Лили(т) #4 | Penfox 🦊

Моё утро начинается так же, как у других. Я встаю с кровати, прослушав всю ночь аудиокнигу, которую мы должны были обсуждать на литературном семинаре, на котором меня на самом деле не было, потому что я убивала человека. Потом делаю себе кофе, курю с сонным видом на балконе, потом только иду в душ и привожу себя в порядок. Заплетаю себе длинную косу, крашусь, смотрю на термометр и выхожу на улицу.

Я незаметна и легко теряюсь в толпе.

«Приезжай сегодня ко мне».

Это пишет Дедал. Если подумать, я давно его не видела. Уже почти месяц мы только переписываемся.

«Что-то случилось?» — пишу я.

«Есть новости для обсуждения».

«Хорошо».

Я учусь на факультете философии в МГУ, кафедра философии религии и религиоведения. Честно говоря, я поступила туда «по блату». Это непросто, но Дедал умеет уговаривать людей. Я должна была выбрать наиболее бесполезную на мой взгляд направленность в науке. Народу на моей кафедре, как ни странно, много, и потеряться в большом ВУЗе оказалось очень просто. Я не прогуливаю занятия, послушно зубрю всё, что мне дают, и не блещу интеллектом.

Я люблю философию. По правде сказать, она моя настоящая страсть. Но учусь из-под палки и с презрением отношусь почти ко всем занятиям, на которых присутствую. Вся моя тетрадь по конспектам испачкана рисунками с мелкой детализацией. А ведь до поступления я не умела рисовать и даже не пыталась.

Я изучаю настоящую философию на сырых ночных улицах холодной Москвы, в тех её уголках, которые обходят стороной приличные люди. И эта философия достаточно мрачна, чтобы Шопенгауэр показался вам оптимистом.

Я стояла у метро и курила. Всё равно опять приду раньше всех, времени ещё много.

Мимо меня прошла девушка, примечательной деталью внешности которой являлись только докрасна рыжие волосы. Не вьющиеся, судя по всему, и длинные. Они махнули передо мной огненными хвостиками прядей из-под чёрного капюшона. Ничего особенного. Просто ещё один прохожий, которого я разглядываю, пока курю. Грязные осенние полусапожки, чёрные джинсы, короткое элегантное пальто с капюшоном, руки в карманах, со спины не понятно даже, сколько ей лет. Судя по запаху, примерно моя ровесница. Ещё от неё пахнет кофе — растворимым, сладким. И кровью тоже пахнет… Причём, к запаху примешивается холод, металл, словно рана находилась на открытом воздухе. Так. А ещё запах энергетика, я даже узнаю марку. Она выпила баночку «Адреналина». Потому и сердце колотится где-то на грани с сильной тахикардией. Дыхание резкое, прерывистое, напряжённое.

«Ладно, ты бедный студент, который спешит на занятия, я всё понимаю, но откуда кровь? Порезалась? Тогда почему крови так много?»

Я обращаю внимание на такие вещи. Сущие мелочи — царапины, круги под глазами, синяки на руках. Иногда эти люди приводят меня к моей новой жертве.

«Что с тобой случилось? – думала я, шагая за ней вслед. — Тебя сильно исцарапала кошка? Нет… кошки у тебя нет. Может, ты сама себе порезы делаешь? Тебе это нравится или что-то… кто-то доводит тебя до ручки? Скажи, тебе тоже больно?»

Я охотник за отчаянием.

Через десять минут я узнаю, что её зовут Ева, и она художница.

Пока что я просто иду за ней вслед. Я снимаю в гардеробе свою куртку, снимаю лёгкий шарф. Потом я поднимаюсь по лестнице и прохожу мимо неё, когда она садится в холле и достаёт небольшой альбом с зарисовками. Она надевает наушники и начинает рисовать. Я стою у стены, скрытая от неё мраморной вазой с карликовым деревом. Я считаю. «На руках. Ещё два, вероятно, на ногах или животе. Они глубокие – твои порезы. Ты носишь длинные рукава и широкие браслеты на запястьях».

— Ева, привет, — к девушке подскочила её сокурсница. Она начала разговаривать, видя, что у Евы есть наушники. Мне сделалось любопытно, какая логика движет людьми, когда они начинают беседу с человеком, понимая, что тебя не слышат.

— Что? — Ева посмотрела на неё снизу вверх, снимая наушники. Взгляд тяжёлый. Он кажется не совместимым с тонкими чертами её лица — вздёрнутый носик, маленькие, кукольные губы, большие глаза, как у оленя, миндалевидного разреза. А взгляд, как у танкиста после тяжёлого дня на поле боя…

Мне это не понравилось.

— Блин, — сокурсница закатила глаза, — не видела меня, что ли? Я спрашиваю, чего ты так рано пришла.

