Очереди в кабинет не было. Врач, близоруко щурясь, сходу спросил, почему я без маски, надел очки, оглядел меня ещё раз, прокашлялся, сказал: «В принципе, неважно» и, взяв под локоток, повёл меня куда-то по коридору. «В морг?» — с тревогой спросил я, «Рано» — обнадёжил он. Оказалось, мы шли в лабораторию. Там мне сразу объяснили, что от меня им нужны различные жидкости из организма, для анализа. Я согласился и настаивал, чтобы взяли как можно больше и желательно из лица.

    Накануне, мой друг сварщик проходил медкомиссию от работы и хвалился рекордными сорока́ минутами на одиннадцать кабинетов, я провёл в одном два часа, пытаясь нигде себя не чесать. На этом настоял врач, увидев мои руки и грудь. Я не помню, с кем я сражался во сне, с тигром или стаей с росомах, но следы когтей, на моём теле, говорили о том, что наша битва была легендарной. В итоге я сдался, терпения уже не было и я попросил: или разрешить мне чесаться, или усыпить меня, в конце концов. «Супрастин» — коротко бросил врач и мне тут же поставили укол. Нет, ну почему сразу нельзя было сказать: «супрастин»! Ну, не такое уж и сложное для произношения слово — су-пра-стин, зато какой эффект! Пропали слёзы, зуд, кожа на лице перестала тянуться и больше не рисковала лопнуть, захотелось жить. Я начал собираться домой, но бросил эту затею потому, что врач снова был лаконичен: «Рано».

    Он вообще был сама краткость, этот врач. На вопрос: «Что у меня?», он ответил одним словом «Аллергия». На вопрос: «На что?», ответил двумя: «Анализы покажут». На вопрос: «И как лечить?», тремя: «Стационар или амбулатория». Зато его принтер был более многословен и выплюнул из себя три листа А4, заполненные тем, что мне можно, чего нельзя и что делать когда нельзя, но очень хочется. Когда я увидел чего нельзя, жить срочно расхотелось. Хотелось кричать: «Организм, ты сума сошёл? Какая аллергия на белок? Ты же сам белок! За что ты так со мной?» Хотя, отчасти, я его понимаю, за прошедшие десятилетия, чего он только не принимал от любознательного и чревоугодного меня.