже  в  другом  месте, ближе  к  самому  пролому. Это  говорило  о  том, что  яхту  повернуло  ветром  на  одной  якорной  цепи. И  мы  сразу  не поняли, куда  это  все  делось. И  даже, был  напуган  происшествием. Но, все было нормально, и мы все поочередно, друг за другом. Осторожно  задерживая  дыхание  на  выдохе, и меньше  вдыхая  остатки  гелиевой  смеси.

  Мы  пробыли  дольше, чем  раньше. И  надо  было  быть  более  осторожным при  всплытии. Декомпрессия  есть  декомпрессия. Баллоны  ничего  уже  не весили  и  были  совершенно  пусты. Мы  подымались, практически  уже  не  дыша. Лишь  стравливая  остатки  переработанной  смеси  из  легких.

                                              ***

  Мы  поднялись  на  Арабеллу, был  уже  вечер, начало  пятого  и  Солнце   в  тропиках, стояло  на  самом  закате. Казалось, касалось  самого  Тихого  океана. Оно  заметно, снова  покраснело  и  клонилось  к  горизонту.

  Ветер  стоял  сильный, и  хорошо  обдувал  все  мое  голое  загорелое, как  и  у моей  Джейн  до  угольной  уже  черноты  тело, после  снятого  мною прорезиненного  гидрокостюма. Я  уже  просмолился  неплохо  за  время  нашего  продолжительного  морского  путешествия. Под  жарким    тропическим  солнцем. И  не  уступал  в  этом  своей  Джейн  или  Дэниелу. И  был  почти  неотличим  от  них  обоих. Мы  были  одним  целым. И  неотличимы  друг  от  друга.

— «Как  было  здорово  и  хорошо  на  вечернем  прохладном  ветерке!» — думал  я — «Сейчас  бы  отдохнуть, и  желательно  с  моей  Джейн».

   Я  оттащил  все  пустые  практически  баллоны  на  перезаправку  и подключил  их  к  компрессору, спустившись  самостоятельно  в  носовой  отсек яхты, где  все  лежало  наше  водолазное  оборудование. Бросив  там  и свинцовые  пояса  противовесы, и  ласты  с  масками, завершая  подводные работы.

  Я  в  одних, только  плавках  тельного  цвета, босоногий, выскочил  оттуда. И, надев, снова  свои  пляжные  сланцы, подошел  к  Дэниелу. Над  головой  и мачтой  Арабеллы  голосили  на  всю  океанскую  округу  чайки  и  альбатросы.

  Теперь, только  они  здесь  были  нам  морскими  соседями, весь  день галдящими  над  нашими  головами. Именно, здесь  их  было  много. Они кружили  возле  яхты  под  шум  волн  и  ветра. Погода, пока  стояла  хорошая, но  в  скором  времени, вероятно, ожидался  новый  шторм. И  Дэниел, хотел, именно  в  шторм  вырваться  отсюда. И  он  торопился.

— Скоро, снова  поплывем — ответил  он  мне — Надо  взломать  ту  дверь  в кабине  пилотов. Надо  успеть  взломать  и  ящики. И  уплывать  отсюда  быстрее, Володя — сказал  он  мне  тогда. Я  сейчас  это  как, тогда  помню, все слово  в  слово. Дэниел  стоял, снова  с  биноклем  и  смотрел  на  горизонт, и соседние  отделенные  глубоководным  проливом  небольшие  острова.

  Джейн  не  было  в  это  время  на  раскаленной  в  течение  дня  от  Солнца лакированной  и  покрытой  красным  деревом  палубе. Один  был, лишь  Дэни.

Такой  же  голый  и  загорелый, как  и  я. И  тоже, в  одних  своих  черных плавках.

  Джейн, сняв  свой  новый  черный  гидрокостюм  и  забрав  свою  одежду.

  Пошла  вихляя, передо  мной, специально  и  совратительно  опять  своей  в узких  желтых  плавках  купальника  кругленькой  и  обтянутой  девичьей попкой. И  загорелыми  до черноты  бедрами  ног.

  Она  быстро  и  босиком  по  горячей  палубе  проскользнула  в  трюмный  люк, держа  в  руках  свои  домашние  тапочки, нырнула  вниз  внутрь  нашей яхты  в  сторону  жилых  кают. Наверное, принимать  быстренько, как  всегда освежающий  душ  и  переодеваться.

  Мы  же, почти  голышом, и  сверкая  на  солнце  угольным  загаром  своих мужских  тел, босиком  и  в  одних  только  плавках, стояли  рядом  у  борта Арабеллы.

— Дэни — я  обратился  к  нему — Может, завтра  это  сделаем? — спросил  я  его.

— Нет, нельзя — ответил  он  мне — Нельзя  ждать. У  них  кончится  терпение  и, тогда  они  будут  здесь, и  будет  поздно. Я, вообще  не  понимаю, почему  до сих  пор  они  не  напали. Надо  сделать  быстрее  и  отчаливать  на  полном ходу  отсюда  в  океан — он  продолжил — Они  я  думаю, знают  о  том, что мы нашли  самолет  и  узнают  о  золоте. И  тогда, конец! Ты  со  мной, Владимир?

— Джейн  устала, Дэни — продолжил  недовольно  я.

— А, она  и  не  поплывет — ответил  Дэниел — Только  ты, и я.

    — А, Джейн  знает? — спросил  я  его  снова.

— Ей  это  ни  к  чему  знать, сейчас — ответил  он  самонадеянно — Сделаем вдвоем  эту  работу  и  все. И  уматываем  отсюда  на  всех  парусах, Владимир. Пусть  думает, что  мы  никуда  не  поплывем  сегодня.

— Но, это  не  здорово,  Дэниел — уже  серьезнее  я  обратился  к товарищу — Джейн  не  будет  знать, где  мы. А, если  придется  нам, чем-то  помогать. Надо, хотя  бы  ее  поставить  в  известность. Она  набросится  на  меня  из  тебя Дэниел. Она  рассчитывает  на  меня.

— Ах, вот  как! — Дэниел, произнес  мне  и  сделал  удивленный  вид — Она приставила  тебя  постоянно  меня  контролировать! Сестренка  уже  не доверяет  своему  родному  братишке!

   Дэниел, снова  заводился.

— Успокойся,  Дэни — ответил  я  ему, чтобы  не  шибко  шуметь. И  привлечь внимание  моей  Джейн — Хорошо, поплывем  одни. И  сделаем  эту  нашу работу. Я  с  тобой  Дэниел.

  Тут  на  палубу  вышла  сама  Джейн. Она, снова  из  своих  вьющихся  змеями длинных  черных  как  смоль  волос  до  самой  ее  девичьей  задницы, сделала длинный  хвост. Заколов  на  затылке  золоченой  заколкой. Ей  это, тоже  шло. И  она  была  не менее  красива  с  этой  великолепной  вьющейся  красивой гривой  этакой, почти  черной  от  плотного  загара  сексапильной  до  безумия чертовки. Ее  красивые  девичьи  ушки  сверкали  колечками  золотых маленьких  сережек.

— Ну, что  мальчики  мои, наплавались? — произнесла  она — Пора  бы, отдохнуть. Уже  вечер. Я  тоже, порядком  устала  после  этого  погружения.

— Мы, тоже, устали  Джейн — ответил  за  меня  ей  сам  Дэниел — Сейчас, немного, поработаем  на  палубе  и  пойдем  на  отдых.

  Джейн  одетая, снова  в  короткий  домашний  тот  тельного  цвета  шелковый халатик. И  в  домашние  тапочки, надетые  на  аккуратные  маленькие  ступни. И  пальчики  своих  обворожительных, почти  черненьких  от  загара  ножек. Подошла  к  родному  брату  и  поцеловала  его  в  щеку.

— Мы  нашли  его  Дэни — она  произнесла  с  грустью  в  голосе. Потеребив, лаская  девичьей  ручкой, черные  вьющиеся  коротко  стриженные  родного братишки  волосы — Он  там, в  кабине. Так, Дэни?

— Да, сестренка — произнес  Дэниел — Он, там. Но, мы  туда, сама  видишь, не попали. Завтра  сделаем  то, что  не  сделали  сегодня  сестренка.

  Он  обнял  мою  красавицу  Джейн  одной  голой  загоревшей, почти  черной рукой. И  прислонил  к  себе.

  Я  стоял  рядом, чуть  в  стороне. Дэниел  надел  на  глаза  темные  солнечные очки, и  смотрел  н а меня, будто  ожидая, что  я  сдам  его  сестре, как  не послушного  мальчишку.

  Я  смотрел  на  него, тоже, надев  темные  очки, и  накинув  цветную  из гардероба  Дэниела  подаренную  мне  рубашку. Подняв  свою  одежду  с палубы.

  Одежда  была  горячей  от  солнца, после  того  как  мы  раздевшись  ее  здесь оставили  перед  погружением. Дэниел  и  не  торопился  одеваться. И  Джейн прижалась  к  нему  к  его  голому  телу. К  его  груди  как  любящая брата сестренка.

  Джейн  заскучала  по  брату. По  их  теплому  родному  общению. И  я  это понимал.

  Она  прислонила  голову  к  его  плечу  и  молчала. Молчал  и  он, глядя  на меня, из-под  черных  солнечных  очков  своими, как  и  у  нее, черными глазами.

  Я  встал  рядом  с  ними  у  борта. И  взялся  руками  за поручни  бортовых лееров  ограждения. И  уставился  на  красный  солнечный  закат. И  молчал, отвернувшись. Они, тоже, стояли  сейчас  молча. О  чем  каждый  из  них  сейчас  думал, я  не  знаю. Но, я  думал  о  предстоящем  с  Дэниелом нежелательном  сегодня  погружении  в  неведении  его  сестренки  Джейн.

  Все  же, я не  мог  с  ним  с  Дэниелом  согласиться. Это  было  неправильно.  

  То, что  он  затеял. Но, я  пошел  у  него  на  поводу. И  сделал  это  зря. Очень скоро  я  поплачусь  за  это  жизнью  моего  друга  Дэниела.

  Дэниел  больше других  чувствовал  опасность. И  он  торопился. Торопился  убраться  отсюда.

  Но, не  мог  уйти, ни  с  чем, осознавая  всю  опасность  больше  нашего.

  Он  считал  своим  долгом  выполнить  то, что  обещал  сам  себе. Он  грезил местью  за  своего  отца. И  он  не  мог  просто так, уйти  отсюда, после  того, что  нашел  этот  пропавший  самолет.

  Дэниел  был  близок  к  своей, теперь  цели. И  он  не  намерен  был, что-то менять  или  от, чего-то  отказываться. Даже  в  виду  вероятной  опасности.

Он  потерял  страх  и  приобрел  отчаяние. Которое  его  и  вело  к  гибели.

 

                              Смерть Дэниела

 

  Золото  положили  в  трюмный  отсек, где  лежало  наше  водолазное оборудование. Я, взяв  его  у  моей  Джейн, из  рук, повертев  небольшой полуторакилограммовый  блестящий  желтый  слиток. Просто, бросил  там  в какой-то  пустой  стоящий  на  полу  ящик. Дэниел, даже  на  него  не  обратил внимание. Ему  важны  были  бортовые  самописцы  разбившегося  самолета.

— «Чертово  золото» — тогда  помню, подумал  я — «Сколько, из-за  тебя несчастий». Целый  самолет  с  людьми  погиб, из-за  этих  десяти  тонн  золота. И  я  уже  не  сомневался  сам, как  и  моя  Джейн. И  сам  Дэниел  в  том, что катастрофа  была  спровоцирована. Не  было  только  доказательств. Они  были в  тех  черных  ящиках  БOEING 747. Там, куда  мы  снова  с  Дэниелом отправились, подготовив, снова  свое  подводное  оборудование. Взяв, запасные баллоны. Мы  их  подвесили  на  веревочном  проводном  фале  нашей исследовательской  глубоководной  аппаратуры. И  с  кормы, снова  с  грузом опустили  прямо  на  дно. Рядом  с  опущенной  той  с  борта  на  малой  лебедке Дэниелом  нейлоновой  мелкоячеистой  сетью  под  черные  ящики. Опустили осторожно, вниз  нижнего  плато. Там  же, где  до  этого  по этим очень прочным же  веревкам  и  проводам, страхуя  себя  от  течения, подымались.

  Мы  их  опустили  рядом  с  каменным  проломом. И  так  и  оставили  лежать на  дне, где  мы  их  хотели  перенести  ближе  к  самолету. Но, оставили  на  том  месте. И  не потащили  с  собой. И  это  было  правильным  решением. Эти баллоны  спасут  мне  жизнь  в  скором  времени.

    Было  уже  часов  пять  пятнадцать  на  наших  корабельных  часах  Арабеллы.

  Джейн  осталась  готовить  ужин. И  не  выходила  на  палубу  Арабеллы. Запах  доносящийся  вкусными  ароматами  готовящейся  на  камбузе  пищи привлек  кричащих  над  нашей  головой  морских  чаек  и  альбатросов.

  Некоторые  из  них  уже  сидели  на  нейлоновых  тросах  Арабеллы. И  качались, перекрикивая  друг  друга  на  легком, но  сильном  ветерке  с  океана.

  Мы  все  же  подзадержались  на  Арабелле. Часов  до  шести. Пока, я, снвоа  закачал  и  проверив  всю  полную  новую  закачку  кислородно-гелиевой  смеси  в  двадцатичетырехлитровых  баллонах. И  отключил  компрессоры. Потом, закачал  еще, и  вытащил  все  необходимые  акваланги, и  поставил  у  борта  яхты. Двое  баллонов, литров  на  восемнадцать, и  они   были  спущены  Дэни  вниз  под  воду, туда, на  второе  дно  обширного  подводного  плато  у  стены  каменного пролома. Это  для  подстраховки, на  случай  нехватки. Если  получиться  задержатся  дольше  прежнего  и  не  хватит  совсем  на  подъем  к  яхте. Не  так как  до  этого, что  пришлось  практически  не  дышать, хотя  декомпрессия  прошла  более, чем  успешно.

