В понедельник утром умерла Анастасия Фёдоровна. Сердце Таниной матери просто остановилось во сне.
Девушка не могла в это поверить.
Таня сидела около кровати матери, крепко сжимала в своей руке холодеющую руку Анастасии Фёдоровны и рыдала во весь голос.
Создавалось ощущение, что всё происходило во сне, что стоит всего-навсего нажать какую-нибудь невидимую кнопку, и всё будет как прежде. Мама будет также сидеть в комнате, в инвалидном кресле, также с теплом и любовью смотреть на свою единственную дочь, своё сокровище, также будет говорить Тане о том, «какая она молодец». Но кто-то большой и важный решил иначе… «Минута рождения и минута смерти определяется Свыше. Она неизменна…» — читала девушка в какой-то книге. Но, даже помнив об этом, душа не хотела успокаиваться.
«Почему именно меня в шестнадцать лет захотели сделать сиротой?! Почему именно мне выпала такая участь?! В чём я провинилась?!»
Слёзы катились из глаз, бежали вниз по щекам, к подбородку.
В квартире стали собираться люди – и знакомые, и незнакомые Тане. Многие её обнимали, говорили какие-то слова, но любые слова как будто тут же растворялись в пространстве. Всё было неважно, всё казалось фальшивым.
Таню заставили поесть суп с гренками. Девушка не ощутила его вкуса.
Многие из маминых подруг вспоминали её, вспоминали, какой была Анастасия Фёдоровна, как она хорошо пела, как всегда всем помогала, каким хорошим и внимательным фельдшером она была. Вот только отца и саму себя спасти себя не смогла!
Все рыдали, от этого становилось ещё хуже, ещё тяжелее. Как будто беспросветный мрак повис в комнате.
Чёрные платки, море пышных цветов, бесконечные разговоры, слёзы. К вечеру из дома ушли все. Осталась только тётя Лена.
С ней было легче. Всё же своя.
— Крепись, Танечка! Крепись, моя девочка! Мама всегда будет рядом с нами! – говорила Елена Фёдоровна, наливая чай Тане в мамину любимую чашку.
Незаметно настала ночь. Таня закрыла глаза и как будто провалилась в тёмную-претёмную яму. Только билось сердце: «Тых-дых-тых»!