Не так давно на блоге «ЛМ» вышла большая статья «Реализм, модернизм, постмодернизм», которая стала своеобразным ликбезом, моей попыткой открыть для читателей блога новые области и горизонты в литературе. Конечно, я не Христофор Колумб, и слово «открыть» здесь звучит слишком громко, но цель статьи сводилась к намерению если не ликвидировать, то хотя бы указать на белые пятна, оставленные в нашем кругозоре корявым школьным образованием.

Так что если вы по каким-то причинам пропустили ту запись, настоятельно рекомендую ознакомиться. Сегодня в продолжении цикла о современной прозе я собираюсь поговорить о постмодернизме – культурном течении, в котором все мы существуем, хотим мы того или нет.

Прекрасно понимаю, что любая попытка загнать постмодерн в рамки какого-либо определения обречена на провал – зверь этот настолько диковинный, что в разных своих проявлениях зачастую противоречит самому себе. Однако я все же верю в возможность выделить основные черты направления и, отталкиваясь от них, сформировать ясное представление об этом культурном явлении.

Начать я решил с элемента, который считаю основополагающим, который, без сомнения, имеет определяющее значение для культуры постмодерна, и без которого сложно представить себе любой современный текст. Речь пойдет об интертекстуальности.

О сложностях восприятия терминологии

К сожалению, круг людей, способных, а, главное, желающих понимать научные работы в области культурологии и языкознания, крайне узок. Для рядового читателя, да и для писателя в том числе, нет ровным счетом никакой необходимости разбираться во всех вышеназванных тонкостях, когда перед ним всегда есть первоисточник – книга, и есть понимание того, что все научные обоснования и вся градоподобная терминология строится уже постфактум, на основе сформировавшихся тенденций. Наивно полагать, что прочитав о «фено-тексте», вы станете писать лучше.

Прикладная ценность подобных изысканий достаточно условна. Но это не вина и не упущение научных работ, они-то пишутся для своей узкой аудитории, проблема здесь в том, что другого материала по теме просто нет. Те злополучные белые пятна, с которыми мы сталкиваемся в стенах образовательных учреждений, оказываются значительно шире и простираются даже на области всемирной сети, в которой, казалось бы, есть абсолютно все! А вот простого и понятного материала по пресловутому интертексту почему-то нет. Беда, печаль.

Интертекстуальность

Термин интертекстуальность был введен в обращение в 1967 году теоретиком и исследовательницей литературы и языка француженкой болгарского происхождения Юлией Кристевой.

Кристева является последовательницей таких столпов культурологии и языкознания как М.М. Бахтин и Ролан Барт, и ее концепция интертекстуальности стала логичным продолжением и развитием их идей.

Интертекстуальность – это общее свойство текстов, выражающееся в наличии между ними связей, благодаря которым тексты (или их части) могут многими разнообразными способами явно или неявно ссылаться друг на друга. 

В чем кроется причина появления такого необычного свойства?

Все очень просто.

С ускорением научно-технического прогресса, появлением новых и все более совершенных средств коммуникации значительно ускорился и кардинально возрос поток информации, ежедневно обрушивающейся на человека. Если еще лет двести назад люди зачастую не знали, что происходит в соседней губернии (не говоря уже о заморских державах, где народ с собачьими головами ходит кверху ногами), новости расходились медленно, а инновации и того хуже, то уже в середине ХХ века с широким распространением телефонной связи, радио и телевидения, информационный поток увеличился в сотни, если не в тысячи раз.

Это здорово отразилось не только на общественной жизни, но и на культуре. Распространение бесплатного образования и значительный рост грамотности спровоцировали небывалый читательский бум. Вспомните, как выросло книгопечатание за последние сто лет?

Однако, одолев признанные шедевры и побаловав вниманием современных авторов, читатель быстро пресытился, ведь чем больше книг он осиливал, тем чаще повторялись сюжеты, идеи и ситуации.

Возник смысловой тупик, который красноречиво характеризует фраза «все уже придумано, все уже написано». Проблема оформилась со всей очевидностью уже во второй половине ХХ столетия, и как ответ на нее многие авторы начали переосмысливать процесс заимствования.

Вот как характеризует интертекстуальность Ролан Барт:

«Каждый текст является интертекстом: другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат.

Обрывки культурных кодов, формул, ритмических структур, фрагменты социальных идиом и т.д. – все они поглощены текстом и перемешаны в нём, поскольку всегда до текста и вокруг него существует язык. Как необходимое предварительное условие для любого текста интертекстуальность не может быть сведена к проблеме источников и влияний: она представляет собой общее поле анонимных формул, происхождение которых редко можно обнаружить, бессознательных или автоматических цитат, даваемых без кавычек»

Здесь можно вспомнить близкое понятие реминисценции – в литературе этим термином обозначают невольное заимствование, цитату без кавычек. Однако их нельзя путать, реминисценция – лишь частный случай интертекстуальности.

Конечно, наивно полагать, что заимствования и перекличка текстов появились недавно. Вовсе нет, случаи реминисценций были известны еще с глубокой древности. В ХХ веке изменилось другое – отношение к ним. Если раньше обращение к чужим идеям не поощрялось, то теперь заимствование стало основой постмодернистской литературы.