  Пока  Джейн  была  там  внизу, и  суетилась  с кухней, мы  быстро  оделись, поправляя  друг  другу  в  гидрокостюмы. Дэниел  решил  сегодня  сбежать  от  присмотра  своей  сестренки. Он, даже  одел, другой  свой  гидрокостюм. Не  как  обычно  черный, с  желтыми  вставками  на  руках  и  ногах, а  комбинированный  двухцветный  с  синими  светлыми  полосами  по  прорезиненной  ткани  всего  акваланга.

   Было  уже  половина  седьмого. И  начался  солнечный  тропический  закат.

  Я  сам  не  знаю, что  меня  подтолкнуло  на  этот  поступок. Но, я  все  же, пошел  на  это. Пошел  с  ним  на  незапланированное  очередное  рискованное вечернее  глубоководное  погружение. Было  уже, почти  восемь, когда  все было  готово. Но, еще  было  светло  и  жарило  тропическое  солнце.

  Дэниелу  нужен  был  там  помощник. И  пока, Джейн, не  зная  о  нашем заговоре, готовила  на  кухне  в  камбузе, там, возле  главной  каюты  не подозревая  о  том, что  мы  уже  сделали  ноги. И, проверив  все  свое оборудование, уже  нырнули  за  борт  яхты.

  Перед  нырянием, Дэниел  еще  раз  проверил  опущенную  в  натяжении  цепь и  якорь  Арабеллы. И  сбросил  второй, для  надежности, потому  как  Арабеллу  крутило, медленно  вокруг  своей  оси  на  спущенной  длинной  цепи этом  одном  якоре. И  все-таки, могло  сорвать  с  места. И  унести, куда-нибудь, и  он  решил  сбросить  еще  один, чтобы  закрепить  на  одном  месте яхту.

  Мы, тогда, все  же  несколько  опрометчиво  ныряли, оставив, вот  так  на одном  якоре  нашу  круизную  яхту  Арабеллу. Дэниел, тогда  сам  признался, когда, снова  ступили  на  ее  из  красного  дерева  полированную, и  горячую  от  яркого  палящего  солнца  палубу, в  том, что  не  подумал  об  этом. И, теперь, не  допустит  этой  оплошности. Он  сказал, что  если  надо  будет, то  и кормовой  якорь, сбросит  за  борт, для  полной  страховки  судна  на  одном месте.

  Но, сейчас  Джейн  осталась  на  яхте. И, можно  рассчитывать  на  нее. Она умеет  водить  наш  круизный  корабль. И  если  что, то и  поставить  его на место, сможет  на  моторах. Благо  они  в  полной  теперь  исправности.

— Так, что  на  мою  сестренку  Джейн  здесь, можно, тоже  рассчитывать — сказал  на  последок  Дэниел — Она  умеет  многое, здесь  не  хуже  моего.

И  убедившись  в  надежности  стоянки, мы  нырнули  назад  к  обломкам БOEING 747.

  Плавно  погружаясь, мы  вдвоем  уходили  в  глубину  второго  плато, минуя первое, где-то  за  своей  спиной. Мы  держались  своими  руками  за сброшенный  Дэниелом  бортовую  из  нейлона  веревку  от  лежащей, теперь  на  дне  под  нашей  яхтой  мелкоячеистой  нейлоновой, как  и  веревка  сети.

                                              ***

  Мы  очень  быстро  прошли  весь  участок, как  и  раньше  над  самым  дном второго  нижнего  плато. Вниз  от  натянутых  струной. На  опущенных длинных  на  глубину, почти  двухсот  метров, якорных  цепей  нашей Арабеллы. И  опущенных  до  дна мелкоячеистых  в  виде  кошеля  сетей. На малой  лебедке.

  От  опущенного  нашего  проводного  эхолота  и  сонара  фала, до  первых, разбросанных  по  песчаному  дну  обломков  борта  556. Прошли, уже  не отвлекаясь  ни  на  что, постепенно  набирая, снова  глубину  и  под  сильным подводным  течением, буквально  летели  над  песчаным  дном, и  мелкими обломками, и  вещами  пассажиров  вросших  в  горгонариевые  кораллы. Снова, мимо  перевернутого  вверх  колесами  и  вросшего  в  кораллы, того велосипеда. И  сумок  и  чемоданом  набитых  до  отказа  вещами  погибших. Как  и  раньше, слегка  работая, лишь ластами  акваланга, мы  приближались  к своей  цели. К  носовой  части  корпуса  погибшего  самолета, на  краю  самом глубоководного  обрыва.

  Дэниел  держал  в  руках  фонарик. Уже  начало  темнятся, там  над  нами наверху  зашло  солнце. И  летний  тропический  вечер, наступал  и  здесь глубоко  под  водой. Надвигалась  темнота. И  некогда  было  отвлекаться  на все, что  было  вокруг  и  под  нами. Наша  цель  голова  рухнувшей  с  неба воздушной  большой  машины. Командирская  рубка. И  в  ней  аварийные ящики  самописцы. Нам  нужно  было  успеть  до  полной  наступающей  ночной  в  океанских  глубинах  темноты, проникнуть, внутрь  рубки  пилотов  Боинга. Нам  нужно  было, взломать там  входную  дверь. И, проникнув  туда, вытащить  самописцы  из  особых  контейнеров  электронного  оборудования  самолета. И  успеть  их, хотя  бы  дотащить  до  хвостовой  оторванной  части разбившегося  лайнера. Мы  решили  так  и  сделать.

   Наступала  ночь, и  можно было, вообще  заблудиться  здесь  на  глубине. Поэтому  пришлось, принять такое  Дэниелу  решение. Оставить  их  до  утра  под  одной  из  хвостовых обросших  водорослями  и  кораллами  рулевых  плоскостей  разбившегося самолета. А, утром  на  восходе, снова  спуститься  и  забрать, уже  дотащив  до той  нейлоновой  опущенной  за  борт  с  Арабеллы  сети.

  Для  этого  я  в  руках  тащил  впереди  себя  большую  монтировку. А,  Дэниел нес  еще  кроме  фонарика, большую  кувалду. Дэниел  взял  еще  с собой  большой  подводный  широкий  и  длинный  нож. Он  его  прицепил  к правой  ноге.

  Я, тоже, хотел  взять  еще  один  нож, но Дэниел  сказал, что  и одного  хватит, а  зря. Да, я  и  сам  жалел  уже, что  не  взял  нож, плывя  следом  за  Дэни. Как  бы  он  мне, тогда  там  впоследствии  пригодился.

  Мы  проплыли  мимо  хвостовой  части  самолета  с  облупленной  трехцветной  краской  на  останках  фюзеляжа. Здесь  мы  решили, оставить  те найденные  и  извлеченные  из  рубки  самолета  самописцев  борта  556.

  Нас  сносило, как  и  раньше  в  сторону  сильным  течением. И  снова, приходилось  выравнивать  свой, как  и  раньше  маршрут, из-за  него  потому, что  сносило  сильно  в  сторону. И  тащило  в  сторону  океана. Приходилось брать  все  левее  и левее, придерживаясь  самого  дна.

  Мы, вновь  проплыли  сквозь  центральный  обломок  части  салона  самолета второго  класса  с  надписью «TRANS AЕRIAL», с  пустыми  застегнутыми  на замки  ремнями  безопасности. И  разбросанными  вещами  по  этому  салону.

   Чуть  не  налетев  на  две  лимонные  акулы, лицом  к  лицу, пропустив  их мимо  себя, нырнув  за  пассажирские кресла. Они  с  приклеившимися  их вечными  попутчиками  рыбами  прилипалами, проплыли спокойно, мимо  нас. И  исчезли  в  синеве  воды  за  пределами  разрушенного  обломка  самолета.

  Тоже, наверное, редкие  гости  здесь  со  стороны  океана.

  Дэниел  устремился  вперед  к  месту, где  лежала  оставленная  нами  в прошлый  раз  часть  носового  отсека  БOEING 747. Туда, к  почти, самому краю  трехкилометровой  отвесной  в  океан  пропасти. Мы  должны  были успеть  сделать, то, что  не  доделали  в  прошлый  раз. Мы  спешили, время было  уже  в  обрез. И  не  очень  обращали  внимание  по  сторонам. Мы  не заметили, что  за  нами  уже  следили. Что  мы  были  здесь  в  этот  раз  не одни.

                                            ***

  Они  следили  за  нами. Следили, как  только  мы  приплыли  на  место крушения  БOEING 747. Они  были  уже  здесь. Здесь  и  следили  за  нами. Эти с  той  черной  яхты. Их  было  восемь  человек. Хорошо  экипированных  и вооруженных  подводным  оружием  аквалангистов. В  черных  и  синих гидрокостюмах. Они  приплыли  с  той  черной  яхты, после  того  как  мы  все втроем  вернулись  на  Арабеллу. Они  приплыли  за  своим  золотом, и  не ожидали, вновь  увидеть  здесь  нас.

  Они, спрятавшись  в  синеве  воды  нижнего  плато, среди  кораллов горгонарий  и  скал, торчащих  из  белого  кораллового  песка, были практически  невидимы  на  удаленном  расстоянии. Но, я  уже  чувствовал опасность. Как? Сам  не  понимаю, но, чувствовал  и  крутил  головой  по сторонам. Я  боялся  за  себя  и  за  Дэни.

  Мы  могли  нарваться  на  кого  угодно  еще, кроме  этих  лимонных  акул, в этих  сгущающихся  подводных  сумерках  стремительно  надвигающегося вечера. Да, запросто. И  именно  в  обломках  самолета. К  голове, которого  мы с  Дэниелом  уже  подплыли. К  лежащей  на  песке, и  камнях  над  самым обрывом  бездонной  пропасти  передней  части  борта 556.

  Я  посмотрел  на  свои  подводные, на  левой  руке  часы. Было  уже  восемь вечера. И  краски  подводного  вечернего  мира, быстро  сгущались. И  мы  здесь  были  не одни.

  Дэниел  быстро  поднялся  к  той  железной  двери, которая  оказалась  первой обычной  дверью  рухнувшего  в  океан  пассажирского  рейсового  самолета. За ней  как  потом, оказалось, была  еще  одна, в  промежутке  между  кабиной пилотов и выходом в салон стюардов. Та вторая дверь была тяжеленной и весила, наверное, пол  тонны. И, кроме, того проржавев  с  краев  на  ребре  в соприкосновении  с  косяками  самого  прохода, по  этим  самым  краям  стала острой  с  зазубринами, похожими  на  ржавые  зубы  пилы.

  Мы  с  Дэниелом  быстро  взломали  первую  дверь. Просто  выворотив  ее монтировкой. Она  со  скрежетом, подымая  вверх  и  в  стороны потревоженный  белый  ил. Рухнула  оторванная  с  петель  вниз  на  пол  между креслами. Поднятый  ил  распространился  по  всему  отсеку. И, какое-то  время было  ни  чего  не  видно.

  Я, то  и  дело  посматривал  на  свои  подводные  часы  и  сверял  время.

  Я  вдруг, вспомнил  о  золоте, там  внизу  под  нами. В  утробе  покореженного и  изорванного  о  скользкие  покрытые  кораллами  и  водорослями  камни грузового  отсека. Там, среди  искореженного  металла  и  искореженных, и вывернутых  переборок  под  полом  двух  отсеков. Отсека  мертвых  скелетов стюардов  и  салона  первого  класса, лежала  гора  слитков  из  золота. Там  внизу, что  обнаружила  Джейн.

  Когда  мы  увидели  еще  одну  более  мощную  уже  ржавую  дверь  я  вдруг, совершенно  машинально  подумал — «Это  все  добром  не  закончиться» — и, вскоре, оказался  прав.

  Я, вообще, не  знаю, зачем  была  эта  дверь. В  этом  небольшом  промежутке между  отсеком  стюардов  и  отсеком  самих  летчиков. Может для  защиты  от возможного  нападения  террористов. Не знаю, но  она  открылась  нам.

  Дэни  стал  колотить  кувалдой  по  ржавым  петлям  двери, и  она  вскоре поддалась  ему. Дверь  открылась, чуть  отойдя  в  сторону, но  держалась  на мощных  петлях  на  собственном  весу. За  ней  сразу  была  сама  кабина.

  Вероятно, эту  дверь, вообще  в полете  летчики  не  запирали, а  только  ту внешнюю. Но, в  этот  раз  эта  дверь  была  заперта  изнутри  пилотами. Это говорило  о  катастрофе. Они  ее  заперли, чтобы  перекрыть  доступ  в  кабину пилотов  забортной  воды  при  посадке, но  вышло  все  совсем  по-другому.

  Дэниел  проник  внутрь  кабины  пилотов. И  исчез  за  перекошенной тяжеленной  и  опасной  своими  острыми  краями  и  углами. Изъеденными  уже  порядком  ржавчиной. И  из-за  этого  еще  опаснее.

  Я, тоже, протиснулся  внутрь  двери. И, тоже, проник  в  отсек  управления самолетом.

  Всюду  царила  смерть. Здесь  тоже. Смерть  от  удара  об  воду. Кресла пилотов  буквально  сорвало  с  основания  опор. И  наклонило, почти  к  полу.

  Все  говорило  о  гидравлическом  лобовом  компрессионном  ударе, о  воду, ударе, всей  массой  самолета. Все  кто  мог  здесь  находиться, просто  был размазан  водой  по  всему  этому  пилотному  отсеку.

  Сразу  возле  правой  стены  этой  кабины, прямо  на  полу  лежали  два скелета  в  практически  полностью  истлевшей  изъеденной  морскими животными  и  микроорганизмами  одежде. Прямо  у  меня  под  ногами, они лежали, сцепившись  друг  с  другом, намертво, видимо  это  все, что  успели они  сделать  в  последний  момент. Возможно, это  был  стюард  и  стюардесса.

