Все биографии царя Соломона перенасыщены тревогой. В биографиях Микеланджело нет ни слова о статуях, в биографиях Бетховена — ни слова о музыке. Биография Соломона — это биография Саровского нарцисса, отрицания отрицания. В ней нет ни намека на покой и самодержавность. Только суета и порождаемая ею тревога.
Биография Соломона неотличима от биографии Одиссея: то же отсутствие чертогов, только вместо воды — пески, та же самая кровать, украшенная золотом, серебром, медью, слоновой костью, с той лишь разницей, что вместо оливы — ливанский кедр, тхелет вместо пурпура, вместо царицы Итаки на ней — царица Савская, ты же, царица Спарты, не доставайся никому. Биографы не дают Соломону даже атома времени, он не успевает ни заплакать, ни засмеяться, не может сетовать или плясать, разбросав камни, не успевает их собрать. Ни тьма дщерей сионских, ни шестьдесят сильных вокруг его одра не успевают залатать истершуюся на локтях рубашку: заточенный в атом тревоги, несется Соломон через наречия и диалекты, химеры и сциллы, глухой и слепой, по шаткому подвесному мосту мгновений.
Как смутные клочья тумана выхватывает эпизоды чьей-то жизни: вот чей-то брат, — не его ли? — отцов первенец, дрожит за скинией, а чья-то мать занесла над дрожащим кинжал. Вот танец шоколадной и гибкой царицы Сибейской, но лишь протянул к ней кто-то руки, и вот уже — мальчик на ступенях дворца, чей-то сын, угрюмый и кучерявый, чернокожий, как его мать — стоит протянуть ему гримуар, подарить власть над джиннами и царство эфиопское с глухим стуком захлопнет свои врата, перед чьим-то лицом. Вот острова — не его ли? — тонут в центре земли, захлебываясь океаном. Зачем он здесь, вместе с Прогневавшим богов, что идет в обнимку с сиреневой девой-птицей, затаскивает на песок носатый корабль, зачем ковыряет из ушей пчелиный воск? Не припомнить уже. Как не припомнить, от чего так слепит глаза палуба, или то сияет на солнце груз-200? Или вот: дивное здание для игры в 3D-шахматы, обшитое кедром, облицованное золотом, обсаженное пальмами, рассыпавшееся на кубические меры, разлетевшееся пустынной пылью, для кого оно? Кого или что ты приветствуешь каждое утро, глядя в отполированное медное зеркало? Или ты и есть тот самый цезарь, Наполеон тебе имя, в чьей биографии нет ни слова ни об одной войне? Уже не ответить.
Глумливый ад Бекфорда, рассудительный — Данте, не стоят этого поистине величественного ада времени. Мир тебе, о царь, будешь спускаться к престолу светоносному, спроси у царей-преадамитов, почему черви все-еще точат твой посох. Только не забудь.
