Двадцатка благополучно остаётся у владельца, ведь ровно в 02:30 тихий всхлип вырывается из груди Нила и теряется в давящей на виски темноте. Ровно в 02:31 пальцы начинают дрожать и хвататься за одеяло, точно за спасательный круг. Но волны тащат на дно, водоросли путают ноги и судорогой сводят конечности. К выступившей на лбу испарине липнут пряди спутанных волос. Брови сходятся в переносице, губы искажаются ломанной. Смотреть на такого Нила почему-то больно. Больно настолько, что Эндрю упирается в ступеньки лесенки и касается чужого плеча. Осторожно ведёт по влажной коже, находит пульсирующую венку. Чувствовать Нила вот так, прижимая пальцы к бьющейся, словно дикий зверь в клетке, жизни странно успокаивает. Будто так и должно быть. Должно ли?

Эндрю не врёт, когда снова и снова повторяет фразу «я тебя ненавижу». Не врёт тогда же, когда обещает защитить глупого мальчишку от преступного клана, да чего там – всего мира. Ну и кто здесь глупый? Эндрю и сам не знает. Но отчего-то уверен, что отпустить эту назойливую блоху дальше, чем на пять от себя метров – затея хреновая. И плевать, что проблем в жизни хватает. Одной больше, одной меньше, да? Миньярд не привык оправдываться перед собой. Уж кто-кто, а он сам должен понимать себя безапелляционно. Но что-то заявок на пересмотр решений становится только больше.

И всё из-за него. Знаете про чёртову дюжину? Так вот у Эндрю это чёртов Джостен. Два слова, прекрасно между собой гармонирующие. Всё равно, что стол и стул. А у Эндрю – чёртов Джостен. И казалось бы – вот ответ: всему виной Нил. Но Эндрю не настолько глуп, чтобы винить игрока, вместо игры. Хотя насчёт этого он тоже не уверен.