  Вошедшие  сюда  перед  падением  Боинга  в  океан. Вошли  и  не  успели выскочить  назад  в  свои  кресла. Или  были  здесь, просто  до  самого  падения самолета  в  воду. Далее, на  самих  креслах  были, тоже  скелеты, почти  в таком  же  виде, как  и  эти  двое. Штурман  и  оба  пилота  в  главных  креслах этой  командной  летной  рубки. У  самой  панели  управления  и  разбитых  в дребезги  проржавевших  приборов. В  руках  первого  скелета  был  оторванный  штурвал  Боинга. Похоже, он  вцепился  мертвой  в  него судорожной  хваткой  своих  пальцев, и  так  и  погиб  под  ударом  воды.

  Судя  по  тому, что  я  и  Дэниел  здесь  видели, сила  удара  была  чудовищной. И  все  погибли, почти  мгновенно.

  Дэниел  был  рядом  с  креслом  своего  отца. Он  смотрел  на  лежащий  в поваленном, почти  до  пола, как  и  его  сосед  в  кресле. В  облезшей  одежде скелет. Это  он  держал  оторванный  самолетный  штурвал  в  костяшках  своих рук. Глаза  Дэниела  было  видно  и  через  его  маску. Те  были  в  слезах, и Дэни  не  шевелился, глядя  на  своего  мертвого  отца.

  Я  подплыл  к  нему  и  взял  Дэниела  за  руку, сочувствуя  ему. Он  нашел своего  погибшего  отца.

  Дэниел  опустил  руку  на  голову  скелета. И  присел  возле  отца  на  колени.  

  Он  наклонил  свою  голову. И  так  сидел  недвижимый, вероятно  плача. Было  видно, как  он, даже  дергался  и  дрожал  от  своего  плача. Из  его шлангов  и  фильтров  учащенно  вырывались  пузыри  отработанной кислородно-гелиевой  смеси.

  Я  обнял  друга  поверх  его  баллонов. Он  повернул  ко  мне  голову. И, я показал, чтобы  он  успокоился. И  не  расходовал  свой  жизненный  воздушный  запас  на  такой  глубине. Нам  надо  было  заняться  еще  делом.

  Он  покачал  головой, что  все  в  порядке. И  поднялся  на  ноги. И  мы  стали искать  аварийные  самописцы  самолета.

  Они  должны  были  быть, где-то  здесь.  Рядом  со  штурманом, точнее  тем, что  от  человека  осталось, вмонтированные  в  боковой  штурманский аварийный  специальный  блок  BOEING 747.

  Потребовались, снова  кувалда  и  монтировка. И  мы  сумели  вскрыть довольно  быстро  этот  блок, подняв  здесь, тоже  густую  непроглядную  пыль из  песчаного  белого  ила.

   Самописцы  были  здесь, рассованные  на  некоторое  расстояние  друг  от друга, и  отгороженные  простенком  из  металла.

  Мы  вынули  их. И  Дэниел  отдал  один  из  них  мне  в  руки. И  я  схватив  его  своими  пальцами  обеих  рук, потащил  этот, довольно  крупный  круглый красный  предмет. И, довольно  тяжелый  шарик  к  выходу  из  кабины  пилотов  Боинга.

  Я  вынырнул  за  большую  эту  тяжелую  ржавую  бронированную  дверь. И  протащил  этот  красный  шар  в  своих  руках, который  тянул  упорно  к  низу.

  Я  пошел  с  ним, вниз  протащив  его  по  разгромленному  падением рабочему  отсеку  со  скелетами  в  креслах  стюардов. Опустился  сквозь проломы  перегородок  и  полов  первого  пассажирского  отсека  первого класса  до  самого  дна. И  покореженного  при  падении  на  скользких наклонных  камнях  трюма.

  Здесь  везде  лежало  золото. Оно  сверкало  желтизной  под  тонким  слоем донного  напыленного  на  него  белого  ила.

  Это  золото  моей  красавицы  Джейн. Это  она  прошлый  раз  нашла  его. Это золото, из-за  которого  и  погиб  самолет. Кровавое  золото. И  проклятое золото. Золото  мистера  Джексона. Сколько  его  было тут, кто  его  знает? Может  и  действительно  тонн  десять. Часть  была  рассыпана  по  днищу трюма. Из  разбитых  ящиков, слитки  рассыпались  по  всему  полу. И  были здесь  повсюду. Один  такой  слиток  был  у  моей  Джейн  в  ее  теперь  каюте.

  И  вот, теперь  надо  было  доставить  туда  еще  и  эти  вот  самописцы шарики  красного  цвета. Причем  в  одиночку.

  Я  плыл, буквально, надсадив  уже  живот, гребя  своими  ластами  в темнеющей  от  наступающего  наверху  вечера  воде. На  стометровой  с лишним  глубине. Под  давлением  с  трудом  дыша, и  излишне  расходуя  свою смесь. Я  тащил  первый  это  шар, буквально  по  самому  дну, время  от времени  отдыхая.

  Было  уже  плохо  видно. На  такой  глубине, да  еще  в  наступающей вечерней  темноте. Было  уже  на  часах  семь. Оставалось  времени  минут  на  тридцать, включая  возвращение  и  сам  подъем. Оставалось  еще  уповать  на  запасные, спущенные  под  днищем  яхты  на  дне  восемнадцатилитровые  баллоны.

  Я  еле-еле, нашел  хвост  самолета. И  положил  этот  самописец  под нависающее  хвостовое  крыло. Стабилизатор  горизонтального  управления.

  Уже  изрядно, покрытый  водорослями  и  кораллами. Я, буквально, затолкал самописец  под  него  в  углубление  между  камнями  и  кораллами.

  Убедившись, что  все  нормально, я  поспешил  обратно. Время  поджимало, и надо  было  уже  спешить  нам  обоим. Я, снова, вернулся  к  рубке  самолета.

  Меня  сильно  уставшего, упорно  сносило  течением, но  я  смог, снова, проникнуть  в  верхний  отсек  стюардом  и  подплыл  к  двери  пилотной кабины  Боинга. Дэниел  вручил  мне  второй  самописец  через  полуоткрытую бронированную  ржавую  ту  дверь  пилотной  кабины. И  я, отдышавшись, потащил  и  второй, туда  же  самописец  самолета.

  Скажу, это  была  адская  на  самом  деле  работа. Хуже  не  представить. Под водой  тащить  еще  и  второй  бортовой  красный  шар, волоком  уже  по  дну, толкая  перед  собой  и  против  течения. Я  уже  думал, не  вернусь  к  Дэни. Думал, конец  и  прощайте  все! Прощай  моя  ненаглядная  красавица  Джейн!

  Это  чертово  сильное  течение  уносило  меня, стоило  только  мне остановиться. И  я  буквально, держался  за  этот  аварийный  красный самописец, бороздя  им  по  глубокому  песку  и  камням  на  дне. Цеплялся руками  за  кораллы, отдыхая  время  от  времени. И  так  еле  доскребся  до оторванного  лежащего  на  дне  хвоста  самолета.

  Уже  порядком  стемнело. Я  не  мог разглядеть, теперь  время  на  своих  ручных  подводных  часах. Но, надо  было  возвращаться  к  Дэниелу. И  бросать  все  уходить  отсюда.

  Я  понимал, что  часть  работы  сделана, теперь  надо, снова  уносить  отсюда ноги. Запасы  смеси  уже  были  невелики, и  оставалось  наверняка, только вернуться  назад. Да, и  темнота  под  водой  становилась  непроглядной. Я  уже шел  назад  по  своему  следу, оставленному  на  дне, я  заламывал  некоторые кораллы  руками, чтобы  вернуться  в  темноте  назад, и  обрывал  водоросли.

  Старался  ориентироваться  по  мелким  самолета  обломкам  и  пассажирским вещам, разбросанным  по  камням  и  песку. Впереди  практически  мало, что видел. Еще  опасался  встречи  с  каким-нибудь  морским  хищником. Лоб  в лоб. Как, чуть  не  получилось  у  нас  встреча  с  лимонными  акулами  в  салоне  второго  класса, среднего  обломка  корпуса  Боинга. Да, и  других  здесь, тоже  хватало. Мы  уже  видели  стаю  серых  рифовых  акул, когда  все втроем  до  этого  побывали  здесь  и  встретили  их  у  самого  дна  на  своем подводном  маршруте. Мало  ли  еще  на  кого  можно  было  напороться  на стометровой  с  лишним  глубине. Но, главное  надо  вернуться  назад. Назад  к моей  Джейн  и  вместе  с  Дэниелом.

— «Ох, и  влетит  же  мне!» — подумал  я — «От  моей  красавицы  Джейн! И Дэни, тоже  за  этот  сюрприз!». Я  представлял, что  она  там  делает, когда  нас  не оказалось  на  Арабелле. Что  с  ней  там  твориться?!

— «Вот  дурак!» — думал я — «Вот  мы  оба  ненормальные! Понесло  нас  на  ночь, глядя, сюда!». Мы  не  отдавали  себе, теперь  отчета  во  всей  этой  авантюре. И  отчета  в  ожидаемой  опасности.

  Дэниела  гнало  время. Он  боялся  за  себя  и  за  Джейн. И  торопился  с уходом  отсюда. Но, уходить  пустым  Дэниел  не  собирался. Он  не  для  этого проделал  такой  длинный  маршрут  в  Тихом  океане.

  Джейн  была, тоже  на  взводе, хотя  и  вида  не подавала. Я  видел, какая  она была. Особенно  после  нашей  той  кратковременной  скандальной  размолвки.

  Все  были, все  равно, как  теперь  не  свои, хотя  вроде  бы  и  помирились.

  Джейн  это  жуткое  место. Сильно, тоже  нервировало  впрочем, как  и  меня.

Хоть, она  и  шутила  и  отвечала, достойно  и  кокетливо  на  мои, своего любовника  назойливого  шутки.

  Мне  здесь  было, тоже  не  спокойно. И  эта  черная  яхта была  где-то  рядом. Надо  было  быстро  уносить  отсюда  ноги. И  чем  скорее, тем  лучше. Это меня  и  погнало  под  воду  вместе  с  Дэниелом. При  других  обстоятельствах я  бы  вполне, вероятно  не  пошел  бы  на  это  дело. Но, вот  эта  поспешная гонка  и  решила  нашу  всех  троих  роковую  участь.

                                               ***

  Я  вымотался  до  основания. И  еле  смог  уже  подняться  к  пилотной  рубке. И  к  бронированной  приоткрытой  тяжелой  двери  кабины  Боинга.

  Я  был  у выхода. И  показывал  Дэниелу, через  широкую  щель  прохода, что  пора назад. Он, тоже  это  понимал. И  готов  был  идти  назад. Нам  надо  было доставить, те  чертовы, тяжелые  черные  ящики  до  той  сброшенной  с  веревкой  с борта Арабеллы сети. И  успеть, еще  подняться  с  глубины, причем  не  спеша. И  постепенно  всплывая  к  поверхности.

  Уже  было  достаточно  темно  здесь  на  стопятидесятиметровой  глубине. И Дэниел  включил  фонарик  на  полную  мощность, покрутив  регулятор, и  усилив  его  светимость  под  водой. Видимость  уже  была  практически  нулевая. Мы  друг  друга  в  метре  от  каждого  себя  плохо  видели.

  Дэниел  полез  через  проход  в  приоткрытой  железной  бронированной  двери, высунув  левую  свою  руку  подавая  мне  фонарик.

Дверь  сорвалась  с  петель. Эта  очень  тяжелая, весом  в  добрую  сотню  с лишним  килограмм  дверь, упала  под  углом. И  как  раз  на  руку  в  районе запястья  руки  Дэни. Эта  вторая  на  самолете  защитная  бронированная, и острая  уже  проржавевшая  на  краях  узкого  ребра  дверь. Падая  и  срываясь  с  петель, словно  острым  ножом  отсекла  Дэниелу  в  районе  запястья  руку.

  Кровь  ударила  сразу  фонтаном  из  обрезка  запястья, и  Дэниел отскочил внутрь  рубки, налетая  на  кресла  летчиков  покойников. От  жуткой  боли  он, чуть  не  выронил  мундштук  со  шлангами  акваланга  изо  рта. Он  схватился за  руку. И  закрутился  на  месте, рассеивая  по  кабине  пилотов  свою  из перерезанных  жил  брызжущую  алую  кровь. Часть  его  руки, растопырив  в судороге  пальцы, упала  вниз  через  обломки  полов  верхнего  рубочного отсека  и  искореженных  переборок. Упала  вниз, мимо  пассажирских  кресел  в  самый  грузовой  отсек  останков  носовой  части  самолета.

  Я  напуганный  этим  до  ужаса  налетел  на  ту  дверь. И  пытался  сорвать  ее совсем  с  места, чтобы  ворваться  внутрь  самолета. И  помочь, хоть  чем-то Дэниелу. Но, эта  чертова  металлическая  и  толстая  бронированная  дверь, не поддалась  ни  на  дюйм  моим  физическим  усилиям. Она  была  тяжелой. И  ее заклинило. Причем  намертво  в  таком  состоянии, наискось  застряв  в  дверном  проеме, между, верхом  и  оставшейся  погнутой  при  ее  падении дверной  толстой  петле.

   Я  дергал  ее  взад  и  вперед, что  только  было  своих сил, но  все  было бесполезно.

  Я  схватил  кувалду  и  начал  колотить  эту  чертову  покалечившую  Дэниела дверь. Грохот  от  моих  ударов  кувалдой  стоял  не  слабый. И  сотрясал  все вокруг. И  всю  носовую  часть  самолета. С  нее  сыпался, вниз  рассеваясь, белый  песок  и  ржавчина.

  Я  не  видел, что  там  творилось, теперь  за  той  дверью. Думаю, Дэни, пережал, чем-то  обрезанную  истекающую  кровью  руку. Что-то  там  смог сделать.