— Я жаворонок, — хмуро ответила Ева.

— О, везёт тебе, а я люблю поспать подольше. Опять ты вся в чёрном, — она цокнула языком.

— Отвяжись.

У неё очень чёткое произношение слов и красивый голос.

— Злюка, — улыбнулась её подруга. — А что ты рисуешь? Неплохо… — она заглянула в альбом. — Вполне жутковато получается.

Мне показалось, что от этого комплимента по лицу Евы прошлась рябь отвращения, и она инстинктивно закрыла свой альбом. Будто эта похвала оскорбила её.

Я не стала дослушивать разговор, мне делалось скучно и, к тому же, начинались занятия.

«Я просто выясню, зачем ты пускаешь себе столько крови, а потом отстану. Честное слово».

***

Алла: Можно тебе позвонить?

Алла: Это срочно…

Алла: Оскар куда-то делся. Он дома не ночевал. Не знаю, с кем он опять.

Алла: Его мать тоже без понятия, где он, но пока не переживает.

Я посмотрела на экран телефона.

Лили: Звони, у меня перерыв на обед.

Я сунула наушник гарнитуры в ухо и огляделась. Ждать пришлось недолго, Ева вышла из кабинета и направилась в сторону выхода. Наверное, как и большинство, собиралась перекусить.

— Я волнуюсь, — дрожал в наушнике голос Аллы. — Нет, правда. У меня сердце не на месте… Вдруг с ним что-то случилось?

— Есть какие-то реальные основания так думать? — выдала я дежурный вопрос, неотрывно наблюдая за своей целью.

У выхода из здания Еву поприветствовала ещё одна девушка, обняла её. Это объятие заставило Еву напрячься всем телом. Мне показалось, по коже её пустили ток. Не все любят прикосновения. Она терпела, потому что обнимавшая её девушка ничего для неё не значила и не стоило тратить время на объяснения важности сохранения дистанции.

«Боже, да отцепись уже от неё…» — подумала я раздражённо.

— …обычно не забывал позвонить мне вечером. Даже когда с другими встречался, — твердила Алла. — А в этот раз не позвонил. Конечно, может, он сейчас спит, а телефон разряжен, но всё равно у меня гадкое предчувствие.

— Я с ним виделась недавно, — сказала я, выходя вслед за Евой из здания.

— Зачем? — помолчав, настороженно спросила Алла.

— Хотела спросить, серьёзно ли у него с тобой или он опять тебя за нос водит, — ответила я. — Он меня выставил. Но суть не в этом… Мне показалось, он куда-то собирается, я в его комнате была.

— Я же, блин, просила тебя не говорить с ним, — простонала Алла. — Твою мать. Я же просила!

— Прости. Я действительно переживала за тебя.

— Ты не в первый раз так делаешь! — взорвалась Алла.

— Успокойся, может, ты мне нравишься.

— В смысле?!

— Извини, пошутила…

— Лили!

Я чуть отодвинула наушник от уха, чтобы не слышать того, что льётся в мою сторону из уст подруги. Сейчас она накричится, успокоится и будет волноваться уже не столько по поводу Оскара, сколько по поводу того, какая я негодяйка.

Ева пошла в сторону блинной, недавно открывшейся в ресторанном переулке. Однако обедать она не стала, заказала себе кофе… Куда ей столько кофеина?

За столом она снова рисовала, игнорируя окружающих, которые с ленивым безразличием поглядывали на её творчество, проходя мимо. Кто-то из них сказал:

— А у нас в ВУЗе тоже была девушка, которая здорово рисовала. Сейчас на Арбате портретами занимается…

Я старалась дышать ртом или не дышать, вообще. Мне было душно. Я села напротив Евы за соседний столик. Алла бросила трубку, наконец, и я смогла сосредоточиться на изучении своей цели. В наушниках её грохотало что-то электронное, с мощными басами.

«Отлично, не смотри на меня, просто рисуй».

Неожиданно три парня подошли к Еве и кто-то из них спросил, можно ли здесь сесть.

— Тут занято, — солгала она, со вздохом сняв наушники.

— Слушай, к тебе уже минут пять никто не подходит, а нам надо где-то сесть, — ответил раздражённо один из них.

— Это место для меня, — сухо сказала я, протиснувшись мимо них и развалившись за столиком Евы. Не мигая, посмотрела в глаза каждому из троих:

— Поищите другой столик.

Они ушли, крайне раздражённые. Тогда я впервые подняла на Еву взгляд. Мне показалось, я упала в чернильную, глубокую пропасть. Она смотрела на меня очень серьёзно, не мигая, своими огромными, совершенно чёрными глазами. Да, очень тяжёлый взгляд, в нём угадывалась требовательность, но вместе с тем, я слышала её сердце. Бьётся, как у загнанного оленёнка. И руки дрожат, хотя она попыталась их спрятать.