И это очень важно. Повторюсь, многие исследователи сходятся на том, что именно феномен интертекстуальности является основополагающим для литературы эпохи постмодернизма.

Говоря о заимствованиях, мы должны отметить, что они бывают совершенно разные

Заимствование фраз или кусков текста – это цитаты. Указание авторства необязательно, чаще они просто проскальзывают в тексте, вызывая у читателя нужные ассоциации (об этом ниже). Интересно, но, по мнению Р. Барта, использование цитат не всегда говорит о влиянии одного автора на другого. Речь скорее идет об обращении к некому информационному полю, откуда каждый желающий черпает языковые, смысловые и семиотические конструкции для выражения своих идей (своих ли?).

Иными словами, приводя цитату, я не акцентирую внимание на своей приверженности идеям ее автора, я использую ее исключительно потому, что она подходит по смыслу. И в этом также кроется любопытный психологический подтекст, позволяющий автору брать уже готовые, проверенные и зарекомендовавшие себя решения, вместо придумывания собственного велосипеда.

Кто-то может сказать, что такой подход – это танцы на костылях, и автор, обращающийся к цитатам, мало отличает от неофита, сорящего штампами. Однако присутствует важное отличие: использование цитат подразумевает определенный культурный уровень (по крайней мере, знакомство с первоисточниками). Поэтому мы и говорим, что заимствование – это один из инструментов писателя, с помощью которого он  доводит до публики  свои идеи.

Заимствования не сводятся исключительно к цитатам. Они могут быть и сюжетными, когда автор развивает свою историю по сценарию чужой.

Яркий пример – горячо обожаемый старшеклассницами роман Булгакова «Мастер и Маргарита» с его главами об Иешуа Га-Ноцри, которые являются инсценировкой известного библейского сюжета. Впрочем, заимствовать можно не только сюжеты, но и героев, персонажей, и даже целые сцены.

Многие исследователи выделяют т.н. «очаги интертекстуальности» или «очаги заимствования». Как правило, это авторы и произведения, к которым чаще всего обращаются с реминисценциями.

В западной культурной традиции можно выделить два таких мега-очага – библейский и шекспировский. Именно их мотивы и их интерпретации чаще всего встречаются в литературе нового времени.

Говоря об обращении к очагам, я подразумеваю, что не всегда авторы идут на этот шаг осознанно. Кажется, что обычно писатель просто черпает информацию из общего информационного поля, даже не задумываясь, как и у кого он заимствует.

Мне кажется очень любопытной концепция, что автору только кажется, что он творит сам, на самом же деле это культура творит посредством него, используя беднягу как свое орудие.

Продолжая мысль, мы можем прийти к заключению, что текст вовсе не является плодом творения исключительно личности, а скорее представляет собой слепок информационной среды, его породившей…

Но как бы то ни было, все это – вопросы сухой бумажной теории. Писателю же, особенно голодному, приходится мыслить более цинично: информационная среда, какой бы мощной и всеобъемлющей она ни была, сама по себе слепка на бумаге не оставит, и в издательство не отнесет – писать-то все равно придется человеку. И большая ли разница, откуда он черпает свои идеи? Снисходит ли вдохновение, или посещает муза, или таинственная матрица транслирует свои слепки… А раз видимой разницы нет, то нечего и котелок забивать всякой там философией.

Интертекстуальность как удовольствие

Да-да, ну а вы как думали? В основе использования свойства интертекстуальности лежит широко известный психологический эффект. Сводится он к получению удовольствия от узнавания в новом чего-то хорошо знакомого. Ну, я сейчас не буду подробно расписывать банальный пример, как если бы вы пришли на вечеринку, где толком никого не знаете, и встретили там давнего приятеля. Вот примерно такие эмоции и лежат в основе феномена интертекста.

О радостях момента узнавания писал еще Аристотель, а вот хорошо известный нам Ролан Барт развил эти рассуждения в концепцию «эротического тела текста» (как вам такая терминология?), которое призвано заменить собой суровую правду жизнь, погрузить читателя в безмятежный мир интеллектуального удовольствия.

Немного отвлекаясь от темы, замечу, что многие авторы сознательно используют этот прием.

В разборе романа Янна Мартела «Жизнь Пи» я обращал внимание, как прямолинейно автор ушел от сложной проблематики потери семьи, оставив нам легкие размышления о боге и его триединстве.

Но это лишь единичный случай из бездонной бочки примеров, чаще всего мы просто видим, как сюжетные построения и общая тональность текста уводят нас в сторону от повседневных проблем, жизненных сложностей и рутины, делают книгу спокойным и уютным местом, куда хочется возвращаться…

Подводя итог, мы можем сформулировать следующее:

В современной литературе в условиях глобального кризиса идей заимствование уже не является чем-то преступным. Напротив, умение автора обратиться к опыту своих предшественников демонстрирует его интеллектуальный и культурный уровень.

Читатель, в основной своей массе, чаще просто не замечает реминисценций, но читатель опытный и вдумчивый обязательно заметит отсылку и оценит, испытав удовольствие от узнавания.