  Я  бросил  кувалду  и, подняв  фонарик  Дэниела, выплыл  через разломленную  и  исковерканную  крышу  верхней  кабины. и  проплыл  к оконным  рубочным  разбитым  об  воду  иллюминаторам  Боинга. Причем  мне пришлось  вернуться, прежде  чем  это  сделать. Мне  пришлось  проплыть назад  через  весь  салон  мертвецов  стюардов, сидящих  в  креслах. И  вынырнуть  над  самой  крышей  головной  части  носового  обломка  самолета.

  Я  вынырнул  и  перепуганный, позабыв  про  все  на  свете, ломанулся  на всем  ходу  работая  ластами  к  кабине  пилотов.

  Там  было  полчище  медуз. Они  привлеченные  текущей  из  руки  Дэниела кровью, буквально  облепили  пилотную  кабину  своей  желеобразной  серой массой. И  там  был  мой  друг  Дэни. Он  вылез  наполовину  из  одного  из разбитых  о  воду  иллюминаторов  самолета. Вылез, высунув  в  маске  голову и  целую  машущую  мне руку. Он  был  в  шоке  от  боли. И  тянул  мне руку, раскрытыми  пальцами, прося  помощи.

  Медузы  окутали  всего  Дэниела, торчащего  наполовину  из  кабины  пилотов. Они  сплошной  массой  облепили  его. И, он  махал  мне  целой правой  рукой, прося  о  помощи. Их  привлекла  его  текущая  в  воду  кровь  от отрезанной  руки. Он  задыхался. У  него  уже  кончилась  вся  смесь  в баллонах. И, они  были  уже, почти  пустые  за  его  плечами. И  Дэни  ими звонко  бился  об  верх  разбитого  окошка  рубки  Боинга.

  Я  пытался  пробиться  к  нему  сквозь  эту  массу  желеобразных  жителей моря. И  пытался  вытащить  Дэниела  из оконного  иллюминатора  пилотной кабины, но  не  мог. Все  было  бесполезно. Дэниел  застрял  намертво.

  Он  бился  баллонами  о  верх  иллюминатора, и  не  мог  выйти  наружу. Эти  литров  на  двадцать  четыре  уже  пустые  его  баллоны, не  давали возможности  пролезть  в  разбитое  водой  окно  рубки  самолета. Оно  было, более  узким  и  не  рассчитанным  на  выход  человека. Но, Дэниелу, пришлось  лезть  сквозь  него. У  него  не  было  выхода. И  мы были  оба  в  состоянии  паники  и  ужаса. И  на  этой  кошмарной  глубине  для  аквалангистов  не  соображали  совершенно, уже  и  толком, что  делали.

   Дэниел  паниковал  и  делал  то, что  не  должен  был  делать. Изматывал  себя, дергаясь, застряв  в  том  окошке, и  истекал  кровью. У  нас  кончалась кислородно-гелиевая  смесь  в  баллонах  у  нас  обоих, и  мы  были  в  ужасе  и панике. Мало  того, Дэниел, потеряв  руку  в  шоке  от  боли, терял  уже сознание. И  я, стукая  его  по  голове  рукой, приводил  в  чувство, пытаясь выдернуть  из  самолета. Отстегнув  баллоны  и  сбросив  с  плеч  Дэниела, я тащил  его  за  акваланг  через  то  разбитое  покореженое  от  удара  о  воду самолетное  окошко.

  Он  был  в  отчаяние  и  слабел. Учащенно  дышал  через  мундштук  и  шланги акваланга. Расходовал  смесь  в  бешенном  количестве.

  Это  был  конец! И  я  это  понимал  как  никто  другой. Я  понимал, если  его не  вытащу  из  этого  чертового  искореженного  разбитого  о  воду  окна кабины, то  он  погибнет  здесь  в  таком  вот  положении.

  И  я  тянул  Дэниела, что  есть  силы  через  этот  разбитый  оконный иллюминатор  рубки  Боинга. Если  бы  это  мне  удалось  тогда, то  Дэниел  был  бы  спасен. Я  бы  его  дотащил  бы  до  нашей  яхты. Я  так  думал  тогда, но  я  не  знал, что  не  смог  бы  сделать  этого, потому  как  за  нами  наблюдали  со стороны. Здесь  же  недалеко. Наблюдали  те, кто  уже  был здесь. Они  пришли  за  золотом, и  мы  их  спугнули. И  они  не  напали  на  нас сразу, а  наблюдали  за  нами  со стороны. И  ждали  нужного  момента. Они  не дали  бы  и  так  нам  уйти  отсюда  живыми.

  Вероятно, они  приплыли  сюда  следом  за  нами, когда  мы  уплыли  отсюда назад  на  яхту. И  они  не  рассчитывали  того, что  мы  скоро  вернемся. Они пришли  за  своим  золотом. Но, мы  им  теперь мешали. И  ждали  момента  к нападению.

                                              ***

  Чудовищная  боль  не  давала  Дэниелу  покоя. И  усиливала  его  погибельное состояние. Он  уже  не  слышал  меня, и  не  обращал  на  мои  жесты  руками внимания. Он  был  в  состоянии  полного  шока. Он  начал  терять  опять сознание. Я  снова, ударил  его  по  голове, чтобы  привести  в  чувство.

  Я  показал  ему, чтобы  он  дышал  реже, и  менее  глубоко. Но, было бесполезно. И, он  уже  меня  не  слушал. И  надо  было, что-то  делать, но, что?!

  Дэни  терял  много  крови  и  все  время  отключался. Эта  отрубленная падающей  тяжелой  герметичной  дверью  его  левая рука. Она  была, там, где-то  в  облаке  вытекающей  крови. И  я  не  видел  ее  из-за  большого количества  облепивших  нас  медуз.

  Эта  чертова  стальная  острая  и  тяжелая  дверь. Перекрыла  выход. И  я  не смог  ее  открыть. Она  заклинила  обратный  выход  из  рубки  самолета. И  не было  выхода, как  только  через  оконный  иллюминатор.

  Я  показывал  ему, что  нужно  снять  баллоны  и  бросить  их  там, в  пилотной кабине  и  чем  быстрей, тем  лучше. Но, Дэниел  не  мог  одной  целой  рукой. И, тогда, я  попытался  сам  их  расстегнуть  и  сбросить.

  Получилось, но  Дэниел  застрял  в  окне  свинцовым  противовесом  поясом, зацепившись  там  за  что-то. Я  не  видел  за  что. Я  давай  растягивать  этот пояс. И  тут  случилось  самое  худшее. Самолет  поехал.

  Он  покатился  по  склону  вниз  по  камням  к  самой  пропасти. Вниз медленно, но  верно  сползая  в  бездну. Эта  носовая  часть  самолета, со  всеми  скелетами  стюардов  и  скелетами  мертвых  пилотов, лежала  на  крутом скальном  склоне. И  держалась, как  оказывается, здесь  на  честном  слове.

  Возможно, эта  падающая  бронированная  с  острыми  зазубренными  в ржавчине  краями  дополнительная  дверь, отрубив  руку  Дэниелу  в  кабине самолета  одним  ударом  как  гильотина, вероятно  встряхнула  этот самолетный  обломок. И  он  поехал  по  камням, вниз  к  трехкилометровой пропасти.

  Носовая  часть  самолета  двигалась  вниз  к  обрыву, и  ее  остановить  было бесполезным  делом. Она  многотонным  покореженным  огрызком  от  самолета  катилась  медленно  к  пропасти  по  кораллам, донному  илу  и камням. Оставляя  за  собой  рассыпавшееся  золото, большая  часть  которого так  и  осталась  внутри  исковерканного  трюма  в  разбитых  деревянных ящиках.

  Мы  окутанные  сплошной  массой  океанских  медуз, купающихся  в  облаке крови  Дэниела, теперь  падали  в  трехкилометровую  океанскую  пропасть.

В  ярком  горящем  свете  фонарика  я  видел  черные  глаза  Дэниела. Глаза полные  отчаяния  и  ужаса. Он, видел  всю, мою  беспомощность, в  помощи  к нему. Когда  носовая  часть  самолета  соскользнула  в  бездну. И  разгоняя облепивших  нас  медуз  начала  свое  стремительное  вместе  с  нами  падение  в  эту  кошмарную  головокружительную  погибельную  пропасть.

  Этот  взгляд  до  сих  пор  стоит  в  моей  памяти. Взгляд  обреченного человека, погибающего  в  обломках  самолета  и  падающего  в  океанскую бездну. Возможно, он  даже  хотел, чтобы  я  его  убил  в  тот  момент, чтобы избежать  кошмара  того  падения. И  быть  раздавленным  там, в  глубине пропасти. Но  я, осознавая  сейчас  свою  беспомощность, не  мог  этого сделать. Если б я мог это сделать! Если бы было чем, возможно я бы сделал это! Но, я  не  сделал  это и, лишь  остался  молчаливым  наблюдателем кошмарной  гибели  своего  лучшего  друга.

  Я  держал, одной  рукой  фонарик, другой  его  за  его  протянутую  мне единственную, теперь  уцелевшую  руку, до  последнего. Сжимая  своими  руки пальцами  его  пальцы  на  его  целой  протянутой  мне  руке. Падая  вместе  с ним, и отпустил его. Отпустил тогда, когда уже не мог удерживать самого себя от  нарастающего  стремительно  давления. Сама  вода  вырвала  меня  из  рук надвигающейся  смерти. Она  вырвала  меня  из  глубины. Я  даже, плохо помню  этот  последний  момент, когда  у  меня  помутнело  в  глазах, и поплыли  красные  круги.  И  меня  выбросило  вверх. Это  баллоны, сопротивляясь  падению, тащили  меня  наверх. Гелиевая  смесь  не  давала  мне уйти  на  дно  вместе  с  Дэниелом. И  этим  обломком  самолета. Даже, свинцовый  пояс, почему-то  не  смог  удержать  меня  на  глубине.

  Я  помню, как  Дэниел  разжав  свои  пальцы, отпустил  мою  руку. И  я полетел  медленно  вверх  из  глубины. Баллоны  как  поплавок  вытолкнули меня  оттуда  из  черной  бездны  океана.

  Последнее, что  я  видел  это  его  ту  уцелевшую  правую  руку, протянутую ко  мне, раскрытые  пальцы. Руку  Дэниела  застывшую  в  толще  воды. Это отпечаталось  в  моей  памяти  навечно.

  Носовая  часть  самолета  падала  в  пропасть  с  огромной  скоростью, рассыпая  в  толще  воды  из  развороченного  трюма  блестящее  золото, которое  сыпалось  сверкая  слитками  в  океанской  бездне. И, вскоре, я  уже  не  видел  ни  Дэниела, ни  обломка  рубки  самолета, ни  этого  падающего вослед  за  обломком  носа  самолета  золота. Все  поглотила  чернота бездонной  бездны.

  Из  глубины  раздался  оглушительный  взрыв. Это  взорвались  баллоны Дэниела  в  кабине  пилотов. И  ко  мне  из  глубины  со  скоростью  пули поднялись  большие  пузыри  сдавленного  воздуха  и  остатков  гелия, из  тех раздавленных  давлением  баллонов. Почти  полностью  пустые  уже  без  кислородно-гелиевой  смеси  баллоны  акваланга  взорвались  в  рубке  самолета. Они  должны  были, как  бомба  разнести  всю  кабину  Боинга  под внешним  нарастающим  давлением  воды.

  Я  надеюсь  до  сих  пор, что  это  Дэниела  и  убило, там, внизу. Пока  носовая часть  самолета  падала  в  трехкилометровую  бездну  океана  под  склоном островного  того  плато. То, что  я  тогда  видел, до  сих  пор  сотрясает  ужасом меня. Дэниел  упал  вместе  с  тем  обломком  самолета  на  самое  дно  пропасти. И  хорошо, если  он  погиб  от  того  взрыва.

  Я  смотрел  в  черную  пустоту  подо  мной. И  я  плакал. Слезы  лились  у меня  из  глаз. И  я  не  мог  их  смахнуть  ничем. Я  был  в  маске. И, теперь  на, почти  трехсотметровой  глубине  под  давлением  воды. И  в  состоянии панического  шока. Я  не  помню  даже, сколько  пробыл  вот  так, болтаясь  над океанской  бездной, в  очередной  раз. Просто  вися за  счет  баллонов  гелиевой смеси  в  толще  воды. Лишь, слабо  работая  ластами  и  ногами.

  Я  поднял  голову  вверх, и  увидел их. Они  висели надо мной. Эти  те, кто охотился  на  нас.

  Они, также  висели  в  толще  воды. И  смотрели  на  меня  через  маски, пуская  пузыри  из  фильтров  аквалангов. И  освещая  меня  сильным  светом мощных  фонариков. Сосредоточив  сконцентрированный  их  общий  свет  на мне  под  собой. Они  видели  меня  в  почти, полной  уже  ночной  темноте воды. И  ждали  меня, когда  я  начну  подъем. Они  понимали, что  у меня  нет выбора, как  идти  только  вверх. И  чем  быстрее, тем  лучше. Иначе  смерть.

  Они  висели  надо  мной  над  океанской  бездной. И  тоже, видели  падение рубки  Боинга  в  пропасть. Прекрасно  экипированные. С  подводным  оружием. Они  видели  и  падающее  туда  их  все  золото.

  Они  не  получили  ничего. Мы  с  Дэниелом  все  им  испортили.

 И  они  бросились  на  меня, решив, как  я  понял, меня  прикончить. Как очевидца  и  свидетеля. Даже, может  взбешенные  потерей  многомиллионной золотой  добычи.

  Их  было  восемь. Восемь  аквалангистов  в  черных  и  синих  гидрокостюмах. Восемь  здоровенных  мужиков, вооруженных  подводными  длинными широкими  ножами  и  подводными  гарпунами  на  акул.

  Я, освещая  себе  дорогу  фонариком  Дэниела, рванулся  вверх. Мне необходимо  было  выйти  с  этой  глубины. Иначе  конец, пока  еще  была смесь  в  акваланге. А, они  рванули  все  на  меня. Все  сколько  их  было.