— Игнорируй меня, — спокойно сказала я. — Я не стану мешать.

Она, нехотя, пробормотала:

— Спасибо.

Но я видела, что сбила ей настроение рисовать, и она была этим сильно раздосадована. Тогда я позволила себе посмотреть в альбом краем глаза.

Она рисовала ненависть.

Я не разбираюсь в искусстве. Точнее, я знаю о нём ровно то, что мне требуется для учёбы. Сложно понять, что именно было нарисовано на этом листе. Какая-то странная мешанина из цветов, геометрических фигур и частей человеческого тела. Но я сразу поняла, что именно она попыталась передать. Каждый штрих, каждое движение на листе было правдивым, кричало. Это была чистая ненависть — такой силы, что казалась не чувством, а живым существом, демоническим созданием. Ненависть во плоти.

Я поняла, что не дышу и не могу перестать смотреть на альбомный лист.

Ева резко захлопнула альбом, словно я подглядывала за ней, пока она переодевалась. В самом деле, теперь я заметила в её взгляде возмущение, щёки покраснели.

Я позволила себе слабую улыбку, и это разозлило её ещё больше. Она красиво злилась. Молча. Выразительно.

— Если я пообещаю тебе, что буду смотреть в окно, ты продолжишь рисовать? — спросила я, стараясь не улыбаться.

Её явно злило моё настроение.

— Нет, — с прищуром сказала она, склонив голову.

Я не выдержала и улыбнулась, совершенно не скрываясь. Ничего не могла с собой поделать. Я почему-то испытывала странное ликование и что-то трогательное. Наверное, то же самое испытывает человек, когда ликующе кричит себе «Эврика!»

Странно…

Я никогда не сближаюсь с теми, кого изучаю. У меня не было цели знакомиться с Евой или дружить с ней. Чем меньше времени мы проведём сейчас вместе, тем лучше.

Она допила кофе и — всё ещё раздосадованная — ушла. Я слышала, как у неё тихонько урчал желудок. Она явно голодна, но почему-то тратит деньги на кофе. Любопытно, почему.

Следующее занятие у неё было последним. Я своё прогуляла, чтобы проследить за Евой.

Кажется, она не замечала меня. Но вместо того, чтобы поехать домой, она пошла пешком по улице, и я увязалась за ней. Ноги понесли её в сторону Ботанического сада.

Стоял сухой октябрьский день, деревья бросали на дорогу листья. Ева дрожала на ходу, но потом согрелась от быстрого шага и чуть выпрямилась.

Мы с ней шли вдоль Менделеевской улицы, прохожих почти не было, но Ева не оглядывалась.

В какой-то момент у неё зазвонил телефон. Ева взяла трубку. Голос был странным — сдавленным, глухим и неуверенно звучащим.

— Да… Часа через два. Я не могу раньше, у меня занятия. Ты предлагаешь мне прогулять? Мне нельзя прогуливать, я поступила на бюджетный не просто… Ладно. Да, я немедленно выезжаю.

Я едва успела спрятаться за дерево. Ева пролетела мимо меня, не заметив. Она торопилась к метро.

Теперь она снова дрожала, но уже не от холода.

Я немедленно повернула за ней.

Она жила на улице Милашенкова в типичной девятиэтажке, вытянутой вдоль улицы. Глядя на этот дом, можно было легко сказать, что вы где-то его уже видели. Например, на соседней улице или в центре или на окраине. Вся страна застроена этими бетонными бараками. На первый взгляд дом Евы ничем не выделялся от остальных.

Я скользнула за ней в подъезд. Вампиры умеют быть незаметными и бесшумными, так что она не заметила меня. А я, может, плохо умела драться, зато натаскалась в навыках скрытности.

Она жила на седьмом этаже. Мне не требовалось заходить, чтобы слышать всё, что там происходит. Едва за Евой закрылась дверь, я осталась в подъезде и превратилась в слух. Лицо моё укрывает шарф и капюшон. Даже если меня видели, то точно не смогут дать внятного описания, а камер в старом, пыльном подъезде не наблюдалось.

Я закрыла глаза и прислушалась, прислонившись спиной к стене подъезда на лестнице.

— Он уже здесь, давай, раздевайся и быстро в комнату, — услышала я женский торопливый голос. — И чтобы в следующий раз пулей домой, как только я звоню, ясно?

— Да, — снова голос Евы глухой, мёртвый, существующий только наполовину.

Она, похоже, сняла с себя куртку, разулась, сняла небольшой рюкзак и прошла чуть глубже в квартиру. Я слышала присутствие третьего человека, но пока что он молчал. Наконец, я услышала голос.