Вооруженных  до  зубов  подводным  оружием  подводных  охотников. Охотников  за  мной. Как  единственным  свидетелем, оставшимся  в  живых пока  еще  здесь  на  этом  глубоком  островном  плато.

  Они, освещая  меня  сконцентрированным  светом  своих  фонариков, падали сверху  на  меня. А, я  подымался  вверх. И  они  бы  нагнали  сейчас  меня. Но, сверху  на  них  упала  большая  манта.

  Откуда  она  взялась  здесь  в  этот  момент, я  не  знаю. На  мое  спасение  она вклинилась  между  мной  и  ими. Толи  это  была  случайность, толи  Божья помощь. Но, манта закрыла  меня  перед  ними, как  мой  Ангел  Хранитель, своим  огромным  крылатым  рогача  телом.

  Манта  появилась, где-то  наверху  из  почти, полной  темноты. И  решила сделать  полукруг  через  спину  в  свободном  парении  над  океанской  бездной. И  она  попала  как  раз  между  нами. И  рассеяла  преследователей  по сторонам. И  пока, они  снова, собрались  вместе, и  продолжили  мое преследование. Я  уже, порядком  на  скорости  гребя, что  есть  силы  ногами  и  ластами, оторвался  далеко  от  них. Плывя  вдоль  обрыва  пропасти. И  бокового  сильного  течения. Стараясь  скрыться  как  можно  скорее  среди  веток  кораллов  и  водорослей. Манта  была  моим  случайным  спасителем. Этот  огромный  черный  с  белым животом  рогатый  скат. Одинокий  и  быстрый  в  этой  толще  океанской  воды. Он, было, чуть  не  налетел  на  первых, идущих  с  гарпуном  на  меня. Чуть было  не  долбанул  пловцов  аквалангистов  своим  пятьсот  килограммовым  рыбьим  телом.

  А  я, пытаясь  использовать  в  свою  пользу  все  неровности  обрыва. И  стараясь  сдерживать  свое  дыхание, которое  выдавало  меня  облаком  из пузырей  отработанного  гелия, торопясь  уходил  от  преследователей.

                                             ***

   Меня  постоянно  подводным  течением  отрывало  от  скальной  стены. Кислородная  с  гелием  смесь  была  уже  на  исходе. Надо  было  менять баллоны. Иначе  каюк. Было  одиннадцать. И  я,  уже  чувствовал  ее недостаток. И  начал, как  можно  реже  дышать, и  задерживать  дыхание. Я посмотрел  на  наручные  подводные  часы. Время  все  уже, давно  вышло. Но,  в  баллонах  была  еще, что-то  оставалось, чем  я еще  мог дышать. Я  еще умудрялся  как-то, и  чем-то  дышать. Но, я  понимал  прекрасно, что  это последние  мои  глотки  жизни. И, если  я  не  заменю  баллоны  акваланга, то мне  конец. Конец  мне, конец  моей  Джейн. Моей  красавице  Джейн. Эти ублюдки  Джексона  и  ее  убьют. И  я, не  смогу  ее  спасти. Дэниела  я  уже потерял, но  Джейн  я  им  так, просто  не  отдам.

— «Твари!» — клял  себя  за  потерю  Дэниела  я — «Джейн, моя  девочка! Моя крошка  Джейн! Я  тебя  им  не  отдам!».

  Я  твердил, уходя  от  преследования.

  Преследователи  были, правда, далековато  теперь, но  они  шли  у  меня  на хвосте  уверенно. И  преследовали, по-прежнему  меня.

  Нужно  было  добраться  до  оставленных  восемнадцатилитровых    спасительных  баллонов  со  смесью  у  веревочных  из  нейлона  проводных  кабелей, спущенного  эхолота  и  сонара  от видеоаппаратуры  с  нашей  яхты. Но, я  был  в  другой  стороне  от проложенного  нами  с  Дэниелом  уже  проторенного  маршрута. Я  шел  по краю  пропасти. И  обходил  наше  обширное  песчаное  поле  по  полукругу края  самого  отвесного бездонного  обрыва.

  Отвесная  скальная  заросшая  кораллами  и водорослями  стена  помогала мне. Я  шел  практически  на  ощупь, ничего  не  видя  впереди  себя, лишь касаясь  ее  руками, и  цепляясь  своими  за  ее  край  и  кораллы  пальцами. Стараясь  держать  одну  глубину  по  самому  ее  краю. Край  обрыва периодически  высвечивался  светом  фонариков  тех  кто, светил  мне  в  спину и  гнался  за  мной.

  Я  вынырнул  из  обрыва, возле  вертикальной  стены  первого  яруса, точнее края  ее  оканчивающегося  в  месте  второго  обрыва  в  океанскую  бездну, заросшую  кораллами  горгонариями  и  водорослями. Здесь  оказалось  много морских  ежей, как  и  на  верхнем ярусе  и  морских  звезд, губок  и  голотурий. Чего  не  было, там  на  самом  песчаном  плато  и  в  его  округе.

  Я, буквально  ползя  по  ним  животом. И  прячась  в  тени  черной  каменной скальной  стены. Пошел  вдоль  ее  к  нашим  оставленным  акваланга  со смесью  заправленным  страховочным  баллонам.

  Здесь  не  был  никто. Но, дорога  была  одна  вдоль  этой  стены  к  пролому. И  тому  фалу  кабелю  от  нашего  поискового  глубоководного  прибора  и видеокамеры. Там, еще  лежала, почти  незаметной  в  воде, на  длинной нейлоновой  веревке  бортовой  малой  лебедки, спущенной  с  борта  яхты  Дэниелом  мелкоячеистая  сеть  под  черные  самолетные  ящики. И  мне казалось, те  преследователи  аквалангисты  потеряли  меня. И  мне  надо  было спешить, пока  меня  опять  не  обнаружили.

  Я  сейчас  уже  думал  о  своем  чудесном  спасении.

— «Если  я  погибну, то  погибнет  и  моя  любимая  Джейн!» — лихорадочно стучало  с  кровью  в  моем  мозгу.

  Этот  страх  за  любимую  гнал  меня, вдоль  каменной  вертикальной  скальной  заросшей  кораллами  горгонариями. И  водорослями  стены  первого яруса  в  сторону  скального  узкого  пролома.

— «Они  и  до  нее  доберутся. Эти  ублюдки  этого  ублюдка  Джексона!» — не переставал  думать  сейчас  я.

  Я  сейчас  зациклился  только  на  этом. И  уже  не  думал  о  погибшем Дэниеле, а  только  о  себе  и  моей  красавице  Джейн. И  вскоре  я, бросив  на дно  горящий  фонарик, сбросил  баллоны  за  своей  спиной. По-быстрому, выкачав  своим  дыханием  всю  кислородно-гелиевую  смесь  до  нуля. Я, освободившись  от  пустого  груза, продолжил  на  одном  своем  дыхание, уже не  дыша  свой  путь  до  других  новых  заряженных  баллонов. Они  были  уже недалеко, и  это  было  моим  спасением.

  Уже  было  практически  темно. Я  буквально  летел  в  воде, вдоль  этой каменной  скальной  стены. Глядя  только  в  темноту  воды, давящей  на меня  и  слушая  свое  гнетущее  уже  сдавленное  редкое  и  тяжелое  дыхание. Цепляясь  исцарапанными  о  кораллы  пальцами. И руками  за  камни, почти  на  ощупь, разгоняя  в  стороны в  испуге  мелких каких-то  красных  рачков, толи, креветок. И  достиг, уже  пролома, и  тех оставленных  нами  баллонов.

  Я  доплыл  до  якорной  одной  цепи. И  вонзенного  в  белый  коралловый песок  глубоко  якоря  нашей  яхты. Здесь  же  лежала, по-прежнему  и  наша спущенная, почти  незаметная  воде  на  длинной  прочной  веревке  с  борта Арабеллы  Дэниелом  сеть.

  Я  быстро  отвязал  заполненные  до  отказа  свежей  смесью  новые  баллоны литров  на  восемнадцать  от  проводного  нашего  веревочного  фала  кабеля, спущенного  с  кормы нашей  яхты. И  надев  один  за  спину. Второй  прихватив  руки  с  собой. Бросился, дальше  удирать  и  уводить  преследователей  от  черных  ящиков, оставленных  нами, среди  обломков самолета. Мелькая  фонариком  между  скалами  и  кораллами. Я  надеялся, что они  их  не  нашли. И  им  не  до  них  было  дело. Мне  надо  было  еще подальше  увести  врагов  от  моей  любимой  Джейн. Там, на  яхте  вверху, которая, вероятно, даже  не  подозревала, что  твориться  сейчас  здесь  под водой. Я  уводил  врагов  от  Арабеллы.

   Теперь  у  меня  были  шансы  не  захлебнуться  в  воде  и  не  сдохнуть  от  смертельного  удушья. У  меня  был  запас  кислородно-гелиевой  смеси  на  тридцать  минут. Если  дышать  реже, то  можно  было  продлить  свою  жизнь  здесь  в  этой  океанской  воде  и  в  темноте.

  Я  не  знаю, сколько  уже  было  время. Было  темно, но  темнота  меня  и спасала. Я задерживал  свое  дыхание, вынимая  мундштук  изо  рта  и  таким  образом  эекономил  смесь, растягивая  время  своей  под  водой  жизни. Я  не  знал, сколько  будет  длиться  погоня. Но, надо  было  выжить  самому  и  спасти  теперь  мою  Джейн. 

  Я  бросился, все  так  же, вдоль  скальной  стены, продолжающейся  за проломом. Затаскивая  за  собой  еще  один  закачанный  до  отказа  кислородно-гелиевой  смесью  восемнадцатилитровый  акваланга  баллон. И  повел  тех, кто  шел  неотрывно  за  мной  дальше.

  Они  поняли, что  я  поменял  баллоны  и  ускорили  свое  преследование.

  Их  тактика  была  проста. Загнать  меня, где-нибудь  в  темный  угол. И  прикончить.

  Они  буквально  прошли  возле  того  места, где  лежала  та  на  нейлоновой веревке  сеть  и  спущенный  с  борта  яхты  над  нами  веревочный  на  лебедке  проводной  фал  гидрофона  эхолота  и  сонара. Прошли, освещая  все  вокруг  фонариками. И  бросились  дальше  за  мной, поняв, что  я  обзавелся запасными  со  свежей  смесью  баллонами.

  Один  из  них  выстрелил  из  подводного  гарпуна, но  промазал. Стремительно  нарастающая  в  воде  ночная  темнота. И  сильно  было  далеко до  меня. И  кроме, того  ему  помешал  каменный  обросший  кораллами  столб, торчащий  из  белого  кораллового  песка  и  ила. Длинный, как  тонкая  игла, тот  столб. Встал  на  пути  стреляющего. И  острый  гарпун  воткнулся  в кораллы. И  застрял  там, войдя, почти  до  половины.

  Я, снова  был  над  сплошным  белым  песком  и  как  на  ладони. Над  совершенно  пустым  местом, где  только  вода  да  песок  и  ничего  больше.

  Я, выключил  фонарик. И, почти  в  полной  уже  темноте, лихорадочно  начал обшаривать  саму  каменную  стену  на  предмет  укрытия. И  мне  повезло.

  Повезло  во второй  раз. Я  увидел  узкую  пещеру  в  скале. Место, которое никто  и  никогда  не  видел  и  о  нем  не  знал. Узкий  грот  неизвестной глубины, но  в  который  можно  было  бы  мне  пролезть. И  даже  с  баллонами. Стараясь  не  пускать  отработанных  пузырей, пока  те  враги  были  еще далеко. И  меня  не  очень  хорошо  различали  на  расстоянии  в  синеющей мутноватой  воде, я  туда  нырнул. Это  действительно  было  местом  моего спасения. Глубокий  каменный  грот  внутри  скальной  стены  верхнего  яруса плато. На  сто  метровой, буквально  глубине. И  в  полной  темноте. Но, я шмыгнул  туда, спасая  себя  на  ощупь. И  затаился  в  его  глубине, не  очень далеко  от  самого  входа. Буквально, нырнул  в  тот  подводный  глубокий, как оказалось  грот. На  ощупь, животом  скользя  и  свинцовым  противовесом поясом  по  его  каменному  скользкому  от  водорослей  полу. Совершенно, даже не задумываясь, что там, мог кто-то жить. Мне было не до этого.

  Главное  спасти  сейчас  свою  жизнь.

  Я  был  уверен, меня  было  здесь  не  видно. И  что, самое  обидное, у  меня  не было оружия. Вообще никакого. Кроме фонарика. У Дэниела  был нож, но он  утонул  вместе  с  ним  в  том  обломке  носовом  самолета. И  я, думал  сейчас только  о  спасении  самого  себя. И  о спасении  мой  красавицы  Джейн. Там на  яхте. И  надо  было  спасать  черные  ящики  с  самолета. Они  лежали  там  у  того  второго  куска  самолета. У  хвоста, прямо  под, почти, на  дне  лежащими  его  хвостовыми рулевыми  лопастями.

                                           ***

   Я  затаился  в  темноте  этого  грота. И  затаил  дыхание, стараясь  не  пускать отработанную  воздушную  смесь  в  воду  через  фильтры  шлангов  акваланга.

  Я, буквально  залег  на  его  каменное  дно  в  полной  черной  темноте. Я, даже  не  знал, какая  у  него  глубина. И  что  там  дальше  в  его  глубине. Я соскользнул  за  какое-то  выступающее  полу  укрытие  на  самом  каменном полу. Наверное, это  был  какой-то  бугор  или  камень, или, может, что-то похожее  на  некую  каменную  ступень. Но, за  ней  было углубление. И  оно меня практически  всего  скрыло  от  тех, кто  был  снаружи. Я  опустился быстро  за  эту  преграду  в  той  полной  темноте. И  прижался, опустив, даже голову  на  каменное  его  дно. Боком, и  замер на  одном  месте. И  стал смотреть  одним  глазом  через  стекло  маски  в  темнеющую  все  сильней впереди  на  входе  сюда  синеву  воды. Там, где  был  вход  в  эту  маленькую океанскую  малозаметную  пещеру. Туда, откуда  я  сам, только, что  вломился в  саму  утробу  мрачного  черного  грота.

  Они  появились, и  один  из  них  остановился  у  входа  в  этот  каменный узкий  маленький  подводный  грот. Он  заметил  его  в  черной  отвесной  скале. В  почти  уже  полной  вечерней  темноте, засыпающего  в  предстоящую надвигающуюся  ночь  океана. Заросшего  всего  горгонариевыми  красными кораллами  и  водорослями  в  вертикальной  ступени  стены.

  Тот, который  остановился, посветил  фонариком  в  глубину  моего, теперь спасительного  грота. Луч  от  подводного  фонарика  высветил  узкие  и  низкие  стены  моей  спасительной  подводной  обители. Скользнул  на каменный  пол. И  на  мой  внешний  каменный  барьер. За  которым,  я  в странном  углублении. И  лежал, прижавшись  к  скользким  в  водорослях камням. Я  затаил  дыхание, чтобы  не  выпустить отработанную  смесь  через фильтры  акваланга. И  таким  образом  не  выдать  себя. Я  понимал  как  никто другой, что  если  они  меня  здесь  обнаружат  мне  конец.

  Тот, который  светил  фонариком  в  глубину  грота, повисев, какое-то  время  в  воде  перед  входом  в  грот, подплыл  ближе  к  нему. И  решил  заглянуть внутрь, но  покрутив  головой. И  ослепляя  меня  светом  фонарика, как, ни странно, ничего  здесь, похоже, не  увидел. Возможно, уже  сама надвигающаяся  ночная  в  океане  темнота  подгоняла  его  самого. И  он, быстро  осмотрев  с  прохода  узкий  мой, теперь  спасительный  пещерный грот, быстро  и  скоротечно  свернул  свою  деятельность. И  не  полез  внутрь пещеры. Может, даже  побоялся  лезть  в  черноту  и  неизвестно  куда. Тем более  под  водой. Боясь, даже, может, застрять  и  погибнуть  тут. Он  видно, было  отдавал  себе  оценку, и  оценку  своим  действиям. И  вообще  по  всему было  видно, что  эти  ребята  были  действительно  профессионалы. И  они догнали  бы   меня, если  бы  не опустившаяся  в  глубины  океана  с поверхности  ночь. Это  она  им  помешала  доделать  задуманное. И  спасла меня  от  смерти. Эта  полная  уже  темнота. Уже  ни  черта  без  фонарика  не было  видно. И  я, осторожно  на  ощупь, полез  к  выходу  из  этого  жуткого моего  заросшего  кораллами  и  водорослями  спасительного  узкого  грота.

  Мне  еще  повезло  в  том, что  вода  была  здесь  внизу  на  этом  втором плато, не  такая  холодная, как  обычно  бывает  на  такой  глубине, или  как говорила  Джейн  в  том  меж  островов  ущелье. А  то, бы  я, наверное, околел бы  лежа  здесь  на  камнях  без  движения. Я  высунулся  из  этой  маленькой пещеры. И, осторожно, и  не  торопясь, буквально, чуть  ли  не  ползком, осторожно  гребя ластами. И  по, чуть, чуть, стравливая, через  шланги  и фильтры  отработанную  кислородно-гелиевую  смесь  из  своих  баллонов, опустился  на  самое  песчаное  дно  второго  плато  у  стены. И  поплыл обратно  к  свисающим  проводным  веревочным  фалам  от  эхолота  и  сонара. И  там, где должна  лежать  нейлоновая  сама  сеть. Спущенная  на  веревке,и лебедке  с  яхты.

  Я  подплыл  к  опущенной  якорной  цепи, и  самому  якорю  нашей  Арабеллы, который  врезался  глубоко  в  белый  вязкий  песок. И  удерживал яхту  на  месте. Где-то, невдалеке  должен  был  быть  еще  один  на  такой  же длинной  цепи. Но, я, теперь  плыл  в  слепую  и  на  ощупь.

  Здесь  же  я  нашел  в  темноте  и  тот  проводной  от  подводной  аппаратуры фал. Да, и  сама  сеть  была  на  привязи  и  на  месте. Было, честно  говоря, ни черта  не  видно. Но, я  на  ощупь  и  по  памяти, ориентируясь  по  той  же стене, пришел  обратно.

  Я  уже  не  видел, сколько  на  ручных  подводных  моих  часах  времени. Я был  без  фонарика. Да, и  включать  я  его  бы  не  стал, если  бы  он  у  меня был. Рискованно. Вдруг  меня  еще, где-нибудь  караулили. Даже, здесь  у якорных  цепей  и  веревочных  глубоководных  проводов  от  глубоководного гидрофона  сонара  и  эхолота.

 Я  вцепился  руками  обеими  в  этот  проводной  веревочный  фал, рядом  с сетью  и  опущенной  вместе  с  ней  с  яхты  веревкой. И  полез  вверх, медленно  стравливая  через  фильтры  отработанную  смесь. Выравнивая давление  в  своей  крови  от, более, чем, стометровой  глубины.

  Да, если  бы  не  эта  кислородно-гелиевая  смесь, положение  мое  было  бы куда  хуже. Если  бы  был  просто  кислород. При  таком  всплытии  с трехсотметровой  глубины, там  над  той  трехкилометровой  пропастью, мне бы  пришел  каюк. Все-таки, гелий  легче  функционирует  с  кровью  на глубине, чем  сам  кислород. Даже, сейчас  при  всплытии. Я  быстрее  выхожу  с  глубины  к  поверхности, задерживая  свое  дыхание  на  выдохе.

  В  окружении  потревоженных  моим  появлением  вокруг  меня  каких-то мелких  рыбешек, я  медленно  шел  вверх, выдыхая  отработанную  свою кислородно-гелиевую  смесь.

  И  вот, я  уже  высунул  голову  из-под  воды  у  самого  днища  Арабеллы.

  Я  осторожно,  вскарабкался  на  корму, по  этому, веревочному  подводному опускаемому  кабелю, потом  по  лестнице, спущенной  за  борт  яхты. И, пригибаясь, сняв  тихо  ласты, пошел, голыми  босыми  ногами. Не  снимая баллоны  в  сторону  носового  с  водолазным  оборудованием  трюма. Обходя тихо  трюм  с  внутренней  закрытой  задвижными  деревянными  дверями лестницей  в  коридор  и  каютами.

  Я  боялся  за  мою  Джейн. Я  не  знал, что  сейчас  на  самой  яхте  происходит, хотя  и  было  тихо. Только  шумели  волны, приглушая  мое  тихое передвижение  вдоль  бортовых  лееров  ограждения  по  краю  борта  яхты.

  Я  как  тать  пробирался  на  ощупь  вдоль  левого  борта  нашей  яхты. Мимо темных  оконных  иллюминаторов  верхней  длинной  с  мачтой  и  парусами надстройки. В  полной  темноте. На  яхте  не  было  света. Джейн  не  включила ни  какого  освещения. Я  даже, не знал, сколько  теперь  времени, но чувствовал, что  уже  наступала  ночь. Было  темно. И  нельзя  было, даже посмотреть  на  подводные  часы  на  руке. И  я, в  полной  темноте, налетев  на  лежащую, на  носу  нашу моторную  без  надобности  лодку. Приоткрыл  люк  водолазного  нашего  с  Дэниелом  трюма. И  спустился  вниз, также  медленно  и  тихо. И осторожно, стал  снимать  баллоны, и  акваланг  возле  компрессора. В  полной  также, темноте  и  на  ощупь  очень  тихо. Я  боялся  разбудить  мою  красавицу  Джейн.

   Я  уже  снял  полупустые  акваланга  свои  баллоны. И  расстегнул  от  воротника  до  пояса  свой  на  груди синий  с  черными  полосами  гидрокостюм, как  вспыхнул  свет. Я  от  испуга чуть  не  упал. И  шарахнулся, прямо  на  стоящие  у  стены  борта  под  верхней  палубой  незаряженные  другие, в  ряд  поставленные  для  акваланга  баллоны. Я  прижался  к  корабельной  голой  гладкой  стене  с  большими  вытаращенными  своими  напуганными глазами  на  спустившуюся  ко  мне  мою  Джейн.

  Она  стояла, спустившись  сюда  в  водолазный  технический  трюм  яхты. И смотрела  на  меня  своими  черными, такими  же  напуганными  в  состоянии истерического  шока  глазами.

  Я, аж, присел  на  баллоны  и  в  груди  у  меня  как  будто  все  оборвалось. У меня  застучало  от  волнения  и  боли  сердце. И  я  опустил  вниз  глаза. И сидел, молча, на  баллонах, не  глядя  на  мою  Джейн. Я  не знал, что сейчас будет  и  я  не  знал, что  сейчас  делать.

  Джейн  была  в  белой  длинной  своей  той  опять  рубашке, как  тогда, когда вышла  ко  мне  больная  в  момент  нашего  скоротечного  бегства  из  того кораллового  атолла, и  в  полосатых  узких  от  купальника  плавках. Сверкая голыми, почти  черными  от  загара  девичьими  прелестными  своими  босыми ножками. Она  спустилась  сюда  и  стояла, смотря  на  меня  не  отрывая напуганного  взгляда.

  Она  ждала  нас. Нас  с  Дэниелом  до  последнего  не  смыкая  глаз. Ждала после  того  как  мы  ее  бросили, так  подло  на  этой  яхте. Бросили  по желанию  самого, теперь  мертвого  ее  родного  брата  Дэни.

— Сколько  времени, ты  знаешь? Час  ночи, и  где, Дэни? — только  тихо  и  еле слышно, чуть  ли  не  шепотом, спросила  моя  Джейн.

— Час  ночи! — я  произнес, сдавленно  и  испуганно  вытаращив  свои  синие  глаза  на  мою  Джейн, и  обомлел.

— «Я  там  пробыл  с  семи  часов  до  часа  ночи!» — я  сам  с  собой  не  смог это  даже  согласовать, что  и  как?

  Я  не  произнося  ни слова, потому, что  не мог  сейчас  ничего  объяснить  и вообще сказать, только, покачал  растрепанной  от  гидрокостюма  и  маски  русой  головой. Виновато, как  маленький  ребенок, прося  прощения. Как-то все  само  так  произошло  от  испуга, наверное, и  растерянности. И  все  же, через  силу, поднял  на  нее  свои  виноватые  и  испуганные  в  шоке  глаза. Как  виноватый  нашкодивший  мальчишка. Именно, как  глупый  напакастивший  подло  из-под  тишка  мальчишка, так  я  ощущал  тогда  себя.

— Ты  убил  его — произнесла  она, дрожащим  от  ужаса  голосом — Ты  убил Дэни! — закричала  моя  Джейн. И  выскочила  по  лестнице  наружу  вверх  на палубу.

  Эти  слова  ее  для  меня  были  как  смертельный  приговор. Словно, ножом резанули  по  моему  мужскому  сердцу.

  Я  бросился  за  Джейн. Прямо  не  снимая  гидрокостюм. Я  побежал, выскочив  из  носового  с  подводным  оборудованием  трюма  за  любимой. По  остывшей  уже  от  холодной  тропической  ночи  палубе. Она  бежала  впереди меня  и  рыдала  навзрыд.

— Джейн! — кричал  я  ей, уже  ни  боясь  ничего  и  забыв  про  любую  опасность — Джейн, любовь  моя!

  И  мне  было  уже  все  равно  теперь, после  смерти  Дэниела. Первый  раз  все равно. Я  бежал, только  за  моей  Джейн. Следом  за  ней, мелькающей невысоким  темным  силуэтом  в  ночи  на  палубе  нашей  Арабеллы.

  Джейн  бежала  от  меня  как  от  огня. Словно, перепуганная  мною. Тем, что только, что  от  меня  узнала. Она, проскочив  мимо  палубной  иллюминаторной  длинной  надстройки, заскочила  в  распахнутые  узкие деревянные  двери  трюмного  к  каютам  коридора. Буквально семеня  своими маленькими  босоногими  девичьими  моей  любовницы  ступнями, по почти, вертикальной  туда  лестнице. И  заскочила  в  свою  каюту. Захлопнув  из красного  дерева  дверь.

  Она  закрылась  там. За  дверями  раздался  женский  дикий непрекращающийся  в  неистовом  страдальческом  отчаяние  плач. Скорбный, горький  и  надсадный  плач  сестры, только, что  потерявшей  родного  брата.

                                         Моя  милая  Джейн

  Я  подскочил  к  двери. И  стал  стучаться  как  ненормальный  в  ее  каюту. Я лупил  сжатыми  своими  обеих  рук  кулаками  по  двери, готовый  ее  сломать. Только  бы  Джейн  открыла  ее  мне.

— Джейн! — кричал, как  ненормальный я — Любовь  моя! Открой  мне  дверь, прошу  тебя! Открой, миленькая  моя! — я  дергал  за  ручку  двери. И  рвал  ее  в сторону  и  на  себя.

— Уйди! — кричала  она  мне  из-за  той  двери — Уйди  проклятый! Ты  убил моего  брата  Дэни! Я  ненавижу  тебя! — она  кричала  в  ответ  верезжащим  от боли  срывающимся  до  хрипоты  голосом.

  Я  вырвал  дверь  из  замка. И  отбросил  ее  в  сторону. И  увидел  Джейн,

  сидящую  на  своей  постели. Джейн  сидела, скрестив  на  свои  красивые черненькие  от  загара  в  коленях  полненькие  бедрами  и  красивые  ляжками   девичьи  ножки. В  той длинной  белой  полураспахнутой  широкорукавой  рубашке. Из  которой виднелись  ее  выпирающие  полненькие  трепетные. Дрожащие  от  рыдания женские  груди. Она  сидела так, сверкая, из-под  той рубашки  между скрещенных  красивых  своих  полненьких  ножек, узким  своими  полосатыми плавками, на  своем  девичьем  лобке. И  держала  в  руках  подушку. Она плакала  в  нее. И  ей  вытирала  слезы.