— Вот и ты, моя милая, — кажется, ему около пятидесяти лет.

Ева молчала.

— Мне не терпится начать, — сказал он. — Ты какая-то бледненькая. Всё в порядке?

— Спасибо, всё хорошо.

Это не Ева, это не её голос. Создалось впечатление, что она уменьшилась раза в два, умерла на половину, позволила себе существовать в режиме автопилота.

Я услышала странный шорох, словно кто-то что-то доставал из сумки. И ещё шорох одежды.

— Ты вся в мурашках, — в голосе человека слышалась улыбка.

— Извините.

То, что она извинилась за такую мелочь, заставило меня оторопеть, даже в глазах на секунду потемнело.

— Так, а теперь… вот так. Нагнись немного. Молодец. Тебе очень это идёт… Очень.

Ева молчала.

Если бы я могла вспотеть, то вспотела бы от сильно бьющегося сердца. Я не знала, что именно там происходит, но чуяла запах крови сильнее, чем обычно. Затем услышала щелчки работающей камеры.

— Вот так… вот так, — повторял незнакомец. — Теперь возьми лезвие… да. Посмотри вверх, — снова щелчок.

Он говорил, задыхаясь. Дыхание изменяло ему. Не знаю, что он видел и что фотографировал, но это вызывало в нём сильное возбуждение. Через час он тяжело выдохнул, застонал.

— Да, — прошептал он, весь дрожа, — наконец-то… Ты моя хорошая, — я услышала звук поцелуя. — Можешь одеваться. И… перебинтуйся хорошо, ладно?

— Конечно, — голос Евы больше похож на шёпот — сухой и бесстрастный, почти механический. Евы не существует. Она не здесь, но гостя это не волнует. Никого не волнует.

Затем я услышала, как гость вышел ближе к прихожей.

— Что ж. Я покидаю вас до следующего раза.

— Хорошо, будем ждать, — в голосе женщины, которая встретила Еву в квартире, слышалась искренняя весёлость умелого продавца, пытающегося угодить клиенту.

Я перебежала тенью на этаж выше, чтобы дать гостю выйти из квартиры. Им оказался невысокий господин — сильно облысевший, дорого одетый. У него был красный нос, словно он много плакал или пил. От него пахло сексом, спермой, возбуждением, и это странно смотрелось с официальным стилем его одежды — фирменное осеннее пальто, ботинки из натуральной кожи, чёрная шляпа с полями. Лицо у него было довольное и доброе, но в нём чувствовалась туповатость, свойственная сытым животным.

От женщины я увидела только руку с золотым, изящным браслетом – она открывала ему дверь. Она старше сорока и любит за собой ухаживать.

Какое-то время я ничего не слышала. Затем Ева вышла из комнаты и, судя по всему, направилась в ванную.

— Деньги в комнате.

— А чего лицо-то такое недовольное? — с хладнокровной развязностью поинтересовалась женщина. — Мало заплатил?

— Нормальное у меня лицо, — сказала не-Ева прежним бесцветным голосом.

Она вошла в ванную.

Я услышала шум воды, потом торопливые попытки снять одежду. Словно она дрожала или ей не терпелось залезть в воду.

Я ждала ещё какое-то время, но ни разу Ева не назвала женщину мамой.

«Нужно сохранять осторожность, — подумала я. — Выяснить, что будет, если что-то случится с той женщиной. Выяснить, кто этот тип, который платит за время, проведённое с Евой. Слишком специфичная информация».

Обычно всё довольно просто. Я быстро выявляю источник токсичности в семье и просто удаляю этот элемент. Чаще всего это озлобленные на жизнь неудачники или, по крайней мере, не единственный взрослый в семье. Мне легко удаётся проследить последствия своих действий, хотя они мало меня волнуют.

Но в этот раз волновали, и мне это не нравилось.

Я встречала разных людей. Матерей, которые позволяли своим двенадцатилетним дочерям спать с взрослыми, я встречала отцов, насилующих своих детей, причём, это совсем не редкость. Скорее даже правило. Причём, вы бы никогда не догадались, что семье что-то не так. Там редко слышны крики, а если и слышны, разве кто-то обратит внимание? Но здесь явно нестандартная ситуация. Семья очень маленькая и не похоже, что сильно бедная, потому что зарабатывает тут Ева.

Эти однотипные бетонные дома — рассадники безумия.

Проследи за кем-нибудь, пока куришь у метро, вглядись внимательнее, потяни за ниточку и найдёшь корень отчаяния.

Уходить не хотелось. Хотелось решить всё просто — выпить досуха женщину за стеной и забрать себе Еву, чтобы она могла спокойно рисовать своих странных демонов.

«Не сходи с ума, Лили».

Но в этот раз желание было сильным, даже неприятно.

Я заставила себя уйти.