  Джейн, вытаращив  напуганные  и  заплаканные  глаза, соскочила  на  ноги, на постели. Забилась  в  угол  каютной  переборки  и  корабельной  стены. У которой  стояла  ее  постель. Выхватив, вдруг  неожиданно, оказавшийся  у  нее в  руках  пистолет. Это  оружие  было  из  арсенала  Дэниела. Из  той  крайней  у  самого  туалета  и  душа  каюты. Где  было  полно  оружия.

   Джейн  его достала  видимо, когда  потеряла  нас. И  не  дождалась  совсем уже  нас  с  Дэниелом  к  ночи. От  собственного  страха  и  переживания. Она должна  была  защитить  себя, если, что. И  саму  яхту. И  вот, в  руке  ее  был пистолет.

  Я  стоял  в  дверном  проеме  у  сломанной, напрочь, мною  в  отчаянии  от всего  пережитого. И  от  проклятий  моей  любимой  Джейн  каютной  двери. Ее  девичьей  каюты. И  любимая  девочка  моя  Джейн, с  перепуганными  и  в горьких  слезах  черными  убийственной  красоты  глазами. Целилась  в  меня из  Беретты. Пистолета  из  оружейки  нашей  яхты  Арабеллы.

  Я  подумал, не  знаю, почему  сейчас, как-то, произвольно — «Сейчас маленьким  своим  пальчиком  нажмет  на  курок  и  все… И  нет  вас  матрос Советско-Российского  флота, Владимир  Ивашов. Моя  красавица  Джейн. Моя  голубка, любимая» — подумал  я  с  дурру. И, даже, напугался — «Неужели, так  все, вот  и  закончится».

— Любовь  моя! — я  в  отчаянии  смотрел  на  нее. И  замолил  ее  о  прощении — Прости  меня,  Джейн!

  Я  упал  на  колени. И  пополз  на  них  к  ее  постели. И  к  ней  стоящей  в углу  каюты.

  Выглядело  это, конечно  дико  и  жалко. Но, я  любил  ее. Любил  безумно  как  дурак. И  судите  сами, но  сделал  так  вот. И  никак  иначе. Я  готов  был умереть  от  руки  любимой. Так  же  как, и  готов  был, принять  ее  прощение.

— Не  подходи! — она, кричала  мне  в  отчаянии, тоже  вся  заплаканная, целилась  в  меня. И  ее  руки  тряслись. Она  могла  выстрелить, но, не стреляла.

— «Почему?!» — думал  тогда  я. Все  очень  просто, Джейн  любила  меня  как никого  другого. И  как  бы, не  винила  за  гибель  брата, даже  не  зная, что  там  внизу  под  водой  произошло. Она  не  могла  нажать  на  курок  пистолета.

— Я — произнес  тихо, помню  я  ей, сам  обливаясь  слезами — Я  не  смог  его уберечь. Милая  моя. Не  смог. Как  бы, не  старался, не  смог. Прости, любимая. Если, сможешь.

  Я  встал. И  повернулся  к  двери, ожидая  выстрела  в  спину, потому  как Джейн  не  могла  выстрелить, смотря  мне  в  мои  в  слезах, такие  же  убитые сожалением  и  горем  синие  с  зеленью  чарующие  любовью  и  преданностью глаза. Глаза  своего  любимого. Влюбленного  в  нее  до  безумия тридцатилетнего  русского  моряка. Моряка  полюбившего  молодую  лет двадцати  девяти  безумной  красоты  американку.

  Я  пошел  медленно  до  выхода  из  каюты. И  встал  в  проходе  у  сломанной двери  каюты  Джейн. Я  ждал  выстрела.

  Выстрела  так  и  не  последовало. И  не  последовало, вообще  ничего. Я просто, вышел  в  коридор  между  нашими  каютами. И пошел  наверх  на палубу  Арабеллы, проклиная  все  на  свете. И  себя, в  том  числе  за  все, что случилось. И  в  первую  очередь  за  то, что  тогда  не  сказал  ничего  Джейн  про  наше  последнее  роковое  с  Дэниелом  погружение.

  Стояла  темная  ветреная  ночь. Лишь, Луна  смотрела  на  бурлящую  гладь Тихого  океана. Там, вдали  за  этими  всеми  островами.

  Я  оперся  о  поручни  лееров  ограждения  борта  Арабеллы. И  смотрел  вдаль, туда  за  горизонт, где  виднелась  полоска  еще  солнечного  света.

   Ночная  полоска  света, на  горизонте. И  второй  час  ночи.

  Я  провел  взглядом  заплаканных  глаз  от  носа  до  кормы  нашей  большой одномачтовой  посреди, теперь  ночной  черной  за  большим  скалистым островом  внешней  океанской  бухты.

  Стояла  гробовая  тишина. И  только  волны  бились  о  борт  Арабеллы. И  ветер  качал  ее  из  металлизированного  нейлона  на  стальных  крепежах канаты  и  свернутую  в  упакованный  брезент  парусную  оснастку. И  весь такелаж  нашего  стоящего  в  этой  ночи  парусного  круизного  быстроходного судна.

  На  носу  так  и  лежала  оставленная  Дэниелом  наша  резиновая  без  мотора лодка. Этот  надувной  моторный  скутер, теперь  мешался  и  мозолил  глаза.

— Надо  ее  убрать» — как-то  сработало невзначай  у  меня  в  убитой  горем растрепанной  после  гидрокостюма  акваланга  русой  голове — «Убрать  назад  в трюм. Ни  к  чему  уже  она  там».

  Я  посмотрел  на  спущенные  с  сетью  с  лебедки  нейлоновые  веревки, прямо  в  воду. Туда  на  то  второе  каменистое  с  песком  дно  второго  плато. И  на  якорную  цепь  с  этого  левого  борта. Развернутого  теперь  борта  к самому  океану. Цепь  была  натянута  и  вторая  была  по  всему, видно, тоже от  врезавшихся  в  песок, там, на  дне  у  самого узкого  каменного  пролома  на втором  ярусе  под  стеной  ступенью  первого  плато  якоря.

  Я  навалился  руками  на  эти  бортовые  леера. И  стал  смотреть, теперь  в спящую  ночную  воду. Почти, как  тогда, в  той  песчаной  лагуне  того  атолла. Первой  проведенной  в  одиночестве, вот  так, почти  ночи. На  этой  яхте. После  своего  чудесного  спасения.

  Я  вспомнил  мою  Джейн, плескающуюся  в  волнах  той  лагуны. Прямо, вот так  как  бы, даже  и  сейчас  возле  борта  нашей  яхты. И  Дэниела  рядом  с ней. Я  вспомнил  их, чуть  ли  не  детский, радостный  крик. И  плеск  воды, и их  друг  с  другом  игру. И  как  моя  Джейн, поднялась  специально  назад  на борт  яхты, соблазняя  меня  своим  девичьим  безупречным  не  высоким, но очень  красивым  как  уголь, почти  черным  в  темноте  ночи  от загара  в ручейках  текучей  по  нему  воды  в  лучах  желтой  Луны, и  ярких  звезд  полуголым  телом. Вспомнил  лужицу  той  воды. У   ее  красивых  голых  стройных  девичьих  ножек. Которая   сбегала  от  узких  ее  шелковых   с  высокими  вырезами  на  загорелых  до  черноты  ляжек. Подтянувших  туго  девичий  Джейн  волосатый  с  промежностью  лобок  плавок.  И  стянувших  тугим  тонким  пояском  ее  те шикарные  девичьи  круглые  бедра  ног. Мокрых  от  воды. И  ее  слипшиеся  мокрые  разбросанные  по  плечам  длинные черные  как  смоль  вьющиеся  мокрые  как  змеи  волосы. Прилипшие  к  девичьей  спине. И  трепыхающейся  в  мою  сторону, неровно  дышащей  ее  девичьей  полной  груди. С  торчащими  сквозь  белый  мокрый  треугольными  лепестками  белый  из  шелка  лифчик  купальника  черными  сосками. Прямо  в мою  сторону. И  того  ее  купальника, те  тоненькие  лямочки  перетягивающие  ее узкую девичью  туго  спину. Узкую  и  гибкую  как  у  восточной  танцовщицы  спину.

  Выгнувшуюся, как  у  заигрывающей  со  мной  дикой  черной  кошки. Выставив  вперед  овалом  голый  живот  с  круглым  пупком  в  мою  сторону, над  тугим  пояском  тех  белых  узких  донельзя  купальника  плавок. Она, запрокинув  за  голову  одну  черную, как  и  тело  от  загара  девичью  руку, держалась  маленькими  красивыми  пальчиками  другой  за  поручни ограждения  борта. И  именно, вот  здесь, у  висячего  на  нем  своего  длинного махрового  белого  халата. Почти, совершенно  нагая, как  морская  русалка, или  морская  нимфа. Вышедшая  ко  мне  из  океанской  глубины. И  стоящая передо  мной. Тогда  не  знавшем  еще, такой  вот  женской  любви  и  ласки, какой  она  одарила  меня  потом. Она  любила  меня  безумно. Вот  и  потому  и не  выстрелила  мне, даже  в  спину.

— Моя  Джейн! Моя  крошка, Джейн! — твердил  про  себя  вслух, стоя  сейчас  у  леерных  перил ограждения  борта — Как  я  виноват  перед  тобой! Как  мне теперь  перед  тобой, оправдаться. За  свою  вину. Девочка  моя! Почему  ты  не выстрелила?! Почему?! — я  шептал, глотая  боль  и  досаду. И  видел  ее  перед собой, как  тогда, здесь  же  рядом.

  Как  она, тогда  смотрела  на  меня  своими  черными, как  та  темная  перед штормом  ночь  глазами. Буквально, съедала  меня  заживо  и  безжалостно. Не отводя  влюбленных  глаз. Не  стыдясь  своего  поднявшегося  на  борт  яхты родного  брата. Дэниел  видел  это  все  и  все  понимал. И  не  препятствовал нашим  отношениям  Дэни.

— Прости  меня, Дэни! Прости! — произносил  я  тихо, почти  шепотом. И  про себя. Глядя  в  ночную  темную, бьющуюся  о борт  Арабеллы  воду — Прости меня  ради  любви  к  твоей  сестре! Дэни, братишка!

  Я, снова  заплакал, как  ребенок  навзрыд. И, опустил  голову  на  руки, повиснув  на  леерных  бортовых  перилах  ограждения  нашей  яхты.

  Я  чудом  уцелел  и  спасся  в  той  бездне  и  от  преследования, а  Дэниел погиб. Погиб  в  самолете  своего  отца. Погиб  жуткой  смертью. И  надо  было доделать, то, что  мы  с  ним  вместе  не  доделали.

  Эти  черные  бортовые  самолетные  самописцы  борта  556, остались  там внизу  у  хвоста  разбившегося  самолета. Мы  успели  их  извлечь  до  самой трагедии  с  Дэниелом. И  я  обязан  был  их  доставить  на  борт  нашей  яхты Арабеллы. Это, теперь  было  моим  долгом  во  имя  его  памяти. И  святой, теперь  обязанностью  сделать  это, не  смотря  ни  на  что. И  чего  бы  мне  это ни  стоило.

  Сзади  на  мои  плечи  опустились  девичьи  моей  Джейн  руки. И  обхватили меня  за  шею. Джейн  прислонилась  всем  телом  к  моей  мужской  спине тридцатилетнего  мужчины, плачущего  как  ребенок  по  своему  погибшему под  водой  лучшему  другу. Она  положила  на  мою  спину  свою растрепанную. И  не  прибранную  ни  в  пучок, ни  в  хвостик  черноволосую девичью  миленькую  в  горючих  слезах  голову. Моя  ненаглядная  любовница  Джейн  прижалась  крепко  к  моему  дрожащему  в  рыданиях  телу. И  мы плакали  оба, закрыв  свои  глаза. И  не  могли  успокоиться. Позабыв  про  все на  свете. И, даже  про  ожидаемую  впереди  нас  двоих  опасность.

— Я  ждала  вас — она  сквозь  слезы  пролепетала  еле  слышно — Ждала  до  самой  темноты. Что  ж  вы  так  долго, Володя?

— Любимая  моя  девочка — произнес  я — Дэниел  погиб  в  самолете. Я  не  смог ему  помочь.

— Я  порезала  руку  ножом  на  кухне — в  ответ  произнесла  моя  Джейн — Очень было  больно. Но, ничего, я  своей  той  мазью  помазала, и  все  прошло — Джейн, словно  не  слышала  меня  и  говорила  о  своем.

— Ты  слышишь  меня, моя  девочка? — произнес  я, понимая  ее  шоковое состояние. Я  делал  все, чтобы  помочь  ему, но  не  смог  спасти  твоего  брата  Джейн.

— Ничего  все  пройдет. Я  помазала  мазью. И  все  пройдет — произнесла  как-то, тихо  она. Сама  про  себя — Все  заживет, мой  Володя, миленький  мой — она провела  правой  рукой  по  моему  лицу, и  снова  произнесла — Такой  же, как  и  тогда, не  бритый, и  колючий.

— Джейн! — уже  громко  произнес  и  нервно  я — Милая  моя, да, слышишь  ли  ты  меня!

  Уже  подозревая  ее  в  том, не  сошла  ли  моя  любовь  с  ума  от  такого удара.

— Ты  должен  мне  рассказать, как  было, Володя — сказала  вдруг, прейдя  в себя, мне  Джейн. Отпустив  свои  руки  с  моей  шеи. И  отойдя  от  меня  в

полной  темноте  на  палубе — Расскажи, что  случилось.

  Она  пошла  на  ощупь  назад  в  трюм. В  каюты  и  у лестницы  вниз, произнесла, остановившись — Я  должна  все  знать.

                                             ***

  Я  рассказал  Джейн  все. Все  как  было. Весь  тот  ужас, что  я  пережил там, под  водой. И  про  гибель  Дэниела.

  Я  не  хотел  всего  рассказывать, но  Джейн  настояла, не  смотря  на  весь  тот ужас, который  ей  пришлось  услышать. Она  сказала, что  простит  меня, только  тогда, когда  узнает  всю  из  моих  уст  правду  о  Дэни. Какой  бы  она не  оказалась  ужасной.

  Джейн  слушала, молча  в  главной  каюте  яхты. Она  уже  не плакала и не  рыдала. Совершенно, хладнокровно  и без  эмоций. Она  напилась  крепкого дорогого  своего  французского  вина. И  пребывала  в  прострации  и  шоке, думая, что  так  ей  будет  легче. Смотря  на  меня, рассказывающего  ей  о  том, кошмаре  какой  мне  пришлось  пережить  до  наступления  ночи. Там  на  дне того  морского  островного  плато.

  Широко  открыв  не  моргающие, черные  свои  она  цыганские, как  сама  ночь  девичьи  в  слезах  глаза, осуждающе  смотрела, не  отрываясь  на  меня. Моя  красавица  Джейн. Ловя  каждое  мое  слово. Стараясь  все  уловить  в  том моем  рассказе. Где, правда, а  где  ложь. Она  не  доверяла, снова  мне. То  наше  начало  построенное  на  недоверии, вылилось  вот  сейчас  при  гибели  Дэниела. Ее  безумная  ко  мне  любовь  нарушила  это  недоверие. И  вот, я получил  то, что  было  тогда, только  еще  страшнее. Это, снова  вспыхнувшее недоверие  вернулось  назад, разрушая  окончательно, нашу  безумную  двух влюбленных  друг  в  друга  любовь. Тот  ее  страх  еще  вначале  нашего знакомства  ко  мне, когда  я  появился  на  яхте  передо  мной, вылился  в новом  виде. В  виде  презрения  в  Джейн  красивых  цыганских  черных  глазах, моей  ненаглядной  любовницы.

  Джейн  не  доверяла  мне. Считая, теперь  меня, наверное, подлецом, трусом, погубившим  ее  братишку  Дэни. В  Джейн  пьяных  глазах  была озлобленность  и  презрение, перемешанные  с  неудержимой  ко  мне  любовью. Именно, любовь  ее  ко  мне  не  давала  моей  любовнице  Джейн Морган, сломать  окончательно  все  наши  отношения. Именно, любовь.

  Я, было, хотел, снова  броситься  ей  в  ноги. Целуя  каждый  пальчик  ее  тех  красивых  черненьких  ног. Молить  мою  красавицу  о  прощении. Но, это  не  был выход  из  сложившегося  несчастья. Я  бы  выглядел, тогда  действительно настоящим  трусом. И  полноценным  виновником  случившейся  трагедии. А, не  сложившаяся  такая  вот, нелепая, не  в  мою  пользу, трагическая  ситуация.

  Выплакавшись  на  палубе  мне  в  спину, она, тогда  я  уже  панически  думал, попрощалась  со  мной. И  со  всем  нашим  недавним  любовным  прошлым. И  слушала  меня  с  презрительным  взором  в  тех  ее  черных  убийственных девичьих  и  уже  изрядно  пьяных  глазах.

  Джейн  была  сильная  женщина, но  и  слабая, именно  как  женщина. И  нуждающаяся  в  помощи  и  защите. И  я  был  для  нее, теперь  всем. Но, смерть  Дэниела  пошатнула  крепко  наши, тогда  отношения. И  я, не знал, как исправить  ситуацию. И  хоть, как-то  спасти  нашу  любовь.

  Я  нес  свою  повинную, перед  ней. Перед, моей  судьей, решающую, теперь мою  дальнейшую  судьбу. И, рассчитывающему, хоть  на  какую-то, милость от  своей  любимой.

  Я  выложил  все  в  мельчайших  подробностях  о  тех  кошмарный  событиях там, на  той глубине  и  о  смерти  ее  брата, и  моего  лучшего  друга  Дэниела. Ожидая  ее  судебного, словно  решения, жить  мне  теперь  или  умереть.

  Знаете, я  был  уже  готов, теперь  на  все. Даже, если  бы  моя  Джейн приговорила  бы  меня  на  смерть. Я  бы  пошел  на  смерть. Я  был  готов  на все  ради  ее. И  нашей  теперь  любви. Я  готов  был  сделать  то, ради  чего приплыл  сюда  мой  друг  Дэни. Ради  его  погибшего, теперь  отца, которого  я, даже  не  видел  на  фотографии, а  только  в  рубке  борта  556. В  истлевшей от  морской  воды  одежде  один  скелет. Даже, ради  него. И  в  первую  очередь  ради  моей  крошки  Джейн. Я  дал  клятву, что  доведу, теперь  дело это  до  финального  конца. Дело  этого  проклятого  золота. И  все  получат  по заслугам. И  дядя  Джейн, и  погибшего  Дэниела  Джонни  Маквэлл. И  этот пресловутый  мистер  Джексон.

  Я  дал  клятву  себе  как  русский  моряк, что  доведу  дело  до  конца, и  они получат  свое, еще  и  лично  от  меня.

                                              ***

  Джейн  была  пьяной. Я  никогда  ее  такой  еще  не  видел. И  она, пытаясь встать  с  кожаного  дивана  в  главной  каюте  нашей  яхты. Чуть, не  упала  на пол. Я  подхватил  ее  за  правую  поднятую  вверх  руку  у  стоящего, тут  же банкетного  столика  и  кожаного кресла. Но, она  выдернула  ее  резко. И  посмотрела  на  меня  презрительно, и  зло. И  промолчала. Ничего  мне  не ответив. Даже, заплетающимся  языком. Она  пошла, качаясь  из  стороны  в сторону  в  свою  каюту.

  Я  пошел  за  ней  следом, чтобы  если, что  подхватить  ее  при  очередном падении. Но, она  дошла  до  своей постели. И, снова, плача, упала  на  подушки  лицом. И, по-видимому, в  хорошем  подпитие  отключилась.

  Мне  так  показалось, по  крайней  мере. Но, она  не  спала, она, просто лежала, убитая  горем. И  вдрызг  пьяная  на  своей  в  каюте  той  постели. Она чувствовала  меня, стоящего  в  дверях  за  ее  спиной  и  молчала.

  Я  боялся, что  нашей  любви  пришел  конец.

  Я стоял  и  смотрел  на  ее кругленькую  попку  в  узких  с  большими  вырезами  полосатых  плавках.  Натянутых  туго, на  Джейн, почти  от  загара  черных  ляжках  и  бедрах  ее  красивых  ног. Стянутых  тугим  пояском. Лежащую  ягодицами  вверх. И  оголенную, из-под, заброшенной  подолом  вверх  рубашки. При  падении  на  постель  длинной  белой  распахнутой  на  полненькой  искусанной  моими  зубами  девичьей  груди.

  Я  смотрел  на  ее  кругленькие  загоревшие  женские  аккуратненькие  до самых  маленьких  ступней  Джейн  ножки. Лежащие  на  той  в  углу  каюты девичьей  постели  на  вытяжку. Постели, первой  нашей, тогда  любви. Любви в  коралловой  той  лагуне  песчаного  атолла. Посмотрел  со  скорбью  и жалостью  на  растрепанные  и  разбросанные  Джейн  смоляного  цвета вьющиеся  змеями  волосы. Разбросанные, теперь  по  подушкам  и закрывающим  ее  миленькое  личико  с  полненькими  девичьими  губками, миленьким  носиком. И  ее, теперь  презирающие  меня  красивые  наполненные любовью, презрением  и  ненавистью  к  любимому  ее черные, как  сама, теперь  моя  смерть  глаза.

  Джейн  обняла  подушки  своими  в  широких  рукавах  той  белой  длинной рубахи  загорелыми  до  черноты  девичьими  руками. Я  думал, она  крепко спала  и  ничего  уже  не  слышала.

  Я  так  хотел  прижаться  к  ней  сейчас. Хотя  бы к  ее  тем  миленьким полным  черненьким  от  загара  девичьим  молодым  двадцати  девятилетней латиноамериканки  красотки  ножкам. Но, не  мог. Не  мог, из-за  вины, которая была  на  мне. И  я  был  так, или  иначе  виноват, виноват, в  том, что  выжил.

— «Милая  моя  Джейн!» — думал  сейчас  я — «Только  искупление  исправит  мою  вину  перед  тобой! Только  искупление!».

                                               ***

— Уходи — еле  произнесла  она  моя  красавица  Джейн, не  подымая  с  подушек своей  растрепанной  вьющимися  локонами, как  змеи  черными  волосами головы — Уходи  и  не  мучай  меня. Ты  не  нужен  мне. Уходи, молю  тебя проклятый.

  Она  повернула  в  мою  сторону  голову. И  посмотрела  на  меня  глазами, вновь  полными  слез — Я  ненавижу  тебя. Уходи. Я  не  хочу  тебя  видеть.

— Джейн — произнес  тихо  ей  я — Миленькая  моя, прости  меня. Прости  меня  за все  любимая — только  и  смог  я  еще  раз  произнести, когда  она  прервала меня.

— Молчи! — громко  и  резко, произнесла, еле  выговаривая  Джейн — Может, все и  правда, что  ты  говоришь! А, может, и  нет, но, я  не  виню  тебя  за  смерть Дэниела! — вдруг, неожиданно  моя  Джейн  произнесла — Но, я  никогда  тебя  не  прощу  за  мою  к  тебе  ненормальную  привязанность  и  безумную  любовь, которую  ты  нарушил  вместе  с  Дэни. Обманув  меня. И  оставив, здесь  в  неведении  и  страхе  за  вас  обоих. Не  прощу  за  этот  обман  и  за  то, что  случилось! Не  прощу! Убирайся!

  Я, было, чуть  не  бросился, снова  к  ней  с  желанием  любить, и  молить  о пощаде. Но, она  протянула  пьяную, качающуюся  в  мою  сторону  в  широком закатившемся  рукаве  белой  рубахе  черную  девичью  от  загара  правую  руку. Ладонью  ко  мне.

— Не  подходи! — произнесла  она  зло  и  резко, заплетающимся  от  перепоя девичьим  языком — Не  хочу  тебя  больше  видеть! Убирайся! Убийца  моей безумной  любви! Не  будет  тебе  больше, ни  любви, ни  моего  вечернего черного  платья!

  И  она  уснула. Закрыв  плывущие  уже  и  сонные  свои  девичьи  черные, как ночь  красивые  глаза. И  уронила  свою  пьяную  пальчиками  вниз  правую руку  с  края  своей  постели.

  Она  где-то  бросила  тот  пистолет. Наверное, положила  в  стол  прикроватного  столика  со  стоящим  на  нем  с  водой  графином.

— «Моя  красавица  Джейн!» — я  смотрел  на  нее, и  душа  моя  болела. Все горело  от  боли  внутри. Билось  в  этой  страшной  боли  мое  сердце.

 — «Я  безумно  тебя  люблю. И  не  оставлю  тебя  никогда. Я  верну  тебя себе!» — твердил  себе  я.

  И, повернувшись, пошел, снова  наверх  на  палубу  Арабеллы.

  Я  знал, что  надо  делать. Я  знал, что  только  так, можно  все  исправить.

  Я  в  полной  темноте, не  включая  на  палубе  света, вслепую  буквально, убрал  наш  резиновый  скутер  назад  в  носовой  с  оборудованием  трюм. И начал  закачку  баллонов  для  акваланга.

  У  меня  вся  еще  ночь  была  впереди. На  часах  было  два  часа  ночи. И, я  должен  был  дотащить, эти  чертовы  аварийные  бортовые  самописцы  на нашу  яхту.

  Я  знал, это  было  сложным  делом. Очень  сложным. Потому, как  дело  было ночью. И  еще  под  водой. И  на  приличной  глубине. Но, надо  было  его сделать. И  пока, моя  милая  красавица  Джейн  спала. И  никто  еще  не  напал на  нас. Надо  было  уносить  отсюда  ноги. Это  то, что  хотел  как  раз  Дэниел.

  Я  сейчас  думал  о  том, чтобы  те, люди  Джексона  не  напали  на  нас.

  Надо  было  быстро  все  сделать.

  Я, вообще  не  понимаю, почему они  с  этим  тянули. Что-то, там  решали  или получали  от  самого  Джексона, какие-то  инструкции  по  телефону  или рации. Не  знаю. Но, они  не  нападали.

  Я  закачала, по  новой, компрессором  несколько  баллонов, и  спустил  их  с  кормы  Арабеллы  в  черноту  ночной  воды  до  дна  второго  плато. Благо  наша  яхта, стояла  недвижимой  на  двух  якорях, плотно  вонзившихся  в донный  вязкий  коралловый  белый  песок.

  Я  проверил  еще  раз  ту  сеть  на  нейлоновой  веревке  с  левого  борта  нашей  яхты. И малую  лебедку, на  предмет  работы, погудев  ей  немного вверх  и  вниз.

— Работает — произнес  я  сам  себе — Годиться.

  И  стал  надевать  гидрокостюм. Новый  черный  его  гидрокостюм  акваланга. Костюм  Дэниела, который  он  не  одел  в  свое  последнее  погружение.

  Я, тогда  еще  подумал — «Пусть  умру, но  в  его  костюме. В  знак  прощения моего  друга  Дэни. Пусть  моя  любимая  Джейн  знает, что  потеря  Дэниела для  меня  была  не  меньшей  утратой, чем  для  нее. Если  погибну, и  она  меня  таким  найдет. Если, вообще  найдет».

                           Конец  третьей серии

Еще почитать:

Синий Цветок — Синий Цветок. Глава 4

Школа шиноби. Книга вторая. — Глава 12. Наедине.

Это моя игрушка

Красные нити судьбы.